Необъявленная война: Записки афганского разведчика - Ким Николаевич Селихов

коркой к утру стал прихватывать легкий морозец синюю воду Шивы. Нельзя больше было гостить лебедям, пора каравану отправляться в теплые страны. Отдышались здесь, нагляделись на красу свою в зеркальной глади озера, надо и честь знать. Крикнул призывно, как трубач в полку, вожак лебединой стаи, поднялась она вся, растянулась цепочкой по небу. Все на юг держат курс, а одна птица к северу мчится. Там на краю скалы, на холодных камнях лежит ее друг обессиленный. Приключилась беда страшная. Неожиданно, когда в небе резвились, прямо с облака камнем кинулся на лебедушку черный орел. Быть беде, да сумел отвести ее лебедь, принял на себя удар сокрушительный. Сплелись крылья черные с белыми, свалились орел с лебедем на острые камни скалы. Началась у них драка жестокая, не на жизнь, а на смерть. Удивился потом лебедь нежный, что сумел забить птицу сильную, отстоять свою честь и достоинство. Враг повержен, но и лебедь не жилец, весь в крови, с переломанной шеей. Смерть пришла, закрываются глаза, холодеет бессильное тело. И вдруг рядом тепло, как костер кто разжег, разомкнулись тяжелые веки. Увидел он ее, застонал от любви и от боли… Ну зачем она здесь, ей пора в небеса, улетать с караваном в дорогу. С ним сиди не сиди, он не тронется в путь, не нуждается небо в бескрылых. А ей жить еще век, будет лебедь другой баловать ее и миловать. Хочет крикнуть-сказать, да не может совсем, онемел длинный клюв, не раскроется. Но она поняла все без слов, поступила, как сердце подсказывало. И широким крылом, как пуховым платком, обняла друга. Лебедь умер от ран, горе лишило жизни лебедушку. И остались они на века зимовать у священного озера Шива.

ГЛАВА X

Не верь, что страшат нас оковы и меч страшит,

И то, что нам голову могут отсечь, — страшит.

Мы столько печали вдохнули из пасти ада,

Неужто молва нас и злобная речь страшит?

Фарьяби Захираддин Тахир ибн Мухаммад

Едва заглянул рассвет в нашу камеру, заскрипела, подалась назад железная дверь. В глаза ударил луч яркого света, обрывая крепкий под утро сон заключенных. Тюремную тишину резанул звонкий, как у молодого петуха, голос:

— Профессор Нажмуддин Зяран!

— Да… Это я Зяран, — близоруко щурясь, отвечает профессор, поспешно подымаясь с пола.

— Майор Нур!

— Ну я майор Нур… Только не надо так кричать, лейтенант, здесь не глухие, и убери ты к дьяволу свой прожектор! — недовольный, что его потревожили, ругается бывший командир эскадрильи. — Я спрашиваю, в чем дело, лейтенант? Кому понадобились наши персоны в такой ранний час?

— Извините, майор, но у меня приказ: профессор Нажмуддин Зяран и вы — срочно на выход!

— На выход? — удивленно переспрашивает майор и тут же сбрасывает с себя одеяло.

— На выход! Наконец-то разобрались, рассеялось недоразумение! Я верил, я знал, свобода, свобода! — радостно кричит профессор и прыгает что цапля на одной ноге, натягивая штанину брюк на голую ногу.

— Скорее, скорее! — торопит лейтенант. Он стоит посередине камеры, широко расставив ноги, новая, с иголочки, офицерская шинель стянута широким ремнем, расстегнутая кобура пистолета сдвинута на живот. Лейтенант хмурится, хочет выглядеть перед нами солидным и строгим, а у самого голос детский, писклявый, глаза пугливые, моргают без остановки. У раскрытой двери застыли, ждут команды два дюжих парня с автоматами на изготовку. Нур молча надевает свой мундир, а профессор суетится, ищет по карманам очки.

— Вот же несчастье! Очки! Хочу запомнить ваше лицо, молодой человек! В глаза посмотреть благородные, пожать руку своего освободителя. Но куда же они пропали? Где мои очки?

Лейтенант потупил голову, на профессора не глядит.

— Вы не так меня поняли, профессор… Выходить надо без вещей. Очки вам больше не потребуются.

— Да… да… Надо спешить… Понимаю, понимаю вас юноша. У меня дома есть запасные… Я готов…

Радость захлестнула Нажмуддина, и до него не сразу доходит истинный смысл слов, только что сказанных лейтенантом. А майор понял все. Лицом стал сер, как стены нашей камеры, подошел вплотную к офицеру, сказал шепотом:

— Когда?

— Сейчас! — в тон ему ответил лейтенант и медленно поднял голову. Встретились их глаза, смотрели друг на друга долго и пристально…

Он выдержал его взгляд, этот младший и по возрасту, и по званию, офицер. Это было страшно, но Нур улыбнулся ему, как старому доброму товарищу. Привычно одернул мундир, чтобы не морщил, сидел ладно на широких плечах, сказал буднично, как на прогулку собрался, чтоб подышать свежим воздухом:

— Идемте, лейтенант, я полностью в вашем распоряжении, — и, повернувшись к Нажмуддину, не то в шутку, не то всерьез: — У нас собирается отличная компания… Надеюсь, вы не откажетесь, уважаемый профессор, совершить вместе со мной это небольшое, но увлекательное путешествие.

— Да… да… только очки. Я… знаете, спотыкаться не люблю, даже перед смертью.

Теперь он знал, куда его зовут. Сразу сгорбился, погасла в нем радость, пришло безразличие и неестественное спокойствие. Я нашел его очки под ветхим тюремным одеялом, протянул Нажмуддину. Он взял их, не спеша подышал на стекла, протер их краем рубашки, осторожно посадил на переносицу, взглянул на лейтенанта.

— А лицо красивое… Глаза честные… Трудно поверить, что вы наш палач… Загадка остается неразгаданной. Свой убивает своего. Вы не сердитесь, лейтенант. Да… да… Я вас больше не задержу. Прощайте, товарищи!

Махнул нам рукой и поспешил к майору. Встал рядом плечо к плечу, как положено в строю настоящему солдату.

* * *

Майор военно-воздушных сил народной армии Махаммад Нур и профессор Кабульского университета Нажмуддин Зяран, члены НДПА с момента ее основания, были расстреляны при восходе солнца морозным утром на плацу тюрьмы Пули-Чархи. А через несколько часов после их смерти пришла свобода.

В конце декабря 1979 года режим Амина и его приспешников пал под грузом своих преступлений.

Революционный совет ДРА, руководствуясь принципами и целями великой Апрельской революции и опираясь на волю свободолюбивого и разрывающего цепи народа Афганистана, на победоносное восстание партии, на поддержку патриотических солдат и офицеров Афганистана, вновь взял государственную власть в свои руки.

Революционный совет ДРА со всей решительностью и убежденностью заявил, что он обеспечит свободу и подлинную неприкосновенность личности, свободу политическим заключенным, подлинную демократию, работу для безработных, улучшение условий труда для рабочих, землю крестьянам, обеспечит благоприятные и безопасные условия для возвращения соотечественников, которые в результате кровавого гнета режима Амина покинули родину.

И вот, наконец, летит ко всем чертям тяжелый замок