Испытание Ричарда Феверела - Джордж Мередит

Ричард был убежден, что фермера Блейза его появление удивит, однако этого не случилось. Фермер сидел в кресле в низенькой гостиной своего старинного деревенского дома; на столе перед ним лежала длинная глиняная трубка, у ног его разлегся старый пойнтер; к этому времени хозяин его уже успел принять у себя троих выдающихся представителей рода Феверелов, которые приходили к нему порознь, причем приход каждого из них должен был храниться в тайне от всех остальных, невзирая на то, что все трое приходили по одному и тому же поводу. Утром явился сам сэр Остин. Не успел он уйти, как фермера посетил Остин Вентворт; следом за ним — Алджернон, которого в Лоберне вся округа прозвала Капитаном и который снискал к себе расположение всех тех, кто его знал. Фермер Блейз сидел, откинувшись назад, и пребывал в отличном расположении духа. Всех этих высокопоставленных людей ему удалось принизить. Принимал он их радушно, как и надлежало уважающему себя английскому фермеру, однако не отступил ни на шаг от поставленных им требований и был тверд — и с баронетом, и с Капитаном, и с добрым мистером Вентвортом. Дело в том, что фермер Блейз был истым бриттом, поэтому, услыхав из уст баронета откровенное признание того, что они у него на привязи, решил, что он эту привязь ослабит только в том случае, если получит за этот шаг некие ощутимые блага — денежное возмещение за причиненный ущерб, за оскорбление, нанесенное его личности и в еще большей степени — его достоинству; все вместе взятое состояло в круглой сумме в триста фунтов и устном извинении, которое должен был принести главный обидчик, молодой мастер Ричард. Но при этом делалась еще одна оговорка. Фермер заявил, что согласится на упомянутую сделку лишь при условии, что никто из заинтересованных лиц не станет пытаться подкупить кого-либо из свидетелей. В противном случае фермер Блейз пригрозил, что откажется от денег и добьется того, что Тома Бейквела сошлют на каторгу, как он ранее обещал. Да и с сообщниками его Закон ведь не станет особенно церемониться, добавил фермер, небрежно выколачивая трубку. Он, правда, не хочет никому причинять неприятности; он преисполнен уважения к обитателям Рейнем-Абби, как тому и положено быть; ему бы очень не хотелось причинять им неприятности. Так пусть же и они не трогают его свидетелей. Сам он на стороне Закона. Положение человека — это много; деньги — тоже немало, однако Закон превыше всего. В королевстве Закон ведь превыше самого государя. Пытаться окрутить вокруг пальца Закон — все равно, что изменить королю.

— Я сразу же пришел к вам, — признался баронет. — Расскажу вам откровенно, как я узнал, что мой сын замешан в этом злосчастном деле. Обещаю, что вам возместят все ваши потери и принесут извинения, которые, надеюсь, удовлетворят вас, и заверяю, что подкупать свидетелей ни один Феверел себе не позволит. Я прошу только об одном — не настаивать на обвинении. Сейчас это зависит от вас. Я считаю себя обязанным сделать все, что только в моей власти, чтобы помочь этому малому, посаженному в тюрьму. Что побудило моего сына склонить его на такие действия или самому участвовать в них, я сказать не могу, потому что не знаю.

— Гм! — буркнул фермер. — Сдается, я-то знаю.

— Вы знаете, почему он это сделал? — изумился сэр Остин. — Так будьте же добры, расскажите.

— Как-никак, а я кое-что маракую, — сказал фермер. — Мы не очень-то ладим, сэр Остин, не терплю я, когда молодые люди балуют без позволения у меня на угодьях. Особливо, когда у них на своих дичи полным-полно. Видать, он как раз из таких. Ну так вот, мне и пришлось за хлыст взяться, все равно что на скачках. Словом, задал я им жару и кое-кого проучил как надо. Прошу прощенья, но что было, то было.

Сэр Остин возвратился домой, чтобы переговорить с сыном, если его найдет.

Встреча с Алджерноном прошла за кружкой пива и сопровождалась множеством обещаний. Он в свою очередь заверил фермера Блейза, что оговорка его не может иметь отношение ни к кому из Феверелов.

То же самое повторил и Остин Вентворт. Фермер был удовлетворен.

«Деньги-то я получу наверняка, — подумал он, — а вот как быть с извинением?» — И фермер Блейз вытянул ноги еще больше вперед, а голову откинул назад.

Фермер, разумеется, решил, что все три его посетителя в сговоре между собой. Однако откровенность, с которой с ним говорил баронет, и то, что тот обошел третий и последний пункт, смущали его. Он все еще раздумывал, были ли у сэра Остина для этого серьезные основания, или тут играли роль какие-то ничего не значащие обстоятельства, как вдруг ему доложили, что пришел Ричард.

Прелестная девочка лет тринадцати, со свежим румянцем на щеках и пышными белокурыми локонами, вбежавшая в комнату перед ним, прильнула к креслу, в котором восседал фермер, чтобы посмотреть оттуда украдкой на явившегося к ним в дом красавца. Фермер представил ее Ричарду как свою племянницу, Люси Десборо, дочь лейтенанта Королевского флота и, что было еще того важнее, хоть говоривший произнес это не столь громко, девочку очень славную.

Однако ни достоинства его племянницы, ни ее положение нимало не побудили Ричарда к ней приглядеться. Он неловко поклонился ей и сел.

Глаза фермера заблестели.

— Ее отец, — продолжал он, — погиб, сражаясь за родину. Тот, кто сражается за отечество, вправе держать голову высоко — да — с любым у себя в стране… Десборо из Дорсета! Доводилось вам слышать эту фамилию, мастер Феверел?

Ричард никого из этой семьи не знал и, по всей видимости, не испытывал ни малейшего желания знакомиться с их отпрысками.

— Мастерица она у меня печь пудинги да пироги, — продолжал фермер, не обращая никакого внимания на мрачный вид своего собеседника. — В ней есть благородство и она ничуть не хуже всех знатных дам. Что из того, что они католики[29],— Десборо из Дорсета истые джентльмены. И она еще вдобавок играет на фортепьяно! Бренчит мне по вечерам. Только вот дело-то какое, мне больше по душе старинные песни, а ей — новые. Словом, настоящая барышня! Покуда она при мне, я еще много чему ее научу. Она может и поболтать с вами на французском и потанцевать — два года ведь во Франции жила. Только по мне, так лучше пела бы, чем болтала. Ну-ка, Люси, спой нам. Что, не хочешь? Эту вот песню про Виффендир[30]… ну, про женщину… — фермер Блейз попытался вольно перевести заглавие, — ту, что носит, ну, сами знаете, что… и шагает вместе с французскими солдатами; и бесстыжая же девчонка, скажу я вам!

Мадмуазель Люси исправила дядюшкин французский язык, но просьбу его исполнить отказалась. Можно было подумать, что, когда она увидела этого статного сердитого мальчика, она потеряла способность выговорить и слово, петь же при нем она тем более не решалась. И вот, держась за спинку кресла, в котором сидел ее дядя, чтобы не упасть, она всячески отказывалась и только качала головой, не спуская меж тем глаз с незнакомца.

— Вот оно что! — рассмеялся фермер, отпуская ее. — Рано же они начинают соображать, кто старый, а кто молодой. Ступай-ка, Люси, учить уроки к завтрему.

Видно было, что дочери моряка Королевского флота совсем не хочется уходить. Однако она беспрекословно повиновалась. Дядюшка проводил ее глазами до самой двери, где она на мгновение замешкалась, чтобы еще раз бросить украдкой взгляд на хмурое лицо незнакомца, и скрылась.

Фермер Блейз только посмеивался.

— Не думайте, что она всегда у меня такая! Никак нельзя сказать, что она не ухаживает за мной, милашка моя, другой ведь такой не сыщешь! Вернешься с мороза домой, так она и почитает тебе, и чайку заварит, а захочешь, так и попоет тебе и нисколько не утомится. Девочка она хорошая! Да благословит ее господь!

Можно было подумать, что фермер расточает племяннице своей все эти панегирики для того, чтобы дать гостю время прийти в себя и завязать самый обыденный разговор. Однако это отступление только смутило и привело в еще большее замешательство снедаемого стыдом Ричарда. Он ведь собирался даже не переступать порога дома, вызвать фермера и громко и гордо объявить, что ответственность за все, в чем обвиняют Тома Бейквела, он берет на себя. По дороге в Белторп он более или менее овладел своими чувствами, но тут он понял, что войти в дом своего врага, сидеть на его кресле и вынести знакомство с членами его семьи — свыше его сил. Он начал уже морщиться, готовясь испить сполна эту страшную чашу, в которую промедление и радушие фермера добавляли невообразимую горечь. Фермер Блейз был в хорошем расположении духа, он нисколько не торопился. Он завел разговор о погоде и об урожае, о том, что последнее время творится в Абби; коснулся он и того, как в этом году идет игра в крикет; он выразил надежду, что больше никто из Феверелов не поплатится за эту игру ногой. Сквозь все его речи Ричард видел и слышал одно — поджог. Он все больше робел по мере того, как края чаши приближались к его губам. Улучив минуту, когда фермер умолк, он, едва переводя дыхание, вскричал: