Мертвый угол - Олег Игнатьев

То ли откидывать, чтоб не закрывал вход в поликлинику, то ли оставить все как есть.

Он стоял, опершись на совковую лопату, и приступы кашля сотрясали его тело. Наверное, выхлопная гарь проехавшего трактора забила ему горло.

Климов смотрел на лесистый распадок межгорья, на двухэтажку поликлиники, на песок, на дорогу, на дворника и не в лад со своими раздумьями о способе добычи нужной справки и необходимости зубоврачебной помощи бесстрастно сознавал, что мыслительный процесс дворника явно отставал от требований времени: сторонний наблюдатель вряд ли был способен угадать, что станется с песком в ближайшие хотя бы полчаса.

Отведя глаза от дворника, обремененного грузом нелегких сомнений, Климов скользнул взглядом по верхам берез и лип, медленно теряющим свою последнюю листву при налетавшем ветре, подышал зачем-то на лобовое стекло, — оно едва приметно запотело, и запрокинул голову на сцепленные под затылком пальцы. Ноги напряглись и медленной, истомной тягой отозвались мышцы плеч, когда он выгнулся назад.

«Совсем утратил гибкость», — укорил себя он и сделал Несколько наклонов в стороны, насколько позволяло место в «Москвиче». Со сцепленными руками гнуться было трудно, но он их все-таки не разомкнул. Помучился, размялся.

То, что он сегодня не застанет Слакогуза на работе, было ясно. А если и завтра он с ним разминется, как быть? Стремишься сделать все, как лучше, а выходит…

Климов никогда еще не чувствовал себя так неуютно, как сегодня. Хотя, конечно, все на свете относительно и думать так нельзя, да и постыдно: жалеющий себя извечно одинок. Люди мешают жить, но помогают выжить. Он давно пришел к этим нелегким выводам и разубеждать себя не собирался. Мало того, он к ним привык, к этим резонным выводам, и все же чувствовал себя паршиво. Выходит, каждый уязвим родимой бюрократией. И он не миновал хождения по кругу: дайте мне справку, что вам нужна справка… Два рубля одной бумажкой! Анекдот. Было девять, стало десять. Как ни кинь, кругом шестнадцать. И это с его характером, когда так хочется все разложить по полочкам, чтоб черным по белому, а не наоборот. Себя он, вроде, знал неплохо, рано понял, что педант и тугодум, а от этого, видать, и однолюб, но если уж пришел к какому-то решению или поставил себе цель, тут его с панталыку не собьешь, по крайней мере, трудно было это сделать. Он безотчетно чувствовал и помнил, что как бы не считал он сам условия и обстоятельства, в которых находился, на первый взгляд обидно- возмутительными, неприятными своим противоборством с его планами, как бы не старался делать все наперекор тем силам, что внезапно вмешивались в ход его намеченных по плану дел, — противодействия условий, обстоятельств и неясных сил всегда были ему на пользу: делали его сильнее, опытнее и уверенней в себе. И, может быть, нуждался бы он в них гораздо больше, когда бы знал, какие стороны души или характера они в нем разовьют. Ведь человек знает то, о чем успел узнать, чем его память и духовный опыт обладают, а знать необходимо то, чего не достает. Быть может, самое отрадное, насущное и дорогое таится в том, что кажется сейчас обузой, вздором, палкой в колесе.

Дворник начал подгребать и перекидывать песок, освобождая вход, под угол звания, и Климов, словно уверившись в том, что люди в большинстве своем честны и деловиты, вернулся мысленно в начало дня, затем — к последовавшим событиям. Может, впрямь, с ним сводят счеты те, кто так или иначе связан с психбольницей? К кому от Шевкопляс могут тянуться ниточки? Или же все много проще: ничего незначащие частности, случайности и совпадения, а в основном, несовершенство подзаконных актов? Ну, может, еще козни Слакогуза. Но это так же глупо, как глупо пальцем ковырять стекло.

Поймав себя на детской привычке водить пальцем по стеклу, Климов скрестил руки на груди и отогнал от себя мысль о кознях Слакогуза: сомнения и подозрительность способны целиком захватить ум человека и тогда чувствуешь себя, словно в тесном колодце — спуститься в него спустишься и сам, но выбраться без чужой помощи не сможешь. Он считал неприемлемым для себя идти на поводу у обстоятельств, недоверия и личной неприязни, считая, что в молодости, в детстве, в отрочестве все были не теми, кем стали с годами, и поэтому о людях надо думать лучше, чем они нам кажутся. Он не собирался закрывать глаза на очевидное, на отрицательные свойства человеческих характеров, но его честолюбию, а то, что он честолюбив, он это знал, был неприятен ход мышления тех «интеллектуалов», которые даже хорошие свойства людского сообщества или же наций выворачивали наизнанку.

Песка у входа в поликлинику оставалось еще много, дворник нехотя отбрасывал его куда подальше, и с каждой совковой отсыпкой Климов утверждался в мысли, что завтра он уже все будет делать так, как сочтет нужным.

Вышедший из поликлиники Петр быстро сбежал по освобожденной от песка лестничке к машине, дернул дверцу и умостился за рулем.

— Докладываю, шеф. Тот ухарь, что башкою разбодал курятник, жив-здоров, чего и вам желаю. — Климов улыбнулся, благодарственно кивнул. — Шрамов, правда, на его настырной роже поприбавится, я разговаривал с врачом, он наложил повязки, перебинтовал беднягу, но фамилии его не знает, и вообще, он видел его в первый раз; конечно, врач, как и положено, звякнул в милицию, но трубку не подняли. — Климов глянул на часы: пятнадцать сорок, день, считай, прошел. — Привез «гостечка», — Петр усмехнулся, — правильно, Валерка, я ему звонил, он тоже спрашивал, кто это так подрал амбалу морду?

— Ну, а ты что? — спросил Климов. — Как ты объяснил свой интерес?

Петр замялся.

— Да никак! Спросил его, мол, видел, что ты вез кого-то, будто пьяного, не Федьку ли Дерюгу, он ведь до сих пор не объявился, где он есть? А я ведь и об этом думаю, душа болит: ни трактора, ни Федора… Надо искать.

Климов задумался.

— А этот, как его, Валерка, не сказал, куда отвез амбала?

— Сказал. Я спрашивал. Довез до шахтоуправления, а дальше тот пошел один, А что?

— Я сам пока не знаю. Муть какая-то…

— Забудь. Я тут любому мозги вправлю.

— Как Федор говорит, без слов, но от души? — улыбнулся Климов.

— Во-во, именно так, — подтвердил Петр. — Главное, молча.

Он стал заводить двигатель, снова проверял что-то под рулем, выжал сцепление и, глядя на Климова, спросил:

— Ну, что? Поедем Федора шукать или ты как?

Климов помял щеку.

— Ты в поликлинике случайно зубника не видел?

Петр глянул на часы, на Климова, на дворника, отбрасывающего песок и, что-то просчитывая про себя, односложно ответил:

— Там он. Прямо и налево. За регистратурой.

Климов взялся за ручку дверцы.

— Не могу. Болит, зараза, — и указал на зуб.

— Тогда, иди. А я подъеду.

— Нет, — выбираясь из машины, сказал Климов. — Что мы, в самом деле… Все путем. Езжай сразу домой, ведь ты голодный…

Петр нажал стартер.

— Ни пуха…

— К черту!

В узком длинном коридоре поликлиники витал сквозящий волглый запах свежеразведенной извести: недавняя побелка высветлила стены. Сознание того, что жизнь еще не полностью заглохла, что кто-то еще красит, белит в Ключеводске, наводит марафет в присутственных местах, ободрила Климова и он почувствовал себя вольготней.

Очереди к стоматологу не было, и Климов постучал в едва притворенную дверь.

— Входите.

Пришлепнутое с боков лицо врача, казалось, не оставляло лишнего места для его крупных глаз, и они теснились возле переносицы с особой значимостью, с тем подчеркнуто гордым выражением, что не возникало никаких сомнений: если врач доволен своей работой, не стоит его поощрять. Любой гонорар покажется ему ничтожным, а скромная оплата по труду воспримется, пожалуй, как издевка.

Со старосветской привычкой вздергивать подбородок при разговоре он усадил Климова в кресло и сразу пожаловался, что с пломбирующим материалом, особенно импортным, стало так плохо, что просто хуже некуда: материала банально нет, и это все бы ничего, если бы не надо было всякий раз напоминать и говорить об этом пациентам. А он, вот, вынужден твердить больным одно и тоже. Кто бы знал, какая это мука взимать с вновь обращающихся деньги за прием, но есть инструкция и установленная такса. Люди разные и реагируют по-всякому.

Климов обнадежил стоматолога, что он все понимает и готов покрыть расходы на материал.