Наваждение (СИ) - Кира Малёк

Когда мы отстраняемся глотнуть воздуха, он сурово смотрит на меня, — Я сказал, никаких трусиков, — рычит он, — В юбке и без трусов. Это новое правило.

— Ты не устанавливаешь для меня правила, — говорю я.

— Тогда я сожгу все твои трусы.

— Ты сумасшедший? — смеясь, спрашиваю я, — Удачи с этим делом, — я начинаю спускаться с того места, где стою на лестнице, но он останавливает меня, кладя руку мне на грудь, — Не надо, — говорит он, потирая большим пальцем ткань, где торчит мой сосок, а другой рукой он обхватывает основание своего члена.

— Ты собираешься трахнуть меня здесь? — спрашиваю я, кладя руки ему на плечи, — Я упаду.

— Обними меня за шею, — шепчет он, и я наклоняюсь ближе к нему, несмотря на все мои опасения, что мой отец зайдет к нам, и обнимаю его. Мое платье задрано, и моя грудь прижимается к его лицу. Он прячет лицо между ними, — Обними меня ногами.

Я делаю это и каким-то образом соскальзываю перед ним, пока он направляет свой член внутрь меня и прижимает меня к лестнице. Острые перила врезаются мне в спину и в верхнюю часть задницы, но меня настолько одолевает удовольствие, пронизывающее мое тело, что я не могу сосредоточиться на боли. Я думаю, что боль может даже усилить его. Я цепляюсь за него, обхватив его руками и ногами, но большая часть моего веса приходится на лестницу. Он жестко входит в меня, его толчки короткие и настойчивые.

Это не медленно и не романтично, он быстрый и яростный, первобытный и животный.

Каждый его толчок поднимает меня все выше и выше. Мы оба молчим, слишком хорошо понимая, что нас могут поймать. Мысль о том, что тебя поймают, делает это еще более напряженным, еще более запретным. Громов пробуждает во мне что-то такое, от чего мне хочется потерять контроль. Я никогда не была такой раньше ни с кем. Я не из тех девушек, у кого ветер в голове и кто не заботится о последствиях.

Я стону его имя, когда он доводит меня до края, его толчки сильнее.

— Ты кончишь со мной, принцесса? — спросил он.

— Да, — стону я, его вопрос заводит меня, и я кончаю вместе с ним, а потом…

Чертова лестница падает под нами, издавая этот металлический лязг, она соскальзывает с рельсов и ненадежно балансирует на полке.

— Пиздец! — Громов хватает меня за руки и тянет вверх, каким-то образом выскальзывая из меня, его штаны вокруг его задницы и презерватив свисает с конца его члена.

— Мы её сломали, — я смотрю то на него, то на верхнюю часть лестницы. Я не могу сдержать смех. Это не я. Я не та девушка, которая ломает лестницы и трахается с парнем в библиотеке. Что, черт возьми, на меня нашло?

И тут я слышу голос Риты, доносящийся из коридора, — Катюш, ты в порядке? Я услышала грохот.

Громов подтянул штаны прежде, чем я успела моргнуть, и к тому времени, когда Рита открыла дверь, он выглядел как ни в чем не бывало.

— Что случилось? — спрашивает она, переводя взгляд с одного на другого.

— Лестница сошла с рельсов, — говорю я.

Громов прерывает, — Она пыталась дотянуться до одной из книг на полке наверху, и она просто… не выдержала. Кто-то обязательно должен посмотреть эту лестницу и починить, это не безопасно. Это проблема этих старых домов, — он выглядит таким искренним, что я почти верю ему.

Рита долго и пристально смотрит на меня, и я стараюсь не краснеть, — Ты пыталась добраться до одной из тех книг по… средневековой истории?

Я тяжело сглатываю, — Я просматривала. В исследовательских целях.

— В исследовательских целях, — повторяет она, — Хорошо, что Рома был здесь.

Я прочищаю горло, — Да. Мне повезло.

Рита поворачивается, чтобы уйти, но останавливается, когда доходит до двери, — Я рада видеть, что вы двое так хорошо ладите.

Я смотрю на Громова широко открытыми глазами после того, как она ушла, — Думаешь, она знает?

Он пожимает плечами, — Может быть. Кого это волнует?

— Меня это волнует, идиот, — говорю я, — Что, если она скажет что-нибудь моему отцу? Что, если кто-нибудь узнает? Я не могу поверить, что мы сломали здесь лестницу.

— Ты сейчас причитаешь, как бабушка, — смеется он.

— Я серьезно, — говорю я. Я начинаю злиться на него за то, что он так легкомысленно относится ко всему этому.

Он стоит рядом со мной, и я сразу же чувствую волнение от его близости. Я молча проклинаю свое тело за то, что меня так влечет к нему, — А что, если твой отец узнает? – спрашивает он.

— Это разрушит его планы и наверное его снимут с выборов.

— Почему?

— Ты знаешь почему, — говорю я, — Мы… будем родственниками.

— Мы не родственники, — говорит он, — Ты ведешь себя нелепо. Мы просто сводные брат и сестра.

Меня раздражает то, как он отмахивается от моих опасений, как будто они ничего не значат, — Людям все равно, что правда, — настаиваю я, — Они наживаются на скандале. Это разрушит его кампанию и его общественный имидж.

Громов проводит пальцем по моей груди, и я шлепаю его, но не раньше, чем это вызывает физическую реакцию с моей стороны, мурашки покрывают мою кожу. Черт бы его побрал, — Почему тебе вообще не наплевать на это? – спросил он.

— Потому что он мой отец.

Громов горько смеется , — Кажется он отличный отец.

— Ты ничего не знаешь, — говорю я, защищая его, несмотря на смешанные чувства.

Он наклоняется ко мне, просовывает палец под одну из лямок моего платья, — Я знаю, что ты не та хорошая маленькая девочка, которую хочет видеть твой отец. Я знаю, что ты пытаешь ради него быть совершенством во всём. Но ты не думала что ты встретишь кого-то вроде меня, кто выпустит тебя из твоей скорлупы и заставит тебя что-то почувствовать.

Я кладу руки ему на грудь и пытаюсь оттолкнуть, но он хватает меня за запястья и крепко держит, — Ты ничего обо мне не знаешь, — говорю я.

— Я знаю, что ты соответствуешь представлениям своего папы и общественности, — говорит он, — Я думаю, что ты не хочешь поступать в Экономический факультет, стать юристом или врачом или кем-то еще, папочка запланировал всё за тебя . А я вижу тебя с альбомом для рисования, ты все время рисуешь. Имей гордость, чтобы делать то, что ты хочешь делать, а не навязанное мнение.

Это как-то за гранью, когда он смотрит, как я рисую, замечает во мне что-то. Он слишком многое замечает во мне. Я дергаю запястья и сильно толкаю его, — Иди знаешь куда, — я выплевываю эти слова, — Ты сам на себя посмотри. Ты тоже сейчас делаешь что захочет твоя мама. Не так ли? И у кого нет гордости?

Я выхожу из комнаты прежде, чем он успевает ответить, гнев переполняет меня. Он просто проникает так далеко под мою кожу. Он такой самодовольный. Он ведет себя так, как будто он намного старше, чем я, с гораздо большим опытом за плечами. Он всего лишь парень с мамиными деньгами, который совсем не разбирается в таких вещах, как обязательства и семья.

Позже я лежу в постели, положив голову на подушку и лениво рисую. Я знаю, что он в своей комнате, потому что я услышала, как закрылась дверь, и поймала себя на том, что задаюсь вопросом, что он делает. Я должна заставить свой разум сосредоточиться на чем-то другом, кроме него.

Что угодно, только не Громов.

Как на картинке, которую я сейчас делаю. Я нарисовала его член.

Я отрываю лист бумаги от блокнота, комкаю его и швыряю через комнату. И к черту все глупости, которые он говорил обо мне.

Мой разум находится в другом месте. У меня непреодолимое чувство, что он прав, что я слишком трусливая, чтобы противостоять моему отцу. Вот почему я не рассказала ему о своей мечте, что хочу поступить в художественный.

Глава 13

— Ты что творишь? — Катя бежит по лужайке и машет мне руками.

Ее каштановые волосы падают на плечи, пока она бежит, тщетно пытаясь натянуть юбку на задницу, — Ты с ума сошел?

— С ума сошел? Нет. Я жарю зефир, — я снимаю зефир с палочки и засовываю в рот теплую липкую сладость. Она смотрит на меня, ее грудь вздымается, когда она переводит дыхание, ее щеки пылают. Точно так же она выглядит, когда только что испытала оргазм.