Сдаёшься? - Марианна Викторовна Яблонская

Алла. Давай потанцуем.

Алексей Никонорович. Я предпочел бы лечь спать.

Алла. Ты устал?

Алексей Никонорович. Ничуть.

Алла. Ну вот и хорошо. В такую ночь можно и вовсе не спать.

Танцуют.

Алексей Никонорович. Наоборот. В такую ночь нужно только спать. И спать как можно больше. Чтобы чувствовать в эту ночь, что, несмотря на то что тебе грохнуло пятьдесят, с тобой еще все в полном порядке.

Алла. А с тобой и так все в полном порядке. С тобой будет все в полном порядке до конца жизни, и тебе совершенно не надо каждую ночь доказывать это самому себе. Ой!

Алексей Никонорович. Что ты?

Алла. Там кто-то стоит!

Алексей Никонорович. Где?

Алла. Вон там, за дверью.

Алексей Никонорович (идет и смеется). Это мы забыли, наверное, еще об одном подарке. Шофер поставил его в угол, мы и не заметили.

Алла. Ты думаешь, это подарок? Какой странный… Шест какой-то… Или вешалка… (Срывает бумагу.) Господи! Что за чучело с козлиной бородкой?

Алексей Никонорович. Это не чучело! Ты не узнала, что ли? Это же Дон Кихот! Сам Дон Кихот пожаловал ко мне в дом на праздник. Входите, гидальго Дон Кихот.

Втаскивает Дон Кихота в комнату. Это большая черная фигура.

Алла. Господи! Ну кому же пришло в голову это тебе подарить?

Алексей Никонорович. Это, конечно, ребята из коммуны. И я прошу тебя — не обижай его.

Алла. Куда же мы денем эту махину? Поставить его к тебе на стол — так он упрется копьем в потолок да и свалится непременно оттуда, убьет Ладушку.

Алексей Никонорович. Я поставлю его рядом со своим столом. Он будет всегда мне совестью и укором. Ты как будто огорчилась из-за этого подарка?

Алла. Я думала, твои друзья-коммунары подарили настоящую хрустальную вазу. Но сколько же они собирали?

Алексей Никонорович. Да бог с ним, что ты все оцениваешь, как будто мы комиссионный магазин. Если хочешь знать, эта вещь ценнее хрустальной вазы.

Алла. Да? Сколько же она стоит?

Алексей Никонорович. Ах ты, черт, да откуда же я знаю? Я только знаю, что касинское или касильское литье — я забыл, — оно очень ценится.

Алла. Правда? (Идет к телефону, звонит.) Сашук? Ты уже добрался? Я думала, что вы еще в ресторане, я видела — вы отодвинули один столик и уселись у стенки пировать оставшимися с пира объедками. Я, конечно, шучу. Вас попросили? Ты не очень пьян? Собираешься лечь в горячую ванну, чтобы немного отмокнуть? Ты смотри не усни, а то статистика говорит, что в собственных ваннах тонут гораздо больше людей, чем во всех водоемах страны, и именно в таких случаях. Ну ты оставь дверь открытой — я буду звонить тебе, и если ты не ответишь, я поднимусь к тебе, надену водолазный костюм и подниму тебя на поверхность со дна ванны. Нет, мы собираемся поболтать до утра. Знаешь, все-таки такой день… Сашук, я к тебе вот что: ты не знаешь, сколько стоит полутораметровый Дон Кихот касинского или касильского литья, такой черный, блестит? Так, так. Все понятно. Спасибо. Большое тебе спасибо. (Кладет трубку.) Он стоит шестьдесят рублей тридцать четыре копейки. Это он сам нам подарил, и представляешь, какой нахал — я, говорит, все равно вам пятьдесят рублей должен, так что уж разорился в городе Касли. Это как же понимать?

Алексей Никонорович. Так и понимать.

Алла. Он что, нам наши пятьдесят рублей не отдаст?

Алексей Никонорович. Может быть, и отдаст. Но во всяком случае, на десятку-то он мне подарил, с него хватит. И ведь он старался — это не так просто достать. Может, даже съездил туда, в Касли, специально.

Алла. Ну да, специально. Он поедет. В командировке был и зашел. И этот облапошил. Ничего себе друг. Хитер, Санчо Панса прямо. Так и норовят все друг друга облапошить. Ну уж на работе куда ни шло — там кто выскочит, — а на именинах-то как не стыдно? Нет, я клянусь, я ему тоже свинью подложу — я возьму у него сто рублей и закажу в этом Касли двухметровую фигуру Санчо Пансы и ему на Новый год подарю вместо ста рублей. Пусть глядит на себя и радуется.

Алексей Никонорович. Да, у него не займешь. У него денег никогда нет.

Алла. Это почему это у него нет? У нас займешь, а у него нет? Ведь он не меньше тебя получает в своей юридической конторе. А потом, знаешь, у адвокатов какие могут быть побочные заработки — это не то что у нас, никакого дохода со стороны.

Алексей Никонорович. Может быть, и могут быть, да у него нет. Он взяток не берет.

Алла. Если дают, все берут.

Алексей Никонорович. Нет, не скажи, это кто как. Брать или не брать. Это вопрос глубоко принципиальный и еще не всем человечеством окончательно решенный. Но для меня решенный. Я с работы канцелярской скрепки не имею. И вот что приятно было сегодня — так это то, что ни один человек, ни единый, не пропустил о моей честности сказать. Все, все говорили — ты слышала? Идеальная честность, врожденная честность у человека. Это чтобы на таком месте сидеть и себе ничего не ухватить — это ведь какой непобедимой честностью надо обладать.

Алла. Нам еще воровать не хватало! Что же, у нас совести нет? На свете жить и ворами себя чувствовать? Гнусность какая!

Алексей Никонорович. Другие живут и не жалуются.

Алла. Ну пусть живут ворюги. У нас с тобой высшее образование. Послушай, а может, это чучело ему назад отнести, а он пусть шестьдесят рублей наличными отдает? Не знаю — шестьдесят класть или десять? (Кладет на счеты еще шестьдесят.)

Алексей Никонорович. И примечательно, что Дон Кихота мне именно Сашка подарил — ведь у него вся наша жизнь на ладони; уважает, значит. А я тебе скажу, если ближайшие соседи человека уважают — смело говорю, что это человек достойный… А Андрей Яковлевича — низенький такой, я тебе показывал, начальник главка, мы когда-то у него на банкете были, ты забыла, — даже сказал: это образец для подражания, идеально честный человек, прямо скажем, герой нашего времени.

Алла. Так и сказал? Я что-то не слышала.

Алексей Никонорович. Да где тебе было слышать — ты с Люськой все время о тряпках, наверное, болтала, все тосты пропустила, и вот посмотри в адресах — за честную работу, за самоотверженную и кристально честную работу, за честность и прямоту, за…

Открывается дверь, и, потирая глаза кулачками, в длинной ночной рубашке, босиком, появляется Л