Князь Ядыгар (СИ) - Агишев Руслан

«И чего этот скунс старика сюда тащит? Прямо как танк прет. А доволен-то как, доволен, падла! Б...ь, похоже, я где-то лоханулся». Я лихорадочно, снова и снова прокручивал у себя в голове события последних дней, но, как на грех, не мог припомнить ничего такого, что бы все объясняло. «Вроде все чисто! И с этим попиком тоже ничего криминального кажется не было. За бумагу заплачено. Картина...». И тут в голове у меня что-то щелкнуло! «Неужели из-за царского портрета? Черт, черт! А что с ним может быть не то? Царь, царь... Неужели, падлы, колдовство шить будут?».

Однако, «дожевать» эти мысли у меня так и не удалось. Подошедший Курбский с торжествующим видом толкнул к царским ногам старика, который тут же свалился словно куль с тряпьем, и начал едва не с шипением говорить.

– Аспида, Великий Государь, истинного аспида пригрел на своей груди, – закатывая глаза, то и дело тыкал он в меня пальцем. – Великими милостями осыпаешь, молодшим братом называешь, хлеб с ним вкушаешь, а он...

Последовавшей за этими словами длительной паузе я даже позавидовал, насколько внушительной, многозначительной и интригующей она оказалась. Не знаю, что в этот момент подумал Ваня, но я неслабо напрягся.

– Колдовство противоестественное готовит. Не иначе порчу на тебя, Великий Государь, задумал навести. Не лжа это, Государь! Ни единого слова не лжа! Вот мой послух, Евсташка, чернец воинский, – валяющийся у царских ног старик вдруг завыл побитым псом, норовя обнять и поцеловать царский сапог. – Он все видел и слышал. А ну отвечай, собака? – каждый вопрос Курбский сопровождал смачным пинком по завывающему священнику. – Сказывай все как было?

Тот же, не переставая тянуться к царскому сапогу, начал визжать треснутым голосом:

– Истинные речи, Великий Государь, истинные! Пришел ко мне две седмицы назад и богатства несметные сулить начал. Сказывал, две по полсотни дирхемов золотом отсыпет, – гундосил старик себе под нос, не разгибаясь и не поднимая головы. – Истинный крест, Великий Государь! Парсуну с твоим ликом восхотел. Сказывал, желаю, мол, чтобы ты, Великий Государь, как живой вышел. И монеты свои сует, – трясущимися руками Евстафий вытащил из-за пазухи мой кошель и неуклюже уронил его на шкуру, рассыпая небольшие золотистые монетки по ней. – Я же сразу к приказным побег...

Темнея лицом, Иван Васильевич несколько минут рассматривал валявшиеся монетки с причудливой арабской вязью. Все молчали, понимая, что наступило затишье перед бурей. Наконец, царь заговорил:

– Что скажешь, князь Ядыгар? Правду ли, что ты восхотел православного царя колдовством извести?

С тяжелым вздохом, я поднял глаза на ожидающего в нетерпении царя и начал рассказывать. Точнее я только открыл рот, как вдруг тишину морозного воздуха прорезал резкий звук охотничьего рога, сразу же за которым разнесся истошный вопль:

– Татары! Татары!

Оба мы тут же вскочили на ноги и начали крутить головами. Врага мы увидели одновременно. Это были сотни полторы-две всадников в характерных остроконечных мохнатых шапках, с улюлюканьем начинавших разбег со стороны видневшегося на горизонте леса.

– Поганые..., – лицо царя мгновенно пошло красными пятнами. – Откуда они взялись? – он перевел на меня растерянный взгляд. – Тут же на сто верст никого не должно быть. Неужели измена? – и взгляд его, устремленный на меня, был настолько характерный, что этого нельзя было не заметить. – Иуда завелся...

«Измена?! Очень может быть, хотя какая, к черту разница! Поздно сиськи мять, отсюда нужно как можно скорее валить». Видимо, эта же мысль посетила и одного из царских рынд, подскочившего к нам с уже оседланным жеребцом.

– Великий Государь, поспешать надо, – нервно облизывавший губы, рында осторожно подсадил царя на коня. – Оврагом еще можно пройти, если сейчас пойдем... Останемся – сомнут.

Мы, действительно, находились в мешке. Со спины нас подпирал глубокий овраг, выходивший к быстрой и глубокой речке. С двух других сторон было чистое поле, на котором от скачущих во весь опор всадников уже было не уйти. Оставалось лишь жаться к небольшой рощице деревьев, где мы сейчас и обретались.

Однако, не все забыли про меня. Вставший вместе со всеми князь Курбский вдруг остановился напротив меня. С глазами, налившимися кровью, как у дикого зверя, он уставился мне в лицо.

– Ты! Ты! – оскалился он на меня, затыкав в мою сторону рукой. – Изменник! Своих людей подговорил на Великого Государя напасть! Думал, никто не узнает?!

Я аж окаменел от брошенных мне в лицо обвинений. В такой момент слова о предательстве могли с легкостью закончиться сабельным ударом в живот.

– Ты, паскудник! Ты желаешь царской поги..., – договорить ему помешал мой кулак, врезавшийся в зубы Курбскому; смачно, с хрустом и чавканьем, приложился я, сбрасывая его с лошади словно куль с мукой. – … Сам ты урод!

И глядя на ошалевшего царя и подошедших к нему нескольких ближних дворян, я криво улыбнулся.

– Чтобы языком своим поганым не мел того, чего не знает... А сейчас, смотри государь, какой я изменник!

Я спрыгнул со своего коняги и, с лаской потрепав его по холке, резким ударом кинжала вскрыл ему горло. Дернувшийся жеребец, с шеи которого хлынула кровь, едва не снес меня с места.

– Чего встали? Укладывай своих жеребцов рядом! – размазывая горячую кровь по лицу, закричал я на оторопевших людей рядом. – Все равно уйти не успеем, а так хоть за укрытие сойдут.

Пока царь и его сопровождение решали, что делать, пришедшие со мной уже тянулись ко мне. Повелительно рявкнувший на шедших рядом с ним стрелков, мой верный Иса первым зарезал своего коня. Жалобно захрипевший жеребец свалился рядом с моим, положив начало самодельному редуту. Через несколько минут от приближавшихся всадников нас уже отделила линия укреплений из еще теплых лошадиных туш, растянувшихся почти на тридцать шагов.

– Ты! – я выцепил из общей кучи людей худого татарчонка, с испугом глядевшего на исходящие паром лужи крови возле наших ног. – Держи заморское огниво и бегом снопы с сеном поджигай! – я показал ему вытащенную из кармана здоровенную зажигался с простейшим кремневым замком и несколько раз ею щелкнул, высекая яркие огонек пламени. – Бегом! Бегом!

Тот, дрожа всем телом, схватил брошенную ему зажигалку и побежал в сторону возвышающихся по всему полю снопов сена. «Хоть бы парочку успел зажечь, пока не зарубят... Глядишь дым от сырого сена нам и поможет».

– А вы, черти полосатые! – заорал я уже на переминающихся с ноги на ногу бывших дружинников, которых и днем и ночью муштровал последние несколько недель. – Что в штаны наложили?

Мои мушкетеры явно боялись, хотя внешне это особо и не было заметно. Видимо последние изнурительные тренировки с новым оружием не прошли для них даром. «Б...ь, красавцы! Стоят! Обосрались, а стоят! А сейчас ни капли сомнения в голосе!».

– Мушкет к ноге! – заревел я первую команду из десятка команд, которые уже две недели вдалбливал им в головы. – Бегом! Курок взвести! Патрон куси!

Исполняя доведенные до автоматизма движения, мушкетеры со стороны напоминали человекоподобные механизмы, синхронно выполнявшие одни и те же действия. Раз! Десять мушкетов прикладами ударяются о мерзлую землю. Два! С хрустом отводятся назад массивные металлические курки. Три! Из наплечного подсумка достаются крупные бумажные кулечки и кусаются за заднюю часть!

– Не спать! Не спать! Сыпь на полку! Сыпь в ствол! Пулю в ствол! – с металлическим звоном свинцовый кругляш валиться внутрь мушкетного ствола. – Пыж в ствол! Забить шомпол! – одиннадцать правых рук одновременно вдалбливают внутрь ствола скомканную бумажку, оставшуюся от надкусанного кулька и выступавшую в роли пыжа. – Шомпол в сапог!

Я уже ни на что не обращал внимания! Ни на раскрывшего рот царя, ни на отхаркивающего изо рта кровь Курбского, ни на какого-то рванувшего в овраг дворянчика. Все мое внимание сейчас занимала лишь надвигавшаяся сквозь пелену густого желтоватого дыма людская туча.