Империя проклятых - Джей Кристофф

Он озадаченно покачал головой.

– Великий Спаситель, что, черт возьми, с тобой случилось, сестра?

– Это долгая история, брат.

– Что ж, у нас есть время до послезавтра, до рассвета. Я тебя ни на шаг не отпущу.

Он снова уселся, опрокинув в себя чашку черной смоли.

– Но, если хочешь, давай просто сидеть здесь и смотреть друг на друга, пока не взойдет солнце. Я так понимаю, ты передала Диор то, что я сказал?

– Мы передаем ей это прямо сейчас. Она… выражает недовольство тобой.

– Это на нее не похоже. – Его усмешка угасла, челюсти сжались. – Ты уверена, что у нее все под контролем? Потому что… я, конечно, люблю Батиста и Аарона, но если придется выбирать между ними и ею…

– Она старается. Ей приходится танцевать на тончайшем льду. Под которым скрывается Лилид.

– Как Лилид это сделала? – спросил он, нахмурив брови. – Она и Никита? Мы знаем, что они используют кровь закатных плясунов, но не знаем, где они ее взяли. Я подумал: может, в венах Лилид что-то есть, раз она уроженка Лунного Трона?

– Мы не знаем, – вздохнула я. – Мы были слишком заняты поисками гробницы Марин за пределами дуна, чтобы что-то разглядеть внутри. Но мы уверены, что в центре всего этого стоит Бессердка.

Габриэль покачал головой, и, смирившись с неизбежным, мы опустились на корточки. Прядь волос прилипла к коже у нашего горла, и мы вытащили ее, скользкую от темно-красного. Обшарив пол вокруг, мы нашли тряпку, которую отбросили в сторону, и обернули ею лицо.

– Тебе не нужно прятать лицо от меня, Селин.

Услышав это, я посмотрела Габриэлю в глаза.

– Ты моя младшая сестренка, – сказал он. – Неважно, как ты выглядишь или как отвратительно себя ведешь. Ты – единственная, кто остался у меня из семьи.

Мы опустили глаза, сжимая тряпку в кулаке. Габриэль снова предложил свою чашку.

– Уверена, что не хочешь выпить?

– На вкус как пепел.

– Конечно, смоль – это тебе не клубничный ликер. Но она не так уж плоха.

– Для меня все на вкус как пепел. – Мы снова встретились взглядами. – Ты знал об этом? Еда. Вино. Вода. Все это напоминает мне пепел. С той ночи. С тех пор, как она… – Я вздохнула, уставившись на кулак. – Боже, как мне хотелось убить ее. Посмотреть ей в глаза, когда она умирает. Каждую ночь на службе у Вулфрика я мечтала вернуть то, что отняла у меня Лаура. Ты лишил меня еще одного, брат. Мести.

– Я не знал, Селин. Не знал, что она сделала.

– Ты до сих пор не знаешь. Чем я за это заплатила.

Я опустила голову, и волосы снова прилипли к нашей истерзанной плоти.

– Помнишь, как умерла Амели? Когда мы были детьми?

Габриэль кивнул, и тень нашей сестры упала ему на глаза.

– Конечно, помню.

– Я помню тот день, когда она исчезла. Собирала грибы… Боже, из-за чего можно умереть.

Мы вздохнули, кусая губы.

– Я помню, как она вернулась домой. Как ты схватился с ней. Как ее сожгли. Но больше всего мне запомнились ее похороны. После того, как ее прах развеяли на распутье, мы поговорили, ты и я. Помнишь?

Он покачал головой, и мое лицо исказилось в подобии улыбки.

– Воспоминания – странная штука: то, что дорого нам, абсолютно неинтересно другим. Мы сидели на крыльце часовни, и от наших волос пахло пеплом Амели. Я спросила тебя, неужели она попадет в ад. А ты ответил, что не знаешь, и я попыталась смириться с этим. Но, по правде говоря, я думала, будто это я виновата в смерти Ами. У меня была тайна, Габриэль. Грех. Я думала, Бог наказывает меня за это.

– Тебе было всего одиннадцать, Чертовка. Какой такой грех ты могла совершить, чтобы он тебя наказал?

Я покачала головой, не желая отвечать на его вопрос.

– В тот день ты заверил меня, что все в порядке. Ты сказал, что это вина Падшего. И что мне нечего бояться, пока ты жив. А потом ты опустился на колени, взял меня за руки и сказал: «Я твой брат, Селин. Если когда-нибудь ты окажешься одна в темноте, просто позови меня, и я приду. Теперь ты моя единственная сестра. Моя кровь. Моя родня. Только ты и я против мира, Чертовка. Всегда вдвоем. Никогда не уступая».

Габриэль печально улыбнулся, и его глаза заблестели.

– Всегда Львы, – прошептал он.

– Всегда Львы, – я кивнула – Боже, как я тебя обожала. Да и как можно было не обожать такого красавца? Мама наполнила тебя таким огнем, чтобы ты согревал всю комнату, и мне было теплее даже просто сидеть рядом с тобой. А потом ты ушел. Отправился в свое грандиозное приключение. Оставил меня в грязи Лорсона.

– А что мне было делать, Селин? – спросил он. – Что я мог сделать?

– Мог бы отвечать на мои письма. Уделил бы хоть одну минутку, притворился бы, что тебе не все равно. Нет, я понимаю, ты был занят. Но у тебя, конечно же, нашлось время написать мама́ и спросить о своем отце. На то, что имело значение для тебя, у тебя было время.

Тогда он опустил голову. Мы вздохнули, глядя на ненавистный огонь.

– Помнишь, как папа́ называл меня, когда я была маленькой девочкой?

– Маленькая Гора.

– «Сталь ржавеет. Лед тает. Но камень стоит. Так и мы стоим». Так он говорил. «Мы способны вынести невыносимое». Звучит необычно, особенно для ребенка. Конечно, не так вдохновляет, как «Лучше день прожить львом, чем десять тысяч – агнцем». Но все же я прислушивалась к его словам. Я не жаловалась на свою участь и не сетовала на судьбу. Нет, я решила жить жизнью, полной приключений, как мой старший брат, которого я так обожала. Но когда я стала старше, мама настояла, чтобы я отказалась от детских фантазий. Даже папа намекнул, что мне скоро придется забыть о том, какой я была. «Повзрослей, Селин, – постоянно повторялось у нас за столом. – Ради Бога, повзрослей». Я знала, что они задумали для меня. Маленький дом. Маленькую семью. Маленькую жизнь. Помнишь Филиппа?

– Сын каменщика. – Габриэль кивнул, доставая трубку.

– Мы вместе ходили за грибами – после того, что случилось с Амели, никто не ходил поодиночке. Однажды он вырезал наши имена на умирающем дереве, обвел сердечком, и я назвала его болваном. А потом он поцеловал меня. Филипп, благослови его Господь, был не самым ярким языком пламени в этом костре. Но он развлекал меня, мы часто гуляли по