Политика Меттерниха. Германия в противоборстве с Наполеоном. 1799-1814 - Энно Крейе

Однако если мотивировка войны состояла в самозащите, то ее цели были более амбициозны. Они заключались в изгнании французов из Центральной Европы. По этому вопросу разногласий практически не было. Даже сомнения Карла касались главным образом соображений, что произойдет, когда австрийская армия выйдет на берега Рейна. «Золотой середины» не существовало. Франция, простиравшаяся до рек Инн и Висла, господствовала на континенте, Австрия была лишена свободы действий. В союзе с Россией она могла бы некоторое время с большим трудом поддерживать баланс сил. В союзе с Францией она способствовала бы миру в Европе, основанному на преобладании одной державы. Однако в любом случае Вена оставалась младшим партнером, используемым в интересах более сильного союзника. В создавшейся обстановке, однако, Австрия стояла не перед этим выбором, а перед альянсом фланговых держав против центра, что, как доказывал Меттерних Румянцеву, представляет угрозу миру в Европе, поскольку «исходя из элементарной предосторожности эти промежуточные государства не могут не испытывать беспокойства. Мир и беспокойство – совершенно несовместимые понятия». Только с установлением независимого центра Австрия могла бы успокоиться, а Европа жить в мире.

Подтекст высказываний Меттерниха в разговоре с Румянцевым состоял в том, что цель Австрии – восстановление равновесия сил в Европе. Однако это была не вся правда. Военные приготовления Вены все более приобретали характер кампании мести суверенам Рейнского союза. Впрочем, они и не могли быть другими. Прошло всего лишь три года со времени заключения Прессбургского мира, два с половиной года со дня основания Рейнского союза и менее чем год после принятия конституции Баварии. Психологически пока еще было трудно признать незыблемость нового социального и политического устройства в Германии.

Жажда мести выглядела естественной с учетом того, что к Меттернихам и Штадионам (Филиппу и его брату Фридриху), состоявшим на австрийской службе, все больше присоединялись беглецы из наполеоновской Европы. Некоторые из них укрывались в Австрии уже давно – например, Матиас фон Фасбиндер, жертва французской оккупации Трира, или Антуан фон Балдаччи, корсиканец по происхождению, германский националист, ставший тем не менее доверенным лицом кайзеров, начиная от Иосифа II. Но наплыв беженцев после Имперского эдикта и аннексий 1806 года был совершенно новым явлением. Вновь прибывшие обнаружили в Филиппе Штадионе ревностного сторонника предоставления им постов на государственной службе. Два армейских офицера, Штутерхайм (приятель Меттерниха по Берлину) и барон Август фон Штайгентеш, начинали свою карьеру на службе в Саксонии, в то время как третий офицер, граф Людвиг Георг фон Вальмоден, зять барона Штейна, был беглецом из Ганновера. Еще один офицер, граф Максимилиан фон Мельвельдт из Вестфалии, с 1808 года служил в качестве посла в России. Барон Андреас Мериан фон Фальках, поверенный в делах Австрии в Карлсруэ, и барон Йохан Филипп фон Вессенберг, посланник в Касселе, а затем в Берлине, происходили из Брейсгау на Верхнем Рейне. Барон Генрих фон Круминен, шваб, представлял Австрию в Штутгарте, а барон Иосиф фон Буол-Шауенштайн, тиролец, был австрийским поверенным в делах в Дрездене. Тирольцами были также граф Антуан фон Тун и барон Иосиф фон Хормайр, служивший в качестве дворцового секретаря.

Все эти немецкие аристократы были сравнительно молодыми. Все они имели основания ненавидеть бонапартизм. Эти люди заново открыли страну, научились видеть в соотечественниках-немцах воплощение добродетели и достоинства, хотя прежде они видели в них всего лишь неграмотных крестьян, неотесанных ремесленников и представителей низших слоев общества. Подобно своему австрийскому современнику эрцгерцогу Йохану, изгнанники увлекались Генрихом фон Клейстом, Максимилианом фон Шенкендорфом, Эрнстом Морицем Арндтом и другими поэтами-патриотами того времени. В романтизме они черпали доводы для критики рациональных нововведений суверенов Рейнского союза и восхваления преемственности с прошлым. Они приветствовали эмигрантов из прусской военной среды, Отто Рюле фон Лилинштерна, Эрнста фон Фуля, генерала Фридриха фон Вестфалена и, наконец, знаменитого барона Штейна, который обращался к ним всем, когда говорил, что «заботливое обращение с несчастными германскими князьями продиктовано как интересами справедливости, так и разумной политики… и что в такой необычной войне, как эта, успеха можно добиться только посредством необычных мер».

Штадион с этим полностью соглашался. В начале сентября 1808 года он объяснял кайзеру, что общенациональная война необходима не только для Австрии, но также для народов Германии и других стран, завоеванных французскими узурпаторами». В соответствии с такими настроениями разрабатывались планы мятежей в Тироле, электоральном Гессе, в Брунсвике и Ганновере. Смещенный герцог Брунсвика с резиденцией в Силезии и выборщик Гессе, бежавший в Прагу с богатством, которое было накоплено за годы торговли солдатами-наемниками, обеспечили пункты сбора войск. Ожидалось, что Англия поможет деньгами и высадит экспедиционные войска с моря, Фридрих Штадион на случай вступления австрийской армии организовал свободную систему набора рекрутов, австрийские консульства в Ульме, Нюрнберге и Аугсбурге тайком занимались составлением списков добровольцев. Тироль, в частности, созрел для восстания, агент эрцгерцога Йохана барон Хомайр без труда вербовал рекрутов, во главе которых встал хозяин гостиницы в Инсбруке Андреас Хофер. На встрече этой тройки вскоре после возвращения Меттерниха в Париж были окончательно утверждены планы восстания, а его дата назначена на 12 марта.

Планы военной кампании базировались на двух предпосылках: во-первых, на активном участии Пруссии, которая неожиданно определила свою позицию на основе четких гарантий, данных в январе специальным эмиссаром Берлина, во-вторых, на нейтралитете России, который, судя по заверениям Меттерниха на Венской конференции, был обеспечен и который месяц спустя он оценивал как «ясный и математически выверенный». Чтобы убедиться в верности этих оценок, Штадион направил в феврале в Санкт-Петербург князя Карла Шварценберга, а в Берлин – барона Вессенберга. Россия, сообщил царь Шварценбергу, готова гарантировать неприкосновенность границ Австрии, дав аналогичные гарантии Наполеону, однако Александр просил австрийцев не предпринимать агрессии, ибо в этом случае он был связан обязательством выступить на стороне Франции. Единственная оговорка, которую царь сделал, заключалась в заверении, что даже если бы ему пришлось объявить войну, то и в этом случае он, по сообщению Шварценберга, сделал бы все, что было «в человеческих силах, чтобы воздержаться от войны с нами». Царь собирался действовать весьма медленно и избегать столкновений с австрийскими войсками. В Вене подобные гарантии сочли достаточными и миссия Шварценберга в Санкт-Петербурге была расценена как успех. Однако на Берлин позиция Александра произвела обратное впечатление. Незадолго до переговоров со Шварценбергом царь в том же духе давал заверения Фридриху Вильгельму, который воспринял их как серьезное предупреждение. Возвратившись в Кенигсберг, прусский король объявил свое решение. «Без поддержки России я не могу участвовать в войне», – заявил он обескураженному Вессенбергу, который теперь полагал, что только прямое обращение к народу спасет положение.

Несмотря на просчеты в своих планах, Штадион, уверенный в том, что лучшего времени не будет, решил не отказываться от войны и вести ее по собственному сценарию. Массовая армия, полная энергии и уверенности в справедливости своего дела, казалась прекрасной компенсацией отсутствия союзников. Она была поставлена во главу угла политики, она должна была или начать в ближайшее время войну, или подвергнуться роспуску из-за недостатка денег. Смелость и решительность в политике Штадиона граничили теперь с упрямством и фанатизмом. Так, он оставил без внимания предложение царя заключить соглашение о гарантиях, не придал значения и прозрачному намеку, что Россия могла бы оставаться совершенно нейтральной, если бы Австрия воздержалась от агрессии, – он даже не озаботился поисками предлога для войны. Когда австрийские войска форсировали 10 апреля Инн, ничего оригинального в оправдание войны уже нельзя было сказать. Манифест Карла, написанный Фридрихом Штадионом, не содержал каких-либо конкретных обвинений в адрес Франции. Он провозглашал только, что «мы сражаемся за укрепление независимости австрийской монархии, за восстановление независимости и национального достоинства Германии». Аналогичным образом более обстоятельное заявление, написанное Генцем и опубликованное через две недели, хотя и было блестяще аргументировано, но скорее представляло собой перечень давних обид в отношении Наполеона, чем убедительное доказательство враждебных намерений со стороны Франции.