Душа убийцы и другие рассказы - Александр Жулин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Так знайте же: не было дня, чтобы меня кто-нибудь не любил!
— Ой, держите меня!
— Не было дня, чтобы я не была влюблена!
— Бедняжка! — умирала от смеха Екатерина Перфильевна.
Но тут Иван Петрович вздохнул. Чуткое ухо жены мгновенно откликнулось. Она замолчала. Иван Петрович снова вздохнул.
— Да, влюблена! — воскликнула пылкая Сашенька. — Но ради науки, ради… если хотите, Ивана Петровича я отринула…
— Сашенька! — Иван Петрович намеренно обратился к своей аспирантке, именно к ней. — Поясните же, что со мной!
И это обращение, этот взгляд на соперницу подействовали на Екатерину Перфильевну как кипяток. До этого все было не так уж опасно (она так считала). Теперь же… Отважная женщина, она смело рванулась навстречу опасности.
— Так что вы хотите? Или — кого вы хотите? Уж не Ивана ль Петровича? (Муж-предатель молчал… и подлая аспирантка молчала.) Так берите! — в сердцах воскликнула Екатерина Перфильевна. — Раз ради науки — не жалко! Немедленно!
Сашенька не упустила возможности расставить точки над «і»:
— Значит, отдаете Ивана Петровича? — сладко спросила.
— Забирайте! — повторила Екатерина Перфильевна, оскорбленная насмерть. И, примерившись: — Если поднимете…
— Я?
— Если поднимете!..
С неожиданной ловкостью Сашенька кинулась к постели больного. Как ни прятался, как ни барахтался Иван Петрович, упрямая аспирантка его выскребла, завернула в одеяло, как в кокон, и легко подняла, шепнув чуть погромче, чем если бы намеревалась поберечь свои слова в тайне:
— Милый Иван Петрович, я сохраню вас для священной науки!
— Продукты хранят в холодильнике! — пошутила (явно некстати) Екатерина Перфильевна.
Ах, как некстати она пошутила!
— Видите ли, Екатерина Перфильевна, — заметил донельзя обиженный муж, — истину вы так и не сумели постигнуть: наука священна, и все остается…
— Людям! — эхом откликнулась довольная, незапыхавшаяся аспирантка, и Иван Петрович поддакнуть не замедлил. (Однако все же сделал такое движение, чтобы из кокона выскользнуть.) Но Сашенька была начеку: — В холодильнике, говорите? — кидала гневные фразы, одновременно закручивая одеяло потуже. — Главная прелесть бульона, говорите, в прозрачности?
— Да уж, пожалуйста, — внезапно тишайше ответила Екатерина Перфильевна, — Иван Петрович терпеть не может непрозрачных бульонов!
Иван Петрович, несколько озадаченный новым своим чрезмерно возвышенным положением, опять услыхал звон в голове, однако же возразил:
— Зачем преувеличивать, Екатерина Перфильевна? Адекватнее выразиться: предпочитает прозрачное непрозрачному! — но вспомнил о легких: — Осторожнее, Сашенька! — и вновь сделал движение как бы уныривающее. Сашенька его придержала.
— Иван Петрович подвержен сенной лихорадке, — осторожно заметила Екатерина Перфильевна.
— Не сенной лихорадке, а аллергии, и не столько подвержен, сколько — случается! — уточнил грамотный доктор и попытался несколько уменьшить сжимающее действие одеяла.
— Не сенной лихорадке, а аллергии! — вскричала довольная Сашенька, покрепче обнимая одеяло одним из удавов. — При затемнении первое дело — вентиляция легких! — другим же выдавливая настежь створку окна.
Иван Петрович тонко чихнул.
— И не забудьте про морскую капусту! У Ивана Петровича часты блокировки кишечника! — ледяным тоном напомнила Екатерина Перфильевна, наблюдая искажение личика пережимаемого удавом супруга.
— Ха, блокировка! Литровая клизма — и никаких блокировок!
— Ради бога, Александра Сергеевна! — раздался полузадушенный голос! — Я — принципиальный противник насилия над кишечником!
— Иван Петрович — принципиальный противник насилия над кишечником! — повторила хозяйка, и Сашенька вздрогнула.
— Александра Сергеевна, мне трудно дышать!
— Александра Сергеевна, ему трудно дышать! — подтвердила тощая дама с неким особенным ударением.
— Александра Сергеевна, у меня звон в голове!
— Александра Сергеевна, у него звон в голове!
— Черт побери, да отпустите меня!
— Черт побери, да отпустите его!
Сашенька вздрогнула. Застигнутая этой спевкой врасплох, с ненавистью осмотрела хозяйку. Та была до жути надменна.
— Воздуху, воздуху!
— Воздуху! — сказала Екатерина Перфильевна.
Потрясенная Сашенька перевела взгляд на научного руководителя. Лицо его показалось ей странным: зубы оскалены, язык вылез наружу… Да он строит ей рожи!
— Ах, вы насмешничать! — и со всей силой она запустила Ивана Петровича в Екатерину Перфильевну.
Как ни мала была та, но дать слабину в такой ситуации было нельзя. Ловко подхватив изменника-мужа, опалила огнем голубых глазенап:
— Ловите обратно! — и отфутболила Ивана Петровича прочь.
Надо признать, что если в первом полете Иван Петрович держался не очень воспитанно: сучил ножками и пытался хвататься руками, то при втором запуске распорядился собой более умно: расслабился, чтобы быть тяжелей.
Сашенька едва поймала его, уже у самого пола. И это еще более раззадорило. Перехватив учителя за ноги, завращала его над собой, будто легкоатлетический молот. Могучая в гневе своем и прекрасная.
— Катюша-а! — послышался писк. Услышав этот страстный призыв, Екатерина Перфильевна мигом простила все сразу и навсегда. Облизнув губы, как кот из сна Ивана Петровича, метнулась к супругу, направленному точно в окно.
Звон стекла. Женский визг. Мужской отчаянный вопль.
В самый последний момент Екатерина Перфильевна успела выдернуть Ивана Петровича. Коня на скаку остановит!
Перевела дух и пошла прямо на Сашеньку, выставив драгоценную ношу. И Сашенька сплоховала: посторонилась. И обернулась взглянуть. Иван Петрович гримасничал, пытаясь придать лицу достойное выражение.
— Спокойной ночи! — сказала Екатерина Перфильевна.
— Ну нет! — отрезала Сашенька, ощутив вдруг прилив необыкновенной, внезапной энергии. — Обкормили бульонами? Клизмами запугали? Смерти желаете?
Стон изошел из постели больного.
— Однако! — вскричала Екатерина Перфильевна. — Или мы — неинтеллигентные люди?
Сашенька грозно шла на нее. Екатерина Перфильевна сделала выпад вперед, как если бы в обеих руках ее были кинжалы. Сашенька отшатнулась. Но Екатерина Перфильевна вдруг развернулась и дала деру из комнаты.
— Что со мной, Катя? — надрывался покинутый. Взбешенная Сашенька поняла: пробил час. Хозяйка метнулась к двери. Сашенька висела у нее на хвосте. «Так вот оно, как не сдвигать точку срыва по-вашему?» — прошипела она и схватила вертихвостку за плечи. Та подалась и сразу обмякла. И тогда, обманутая этой податливостью, Сашенька развернула тощую глазенапу, предусмотрительно распахнув дверь ударом ноги, и слегка подтолкнула.
И… И неожиданно перелетела через спину хозяйки, которая неуловимым движением успела пригнуться и, как заправский самбист, захватив длинную руку, перебросила Сашеньку через себя.
— Что, Ванечка, кончилось твое легкое затемнение? — услышала Сашенька, поднимаясь.
Дверь громко захлопнулась.
Не в легких — а легкое? Затемнение — что имела в виду эта дура?
На счастье Ивана Петровича, последние действия вряд ли имели место в действительности. Они были навряд ли, потому что Иван Петрович очнулся вдруг в своей потной постели целехонький, и, пожалуй что, не летавший по воздуху.
Пожалуй, Иван Петрович снова забылся в какой-то момент. Вопрос: в какой именно? Что было? Чего не было? Ведь не спросить!
— Катяша, а где Александра Сергеевна?
Вместо ответа — громыхание кастрюль.
— Котик мой, а что, верно, будто у меня затемнение?
— П-ш-ш! — зашипело какое-то варево.
Иван Петрович потянулся за книгой.
— Как интересно, чижуня! — с ненатуральным интересом воскликнул. — Здесь написано, что мороженое в Европу привез Марко Поло!
Гробовое молчание.
Под рукой новая книжка. Шекспир. «Леди Макбет».
С отвращением отбросил.
Вот еще одна… «Анна Каренина», черт побери!
— Черт побери! — плюется доктор наук, — что ни книга — все про интрижки! Екатерина Перфильевна! — зычно кричит, — куда дела «Теорию пограничного слоя»?
В дверях появляется Екатерина Перфильевна.
«К чертовой матери всех молодых дур! Надо заниматься наукой!» — думает доктор и все всматривается, все изучает.
— А бульон? Кто забыл про бульончик? — напевает жена. — Бульон с пирожком!
Иван Петрович изучающе всматривается: пожалуй, что ни следа волнений! Приснилось? Нет, неужели?
— Катенька, — шепчет любящий муж, — но достаточно ли он прозрачен?
— Я очень старалась, — скромно отвечает она. — Да, вот еще: позвони Александре Сергеевне!
Не сводя настороженных глаз с кукольного лица, Иван Петрович берет пиалу.
«Приснилось! Какое счастье — приснилось! — несется суматошная мысль. — Но если так… Если так! Отчего бы не звякнуть тогда, если так? В конце концов, если ничего не случилось… Грудка такая… Правда вот ножки… Но грудка!.. Позвонить и с легким смешком, для разведки осторожно начать… Прямо так и начать: все смешалось в доме Болконских!.. А, каково? Гениальная фраза! Фраза великого классика!» — Иван Петрович смеется.
