Мертвый угол - Олег Игнатьев

— Сейчас записку напишу товарищу, чтоб он не волновался.

Иван Максимович кивнул.

— Да, да… Конечно… Я здесь рядом… Терновый переулок, восемнадцать… А товарищ кто?

Климов достал блокнот, вырвал листок и записал для Петра адрес Ивана Максимовича.

— Петр Хорошилов.

— Петр? — обрадовался-удивился Иван Максимович, — это чудесно. Он прекрасный человек. Мы с ним тут все окрестности облазили… — Он помолчал, потом добавил. — После того, как он вернулся из Афганистана, а Ефросинья Александровна поправила мне позвоночник, поставила на ноги. Мой дом он знает, много раз бывал…

Климов оставил для Петра записку, взял Ивана Максимовича под руку, и они двинулись вперед по темной улочке. Ни один фонарь еще не горел, наверное, экономили электроэнергию.

По дороге Иван Максимович рассказал, что живет, вернее, жил, поправил он себя, в «соцгородке» с начала его функционирования. Он так и сказал: «функционирования». Не организации, не образования, не основания, а именно «функционирования». По окончании горного техникума Ивана Максимовича направили работать «на объект».

— Думал, что пошлют куда подале и посеверней, отца забрали, как «врага народа» в пятьдесят втором, — борясь с одышкой, говорил Иван Максимович, — но вышло, как это бывает, не по-моему. Направили сюда… Южнее, чем я думал. — Он помолчал. — Знай я, что здесь будут добывать, то ни за что бы не поехал…

— А разве тогда спрашивали? — поддерживая своего спутника, чтоб он не оступился в темноте, поинтересовался Климов и услышал неожиданный для себя ответ: — Конечно, спрашивали… Обязательно и непременно… Добровольность добровольностью, но и выбирать свой путь не запрещали… Членам партии было сложнее, разумеется… там действовали дисциплина и необходимость… А я что?.. Не комсомолец даже… Единственное, что умел: учиться и работать… — он помедлил и остановился. — За троих… Фу… — он перевел дыханье, — отдохнем, что-то дышать трудно…

После того, как Иван Максимович передохнул и отдышался и они двинулись дальше, Климову стало известно, что рудник закрыли раньше, чем об этом сообщили. Добыча урана прекратилась уже в восемьдесят восьмом году, все, что можно было взять, забрали, вывезли, обогатили… Последние годы… — Иван Максимович на чем-то поскользнулся, чертыхнулся, ухватился за оградку, у которой задержался, — добывали щебень.

— Радиоактивный? — спросил Климов.

— Нет, — Иван Максимович, судя по голосу, повеселел. — Обыкновенный. Для строительных работ. Еще огнеупорный известняк… взрывали горы…

— Петр говорил: искали воду.

— Правильно, искали, — подтвердил Иван Максимович и, отпустив оградку, пошел дальше. — Пытались вывести наружу… Под землей, в горах, действительно, есть минеральные источники… довольно много…

— Ценные?

— Типа «боржоми». Целые озера под землей.

— И что? Не получилось?

— Как сказать… — Иван Максимович закашлялся. — Бурили… Больше половины скважин сразу выдохлись, другая часть заглохла… зарастают трубы конвертином…

— Это как?

— Сужается просвет, все время выпадают соли, окислы металлов… В общем, если сравнивать с людьми, склероз сосудов или легких… — Он печально усмехнулся, — то, что у меня…

Климов сочувственно кивнул, хотя его кивок Иван Максимович навряд ли мог увидеть в темноте, и поинтересовался:

— А питьевую воду находили?

Иван Максимович ответил.

— Да…

— А почему тогда все время перебои? Мне сказали…

Иван Максимович замедлил шаг, опять остановился.

— Дело в том, что Ключеводск, словно на трех китах, держался на трех водоносных жилах. Две жилы минеральные и одна — с обыкновенной питьевой водой. И этой питьевой воды нам худо-бедно, но хватало… Жителей ведь в Ключеводске раз-два и обчелся, тем более, что уезжают…

— Наверное, не более двух тысяч…

— Что вы! Тысячи уже не наберется… Люди все бросают…

— Безработица?

— Конечно. Это пострашней чумы… Люди бегут.

Какое-то время шли молча, каждый погруженный в свои

думы, затем Иван Максимович восстановил нить разговора.

— Ну, так вот. Была у нас вода, пока Улитку не взорвали…

Климов вспомнил эту гигантскую скалу в массиве Ястребиный Коготь, поросшую когда-то сверху рододендронами. Эти цветы он дарил Рае… Теперь, выходит, нету ничего: ни прежней Раечки, голубоглазой девочки из сказки, из его ребячьих сновидений, ни замечательной скалы Улитки, ни цветов на ней, рододендронов, ни воды…

— Если верить накладным, — трудно ступая и борясь с одышкой, говорил Иван Максимович, — то из Ключеводских Гор за эти годы выбрали так много щебня и руды, что на месте «соцгородка» давно должен зиять громадный котлован величиной с Цимлянское водохранилище. — Он по- простецки высморкался на дорогу, шмыгнул носом, задержался, вытащил платок, ткнулся лицом в него, закашлялся и сплюнул. — Все, как в анекдоте… в трудностях весь интерес… — Теперь он сам взял Климова под руку. — Гору рвут — вода уходит, ищут воду — рвут копейку… — говорил Иван Максимович медленно, также медленно, как передвигал ноги, добавляя фразы по одной, как будто напоминая себе о том, что и он дрянь порядочная, раз понимает суть происходящего и ничего не может изменить. Вернее, понимал и не мог изменить, поскольку в последнее время даже воду искать перестали: довольствовались привозной…

— Как, привозной? — не понял Климов. — Раньше был…

— Пока Улитку но взорвали, — опять остановился, но теперь уже у собственной калитки, Иван Максимович. — На руднике мыли руду перед ее отправкой… в Польшу отправляли… да… Продукция секретная… режим военный… Поэтому на руднике имелось несколько бассейнов для воды… на случай. сами понимаете… аварии или… в общем, запас воды, рассчитанный на две недели… Когда Улитка рухнула, а жила с питьевой водой пропала, один бассейн хлорировали и подсоединили к городской водопроводной сети… Поэтому и перебои… Не успевают заполнять бассейн. Пойдемте, — сказал Иван Максимович, — я вам дома покажу на карте… на моей маркшейдерской… рабочей… я ведь под землей… как крот… всю жизнь провел…

— А, может, — попытался было отказаться от визита в гости Климов, но Иван Максимович так деликатно-робко взял его за локоть, что пришлось повиноваться. В конце концов, Петр зайдет за ним, когда вернется.

Дом у Ивана Максимовича был небольшой, но в комнатах зато было просторно. Даже голо. Стол, стулья, платяной шкаф, диван, кушетка… Пол застлан стареньким паласом темно-зеленого цвета. Между кушеткой и столом блестела темной полировкой тумбочка с незакрывающейся дверцей, на тумбочке теснились флаконы с лекарствами и коробочки с таблетками.

— Малый лазарет, — перехватив взгляд Климова, с легкой иронией пояснил Иван Максимович и обыскивающе похлопал себя по карманам: что-то хотел найти, не нашел, вышел в коридор, позвал: — Дочунь! — вернулся в комнату, указал Климову, куда повесить плащ и шляпу, предложил пройти на кухню, помыть руки: — Сейчас нам Юленька поставит чай.

Иван Максимович улыбнулся в сторону двери, и Климов обернулся. В комнату вошла официантка из кафе. Идеальный разрез платья, идеальный разрез глаз.

— Знакомьтесь: это моя младшая…

— Юля, — представилась девушка и улыбнулась. Она тоже узнала Климова.

— А я Юрий Васильевич, по прозвищу «четырнадцать оладий», — подмигнул ей Климов и пояснил свою шутливость Ивану Максимовичу. — Ваша дочь меня сегодня утром покормила… Так что, мы уже знакомы… визуально.

— Сейчас я тоже вас намерена попотчевать, — сказала Юля и, кокетливо поправив на груди яркий халатик, снова улыбнулась. — Надеюсь ужин будет лучше, чем кафешный завтрак.

— Весьма признателен, но это лишнее, — предупредительно ответил Климов. — Дома у меня все есть, в том смысле, что у бабы Фроси… извините, — Климов несколько смутился, — в доме Ефросиньи Александровны…

— Юрий Васильевич — внук Ефросиньи Александровны, — пришел на помощь Климову Иван Максимович. — Он мне помог дойти домой…

— А… — протянула девушка, — тот самый… — она еще раз, но теперь гораздо пристальнее, глянула на Климова, еще доверчивее улыбнулась и сказала, что «Ефросинья Александровна вас часто вспоминала».