Идущий сквозь миры - Владимир Лещенко

С тех пор мир стал совершенно другим, и народы моего языка давно исчезли на старой родине, побежденные более сильными соседями.

Когда я покинула свой мир, наша цивилизация была весьма высокоразвитой – у нас уже почти четыреста лет назад изобрели паровые машины, электричество применяли уже двести с лишним лет, за полвека до моего рождения изобрели радио. Начали даже строить реактивные самолеты.

Впрочем, речь сейчас не об этом.

Семья моя принадлежала к знатному и богатому роду, хотя к его второстепенной и обедневшей ветви. Детство я помню плохо, так же как не очень хорошо помню моих родителей. В шесть лет, после того как отец и мама погибли, когда пассажирский лайнер, на котором они плыли, в шторм налетел на рифы, я была отдана на воспитание в семью тетки.

С одиннадцати лет я вела жизнь, обычную для наследниц знатных родов Йоораны.

Училась галантному обхождению и танцам, охотилась, увлекалась яхтой…

Вольные нравы столичной молодежи не могли меня не затронуть, но среди своих подруг, иные из которых могли похвастаться десятками любовников, я считалась едва ли не самой скромной. Разнообразные спортивные игры интересовали меня куда сильнее, нежели игры постельные.

А кроме того, уже в отрочестве я почувствовала, что женщины привлекают меня больше, чем мужчины, а вскоре и познала женскую любовь.

Жизнь моя текла по накатанной колее, пока не умер мой дядя, очень меня любивший, и главой семьи стала тетка, решившая, что мне пора расплатиться с ней за хлеб и кров.

Она задумала породниться с другим, не менее знатным, но куда более богатым семейством, и выбор, кого принести в жертву династическим интересам, естественно, пал на меня. Может быть, я и отнеслась бы к этому решению по-другому, если бы не жених.

Сорокалетний, опухший от пьянства толстяк, прославившийся безудержным развратом – а чтобы прославиться этим в нашем кругу, надо было очень постараться, – и еще больше – своей грубостью и жестокостью. Он давно вдовел, и про смерть его жены тоже ходили самые разные слухи.

У меня было два пути. Первый – смириться и вступить во внушающий мне отвращение брак. Второй – объявить себя свободной женщиной. По нашим законам и обычаям это значит никогда не выходить замуж, не претендовать на то, чтобы рожденные тобой дети носили имя отца, и навсегда утратить право на наследство. Я выбрала второе (не раз потом я жестоко жалела, что не сломила тогда свою гордость и не преодолела отвращение!).

Отныне я была обречена полагаться исключительно на одну себя. Я лишилась даже имени, не имея надежды вновь обрести его и получив вместо него лишь кличку, которая осталась за мной даже здесь.

И здесь меня постигло горькое разочарование. Все родные и даже вчерашние подруги и друзья, на помощь которых я рассчитывала, словно забыли о том, что я есть на свете. Зато начали приходить послания от богатых простолюдинов, которым было лестно заиметь любовницу из знатного рода.

Я постепенно погружалась в тихое отчаяние. Я просто не знала, что мне делать дальше.

Постепенно исчезали из шкатулки немногие фамильные драгоценности моей матери – единственное, что мне позволили унести из дома, где я прожила больше десяти лет. Через год у меня не осталось ничего, что можно было бы продать, кроме себя самой.

Но в один из дней я случайно встретила на улице бывшую служанку тетки, которая неплохо относилась ко мне. Услышав о моих неудачах, она сочувственно поахала, а потом сказала, что сможет мне помочь, если, конечно, я соглашусь пойти на службу в полицию, где ее муж занимал какую-то должность.

Я согласилась – просто от безысходности.

Место младшей надзирательницы в женской тюрьме – вот и все, что судьба могла предложить мне, еще год назад свободно посещавшей дворец Верховного Властителя.

Спустя какое-то время меня навестила (хотя это и не одобрялось нашими обычаями) моя дальняя родственница по материнской линии и пообещала добиться перевода в охрану гарема кого-нибудь из Властителей или даже в личную гвардию наследной принцессы. Но тут как раз заполыхала война на северных рубежах, о которой говорили последние двадцать лет. И начальство, узнавшее о своей столь высокородной подчиненной, перевело меня не куда-нибудь, а в Тайную Стражу Трона.

Война шла неудачно для нас, армия отступала, на стороне врагов выступали все новые союзники… Власти свирепели, искали причину поражений в происках иноземных шпионов и изменников. Работы у нас только прибавлялось.

На моих глазах людей подвешивали вниз головой, били кнутами из стальной проволоки, жгли раскаленным железом, ослепляли и кастрировали, накачивали наркотиками, чтобы развязать языки. Сперва я с трудом выдерживала, но очень быстро привыкла. А потом и сама начала делать то же самое. Я точно не помню, когда я впервые ударила человека – кажется, это был молодой лейтенант, обвиненный в шпионаже…

Мне случалось не раз выезжать на операции – ко мне относились безо всяких скидок на мой пол, хотя во всей Страже женщин было лишь трое.

Стреляли в меня, стреляла и я. Служба чередовалась с изнурительными тренировками по рукопашному бою, после которых болело все тело и хотелось только одного – спать.

Когда я оглядываюсь назад, то все эти неполные полтора года сливаются в моей памяти в какую-то сплошную жуткую муть.

Кровь, грязь, тяжелые, изматывающие допросы, когда уже перестаешь отличать правду от лжи, тщательно подавляемые и неотвязные сомнения в правильности того, что я делаю…

И за всем этим – осознание того, что ничем хорошим все это не кончится.

Временами я с мучительной болью ощущала, как во мне окончательно умирает прежняя Мидара – веселая, беспечная девушка, любившая искусство составления букетов и игру на флейте.

В эти минуты мне становилось очень плохо, и ни вино, ни наркотическая жвачка, ни запретные дурманящие курения, которые по моему приказу доставали в тайных притонах мои агенты, не помогали.

После того как был убит Верховный Властитель и все окончательно покатилось под откос, я, случалось, сутками не выходила из тюремных подвалов и у меня иногда не было времени даже смыть кровь…

Потом Совет Властителей вручил всю власть фельдмаршалу Броугу. Через три месяца половина Совета отправилась на эшафот как изменники и вражеские шпионы. А потом пришел черед и тех, кто стоял ниже. Наша служба тоже была объявлена зараженной предателями и была уничтожена почти поголовно.

Я разделила обычную судьбу всех потерпевших поражение, которых у нас во все времена без всякой пощады истребляли. Моих товарищей ждала казнь или каторга (что одно и то же). Я ждала смерти и была к ней готова, но приговор был иным.