Необъявленная война: Записки афганского разведчика - Ким Николаевич Селихов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
ГЛАВА XI
Пусть дом осветится огнем, и снова будет жизнь.
И всё мы сызнова начнем, и снова будет жизнь.
А если сбудутся мечты и я увижусь с ней,—
Мы счастье снова обретем, и снова будет жизнь!
Али Имададдин Факих Кирмани
Я уже был далеко от Кабула, когда город читал это сообщение. Оно появилось вместе с рассветом на всех людных местах столицы.
«Министерство внутренних дел разыскивает Салеха Тарзи, совершившего тяжкие преступления против Демократической Республики Афганистан. Лиц, знающих местопребывание названного преступника, просим сообщить властям. При задержании следует быть осторожным: преступник вооружен. Министерство внутренних дел уверено, что при всенародной помощи очередной злейший враг Апрельской революции будет пойман и обезоружен».
Ниже был помещен мой портрет с описанием внешних характерных примет преступника. Не знаю, кто и когда меня фотографировал, но, честное слово, фотография моя вовсе не похожа была на злодея с большой дороги. С портрета смотрел веселый озорной парень, подмигивающий одним глазом прохожим. Да и приметы несколько не соответствовали действительности. Не такой уж длинный мой нос, как его разукрасило министерство внутренних дел. А вот относительно моих тяжких преступлений в сообщении сказано почти достоверно. Представляю себе, как огорчится этому сообщению мой дядюшка Фатех. Ведь он был так горд за меня. Еще бы, его племянник настоящий революционер, страдал за народное дело, при злодее Амине сидел в Пули-Чархи. Зарыдает тетушка Анахита, отвернутся, проходя мимо, соседи от нашего дома.
* * *
…Но прежде чем отправиться та кордон, я долго готовился к этой опасной дороге. Моим учителем был старый друг Ахмад. Я и раньше знал, что человек он требовательный и пунктуальный, но не до такой степени, как на занятиях со мной.
Кажется, все учел в своем рассказе, что он советовал… Так нет же, еще нашел какую-то неувязку, лоб морщит, требует повторить все сначала. Вздыхаю и в какой раз начинаю излагать надоевшую мне до чертиков свою собственную биографию.
— Все правильно, все хорошо, — поддакивает мой друг Ахмад. — Но следует еще уточнить детали, особенно после тюремного периода, когда ты вернулся домой. Надо говорить правду и только правду!
А она заключалась в том, что после камеры особого режима у меня пропало всякое желание заниматься революционной работой. Вернулся к молотку и железу, с упоением трудился до поздних вечеров в мастерской своего дядюшки. Смотрит старый Фатех на меня, никак не налюбуется, улыбается всеми морщинками.
— Ай да молодец, Салех! Работа в руках спорится, не забыл наше ремесло, добрым мастером скоро станешь, — говорит дядюшка Фатех.
И стал бы, честное слово, не появись тогда на пороге мастерской Ахмад.
— Помахал молотком… Отвел душу, погостил дома и пора за настоящее дело браться. Собирайся, Салех, — командует, как и прежде, мой друг.
Он встретил меня у ворот тюрьмы, привез на своей машине домой и исчез на целый месяц. И вот снова появился, все такой же худой, энергичный, усы торчком, как жесткая сапожная щетка…
— У него есть уже настоящее дело, — за меня отвечает дядюшка Фатех. — Видишь, как ловко он кует. Удары точные, зря силы не тратит. Он на своей тропе… А ты опять его, сынок, опять в пропасть тянешь? Нет, из этого ничего не выйдет.
Однако вышло. Всю ночь напролет мы проговорили тогда с Ахмадом… Через несколько дней после этой встречи я стал курсантом ускоренных офицерских курсов народной армии.
— А вот здесь следует рассказать подробнее о начале сближения курсанта Салеха с подполковником Сарваром… Не ленись, вспоминай, вспоминай, дружище, — подбадривает меня Ахмад.
С некоторых пор я ощущаю своим затылком пристальный, изучающий взгляд черных глаз. На стрельбищах, в казарме, во время игры в баскетбол — везде и всюду кто-то измерял мой рост с ног до головы, взвешивал тяжесть тела, следил за каждым шагом, куда бы я ни пошел. Но стоит оглянуться назад — одна неуклюжая собственная тень. Возможно, это кто-нибудь из ребят по своей инициативе установил за мной неотступное наблюдение… Было бы просто обидно. Впрочем, обижаться в таких случаях не стоит. Все логично, все правильно. Командованию курсов стало известно, что курсант первой роты Салех начал неодобрительно отзываться о некоторых военных чинах армии, правительства и даже членах Политбюро НДПА. При неожиданной проверке личных вещей курсантов в казарме у меня была обнаружена антиправительственная листовка, призывающая к свержению существующего строя как власти безбожников и сатаны. Меня должны были принимать кандидатом в члены партии, но мое заявление даже не стали рассматривать на заседании партийного бюро. Три человека, которые рекомендовали меня в партию, поспешно отобрали у меня рекомендации. От начальника курсов получил строгое предупреждение, что если я буду продолжать поддерживать контрреволюционные настроения, немедленно отчислит с курсов и отдаст под трибунал… Пришлось на время притихнуть, затаиться и ждать… ждать встречи с тем, кто столь упорно ходит по моим пятам.
— Он обязательно должен тебя найти, обязательно! — говорит Ахмад. — Надо ждать, заставить его поверить, доказать, что ты не играешь, не заманиваешь в капкан, а идешь к нему навстречу по идейным соображениям, как враг существующего строя.
…В ту ночь я стоял часовым на посту у продовольственного склада. Была она беззвездная, темная, хоть глаз коли — ничего не видно. И тишина такая, что как ни бодрись, а в сон клонит, поневоле начинаешь клевать носом.
Вдруг где-то, кажется, ветка хрустнула. Насторожился, слышу, кто-то крадется вдоль кустов акации. Вскидываю автомат, кричу громко и строго:
— Стой! Кто идет?
— Свои, свои, Салех! — доносится в ответ из темноты.
— Пароль! Не подходи, стрелять буду!
— Да это я… Подполковник Сарвар!
Знаю, что подполковник сегодня старший дежурный по курсам. А что, если это душман к складу пробирается?
Действую, как и положено: даю предупредительный выстрел вверх, командую:
— Ложись!
— Вы что, с ума сошли? Прекратите безобразие!
Теперь сомнений нет,
