Наваждение (СИ) - Кира Малёк

Наваждение

Глава 1

Он стоит и ухмыляется мне, как будто он ничуть не удивлен, увидев меня. Он выглядит таким довольным, что я хочу подойти и стереть эту дурацкую самодовольную улыбку с его лица.

Вместо этого я стою как вкопанная, мое сердце так громко колотится в груди, что, клянусь, все в комнате должны это слышать.

Роман Громов.

Воплощение дьявола.

Дьявол с самыми голубыми чертовыми глазами, которые я когда-либо видела, находиться сейчас у нас дома.

Он направляет на меня свои голубые глаза, я просто знаю, что он видит меня насквозь. Его взгляд задерживается на мне.

Единственное, о чем я могу думать, это когда я видела его в последний раз — тепло его дыхания на моей шее, которое заставило меня извиваться от предвкушения его присутствия внутри меня, то, как он прикусил край моей губы, когда целовал меня, это заставило меня вскрикнуть, не зная, испытываю ли я удовольствие или боль. Когда кончик его члена прижался к моей сокровенной части, я вздрогнула, и он странно посмотрел на меня, — Принцесса, скажи мне, что ты занималась сексом раньше?

Я заставила себя рассмеяться, пытаясь казаться более непринужденной, чем было на самом деле. В отличие от Громова, у меня не было в этом абсолютно никакого опыта. Я была Маленькой Мисс Совершенство всю свою жизнь. Дочь депутата. У отца были определенные ожидания от меня.

И никто не пытался залезть мне в штаны. За исключением Романа Громова, которому наплевать на правила и ожидания.

Неделю назад я приняла решение. Хватит быть синим чулком, я уже взрослая, мне уже 20 лет. Отец отправляет меня за границу, меня уже ждёт престижная работа, ровно через девяносто дней и уж точно я туда не поеду с нетронутой девственностью. Я сама написала ему.

— Скажи мне, принцесса, — прошептал он почти рычащим голосом, — Это не первый раз, не так ли?

— Конечно, нет, придурок, — солгала я, сжав челюсти, выдавливая уверенность, которой определенно не чувствовала, — Ты собираешься меня трахнуть или нет?

Голос моего отца вернул меня в реальность, — Катюш, — сказал он, — Ты знаешь Романа?

Знаю ли я Романа Громова? Мне кажется или мои щёки горят. Наверняка все присутствующие здесь видят, что написано у меня на лице. Я его знаю? Только в самом библейском смысле.

Я знаю, какой он на вкус.

Я знаю, какой у него член, когда он входит в меня.

Я знаю, каково это, когда я кончаю, впиваясь ногтями в его плечи и цепляясь за его тело, словно боюсь, что меня унесет.

Я пробормотала неловкое «спасибо», когда на следующий день выскользнула за дверь , я с ним больше не разговаривала, с тех пор как мы переспали две недели назад, а сейчас он стоит в моей гребаной гостиной.

С точки зрения неловких моментов, это должно быть одним из худших. В голове крутится миллион мыслей. Мой отец знает? Я думаю Нет, мой отец уже задушил бы его голыми руками, если бы знал, какие развратные вещи он делал со мной той ночью. Мысль об этом вызывает прилив желания, который я пытаюсь игнорировать.

— Да, — выдавливаю я из себя, мой голос чуть громче хрипа, — Я знаю его. Привет, Ром.

— Привет, принцесса, — говорит он и его губы приподнимаются в ухмылке. Образ его надо мной, этих сладких губ в миллиметрах от моих вспыхивает в моей голове ясно, как день.

Стоя рядом с моим таким консервативным отцом, он снова улыбается и подмигивает. Если существует такая вещь, как смерть от унижения, клянусь, я в двух секундах от того, чтобы испытать её.

— Конечно, вы двое знаете друг друга по колледжу, вы ведь учились вместе — говорит мой отец, очевидно, не обращая внимания на то, что моё лицо как красная тряпка.

Я с трудом сглатываю и киваю, — Да, пап. По колледжу.

— И ты, наверное, знаешь его маму, — говорит он.

Я была так сосредоточена на Роме, что даже не заметила другого человека в комнате. Громова Милана. Его мама. Она знаменитая модель не только в России, но и за рубежом.

Почему они в моей гостиной? Я молча молюсь, чтобы все это было связано с каким-то политическим сбором средств.

— Здравствуй, Екатерина, — Милана делает шаг вперед и протягивает руку. Она смотрит на меня с таким милым выражением лица, — Я столько о тебе слышала.

Прежде чем я успеваю подумать о том, почему она так смотрит на меня, мой отец говорит отрывистым тоном, — Мила и я должны сделать объявление, и мы хотим, чтобы вы двое услышали его от нас первыми.

Громов смотрит на меня, но я не могу заставить себя смотреть в его сторону. Вместо этого я стою парализованная, боясь сделать вдох, наблюдая, как его мать тянется к руке моего отца и накрывает ее своей, а затем смотрит на него, прямо сияя.

Боже мой.

Это как наблюдать за двумя поездами, движущимися в замедленном темпе к неизбежному столкновению. Я знаю, что собирается сказать мой отец, еще до того, как он это скажет, но я просто не могу заставить себя поверить в это.

— Нам удалось скрыть это от прессы, но мы планируем сделать объявление в ближайшее время, — он прочистил горло.

Нет, нет, нет.

— Это может стать шоком для вас.

Это он ещё приуменьшил, пронеслось в моих мыслях, а он продолжил.

— Мила и я встречаемся уже некоторое время. И мы поженимся.

Боже мой. Я потеряла девственность со своим новым сводным братом.

Меня сейчас стошнит. У меня кружится голова, я отстраняюсь от всей ситуации, как будто наблюдаю за происходящим снаружи своего тела, они втроем выстроились передо мной, ожидая моей реакции. Что-то вроде эмоциональной расстрельной команды.

Мне кажется, ещё чуть-чуть и я упаду в обморок. Я только один раз потеряла сознание. Это было во время одного из приемов химиотерапии моей матери. Я настояла на том, чтобы пойти, несмотря на ее протесты, что мне нужно учиться в школе, что я в восьмом классе и скоро мне придется бороться за место в одном из престижных университетов. Очевидно, это было предлогом, ее способом укрыть меня. Но даже тогда, несмотря на попытки родителей скрыть от меня, а может быть и от самих себя, тяжесть болезни моей матери, какая-то часть меня знала, что она умирает.

Не отключайся, говорю я себе. Не перед ними.

— Очевидно, что многое нужно принять, — говорит мой отец.

— Очевидно, — как попугай повторяю я.

Отец откашливается, — Роман только что сказал, что хорошо знает тебя, вы вместе учились.

Я прищуриваюсь, глядя на Громова, надеясь, что моего убийственного взгляда достаточно, чтобы заставить его замолчать, потому что я не знаю, что собирается сказать этот непредсказуемый осел.

Он в ответ мне ухмыляется и это заставляет меня думать, что ему смешно на всю эту ситуацию.

Вот дерьмо. А что, если он знал о наших родителях раньше. . . Эта мысль вызывает новую волну тошноты.

— Этот город, не такой уж и большой, — говорит Громов, — Все всё про всех знают. Это практически инцест.

Лицо его мамы бледнеет при этом слове, а мой отец просто взглянул на него с недоумением. Если бы я не была так разгневана на Рому, меня бы почти позабавил очевидный дискомфорт моего отца. Депутат Логинов Николай не из тех людей, в чьём присутствии бросаются такими словами.

— Рома, — говорит Милана резким тоном, — Мы должны дать Катерине и ее отцу минутку.

Последнее, чего я сейчас хочу, это минутка наедине с отцом. Я не хочу слышать его объяснение того, почему — или как, черт возьми, — ему удавалось держать отношения с этой женщиной полностью в тайне от всех, включая его собственную дочь.

У меня сдавливает грудь, и мне трудно дышать, — Мне нужна минутка, — говорю я, собираясь уйти, мое тело двигается само по себе, — Пожалуйста.

Я не слышу, что они говорят. Я выхожу прямо из комнаты, мимо изящной мебели в колониальном стиле, расставленной для показа, а не для использования, которая соответствует декору остальной части этого идеально отполированного дома. Это не то место, где я выросла. Это дом, куда мой отец переехал на постоянное место жительства после смерти моей матери, а меня отправили учиться.