Талисман - Генадий Синицын
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Спрашивай, Сима.
– Димочка, скажи, пожалуйста, сколько стоит футляр для очков?
– Это, смотря какой. Кожаный или твёрдый? – солидным голосом уточнил он.
– Ну, твёрдый.
– Они тоже по-разному стоят.
– Какой ты щепетильный. Самый дешёвый сколько стоит?
– Сорок одна копейка, – почесав затылок, ответил Дима.
Тут уже другая женщина спросила:
– А сколько стоят ножницы? – затем, видимо, учитывая опыт предыдущей подруги, уточнила. – Самые дешёвые.
– Двадцать пять копеек, – выпалил он.
Следом посыпались другие вопросы, на которые подросток едва успевал отвечать.
– Вот, что я вам говорила, убедились? Все цены знает! – перебив очередной вопрос, с гордостью промолвила мама.
– Булгартером, наверно, будет, – коверкая слово, с уважением высказалась одна из женщин, сидящих за столом.
– А ну, вас! – услышав незнакомое слово, показавшееся ему обидным прозвищем, пробурчал Дима и, махнув рукой, побежал доигрывать прерванную игру.
***Дима лежал дома на кровати. Сегодня в школу идти во вторую смену, он с утра, кое-как сделав домашние задания, убивал время. Вдруг в дверь настойчиво постучали, подросток нехотя поднялся с кровати и пошёл открывать дверь. Когда она распахнулась, мальчик увидел отца. Тот нетвёрдой походкой прошёл в комнату и, тяжело усевшись на край кровати, подозвав и усадив рядом с собой сына, начал пространный монолог про свою нескладную жизнь. Сын мало, что понимал в его бессвязной, пьяной речи, одно ему было только ясно, что папе очень тяжело и тот не знает, как ему теперь жить. Дима долго его слушал, не перебивая, но когда папа вдруг заплакал, сын, неожиданно для себя, почувствовав какую-то щемящую жалость, вдруг предложил:
– Папа, давай возвращайся к нам вместе с Колькой!
Отец на полуслове прервал свой, казалось, нескончаемый монолог, даже протрезвев, спросил:
– А как же мама, она согласна? – и посмотрел на сына.
– Ну, не знаю, – задумался ненадолго тот и продолжил. – Я с мамой поговорю, постараюсь её убедить, только ты не пей больше, пожалуйста, хорошо?
Отец поспешил ответить:
– Да я, да я… Ты не подумай, что… Я ведь это так, вообще-то я не пью, ну, то есть, не часто. Поговори сынок с мамой, мы, знаешь, как заживём вместе!
Они ещё беседовали какое-то время, говорил-то в основном отец. О том, что они будут делать, как будут вместе отдыхать летом в лесу, где он давно приметил хорошее место на чудном, богатом разными ягодами полуострове, на берегу небольшой речки, в которой они будут ловить рыбу.
Дима, вспомнив про школу, вскочил с кровати, поглядел на часы, стоявшие на этажерке, и, всплеснув худыми ручками, воскликнул:
– Ой, папа, мне в школу пора, надо ещё успеть добежать, не опоздать!
Он схватил портфель и выскочил из комнаты, следом за ним вышел отец. С трудом сохраняя равновесие, он нагнулся к нему, положив тяжёлые руки на его хрупкие плечи и поцеловав, проговорил:
– Ты, сынок, с мамой не забудь поговорить, хорошо? Ну, беги давай, – и выпрямился, снимая руки с его плеч.
Подросток, закрыв дверь на замок, побежал. Этот день в школе он провел рассеяно, разговор с отцом сильно взбудоражил его, он с нетерпением ждал окончания занятий. Время тянулось нестерпимо медленно, наконец, уроки закончились, и он вернулся домой.
***Вечером, пока мама готовила ужин, сын ходил вокруг неё, мешался под ногами и всё никак не мог начать разговор. Наконец, мама сама не выдержала и начала разговор первой.
– Детка, что ты сегодня трёшься вокруг меня, на улицу не бежишь, что-нибудь случилось? В школе, что ли, неприятности? А ну-ка, говори!
– Да нет, в школе всё нормально, – лихорадочно соображая, с чего начать, ответил он, оттягивая время, и вдруг неожиданно выдохнул: – Папа сегодня приходил, – и замолчал.
– Ну, и что? Приходил и приходил, – безразличным тоном ответила мама, занимаясь своими делами.
– Пусть папа с Колькой к нам возвращаются, – выдавил сын с облегчением.
– Что-о-о? – с удивлением воскликнула она и внимательно посмотрела на него.
Тут Диму прорвало, и он торопливо заговорил:
– Мамочка, он так хочет к нам вернуться, плакал, мне так его жалко. Мамочка, ну, пожалуйста, пусть возвращается!
– Детка, он же нас бросил, ему было не жалко! Я столько слёз выплакала, а теперь мы его должны пожалеть? Нет, вот к кому ушёл, пусть там и живёт, мы как-нибудь обойдёмся без него! Видишь ли, тяжело ему стало. Пусть теперь он помучается, – в голосе мамы проскользнули злые металлические нотки.
– Мамочка, ну, прости его, пожалуйста, прошу тебя, – со слезами на глазах, теребя её за подол, всхлипывал сын.
Она растерялась.
– Не надо, не плачь, детка, – успокаивала она, теребя руками его шевелюру. Дима заплакал навзрыд. – Ну, ладно не расстраивайся, обещаю с ним поговорить. Хорошо, договорились? – смягчившись, тихо спросила она. Сын поднял на неё полные мольбы, широко открытые, пронзительно-зелёные, большие глаза. – Ну, всё, давай садиться за стол, пора ужинать, – предложила мать.
Молча, поели. На Диму свалилась какая-то усталость, он разделся и лёг спать, но долго не мог уснуть. Перед закрытыми глазами всплывали: густой-густой лес, загадочная речка, многочисленные стайки рыб, слышался гомон птиц. Под эти видения он и уснул незаметно.
***Через неделю комната Снегирёвых наполнилась суетой. Рядом с привычным для взора вещевым комодом появился большой деревянный сундук. Когда Дима первый раз увидел его содержимое, сознание охватил уважительный трепет. Такого количества всевозможных столярных и слесарных инструментов он никогда и нигде ещё не видел. Здесь было столько всего необычного, можно сказать, изящного, даже в школьной мастерской не было такого многообразия инструментов. Каждый из них имел своё, строго определённое ему место – ячейку. Они были продумано сделаны, как в самом сундуке, так и на внутренней стороне его верхней крышки, таким образом, что при необходимости можно было без труда, не теряя лишнего времени, достать нужный инструмент, не перекладывая и даже не затрагивая другие. Рядом с сундуком стоял небольшой, плоский ящик, сработанный из дерева. Если откинуть верхнюю крышку и лицевую стенку, то взору открывались ряды ниспадающих ступеней с многочисленными ячейками, заполненными разноцветными тубами масляных художественных красок. По обе стороны от них размещались вертикальные пеналы, в которых уместились художественные кисти различного калибра. Внутренняя поверхность лицевой стенки, когда она откидывалась, выполняла роль палитры для смешивания красок. На задней стенке свисали заплечные лямки из толстого грубого брезента.
Появились в доме и музыкальные инструменты: гармошка, баян, аккордеон, кожаные меха которых источали дразнящий запах, сверкали перламутром многочисленные кнопки и клавиши. Нашла своё место на стене семиструнная гитара.
Когда вечерами папа брал в руки какой-нибудь музыкальный инструмент, комната наполнялась волшебными мелодиями. Играл он виртуозно, одинаково хорошо ему удавались, как незатейливые народные, так и другие мелодии. Особенно необычно было слышать в его исполнении на гитаре классические произведения, например, такие, как «Полонез Огинского».
Музыкальные инструменты магически притягивали к себе, возникало непреодолимое желание потрогать, погладить их и поиграть! Казалось, чего проще, нажимай на кнопки и клавиши, растягивай меха или перебирай пальцами струны, как это свободно, даже не глядя на руки, делает папа. Но, когда, с его великодушного разрешения, а порой и без спроса, Дима с вожделением, беря в руки какой-нибудь инструмент, пытался выжать из него какое-нибудь подобие мелодии, неизменно получалось несуразное рычание, визжание, бренчание – в общем, какофония какая-то, ничего общего не имеющая с музыкой. После очередной неудачи подросток огорчённо вздыхал, ставил на место инструмент и на несколько дней охладевал к нему. Отец только посмеивался над детьми, наблюдая за их бестолковыми потугами, но однажды вдруг предложил обучить игре на любом музыкальном инструменте, какой выберет каждый из них сам. Мама изъявила желание научиться играть на гитаре, Коля – на мандолине, а Дима – на балалайке.
Каждый выбрал инструмент из каких-то своих соображений. Димин выбор объяснялся просто. Всего три струны, инструмент небольшой, чего проще! Были куплены недостающие мандолина и балалайка, все приступили к освоению музыкальной грамоты. Теперь по вечерам все дружно усаживались со своими инструментами и под руководством главы семейства старались выводить нотные звуки. Очень быстро Дима понял, что с налёту эту технику не осилить. Пальцы на грифе балалайки белели и немели от прижимных усилий, их подушечки горели от струн. Тем не менее, вместо ожидаемого звонкого звука получалось какое-то глухое бренчание, даже не бренчание, а какой-то утробно противный, дребезжащий звук. Раньше всех к занятиям охладела мама. Если сначала она добросовестно старалась выполнять указания и с прилежанием каждый вечер осваивала технику игры, то чем дальше, тем реже брала в руки гитару. Потом и вовсе, по-видимому, решив, что такое титаническое упорство достойно лучшего применения, уже и не делала попыток возобновить занятия. Впрочем, у неё и без этого вполне хватало домашних, более насущных хлопот.