Империя проклятых - Джей Кристофф

Диор кивнула Рейн.

– Исла права. Я могу спуститься одна.

– Черта с два, – сказала принцесса. – Или спустимся вместе, или вообще не будем спускаться.

Грааль оглядела собравшихся, закусив губу. Мы в ярости молотили крыльями по воздуху, молясь Господу Вседержителю, чтобы нам удалось воззвать к ней. Но она смотрела на меня, и мы до сих пор видели ее недоверие и тревогу – из-за того, кем я была, из-за того, что все это значило. И, поджав губы, она взяла фонарь Рейн, кивнув остальным.

– Хорошо, давайте поторопимся.

Мы безмолвно кричали, обезумев от страха. Деклан и Мейрон настояли на том, чтобы идти первыми, Моргана и Джиллиан – следующими, остальные последовали за ними. Они спустились в подземье, и мы ничего не могли поделать. Священная земля словно стена пламени преграждала нам вход. Мы могли только наблюдать.

И молиться.

Казалось, прошла целая вечность с тех пор, как они ушли. Моя плоть сидела с Габриэлем у него в шатре, рассказывая о былых временах и пролитой крови. Но та крошечная частичка меня все это время находилась на пороге в гробницу, наблюдая, прислушиваясь, пытаясь уловить хоть какой-то звук, хоть какую-то зацепку. Нам было трудно удерживать мысли в двух местах одновременно, мы метались между шатром и гробницей, разрываясь между мирами. Мы уставились на изображение Девы-Матери, вырезанное на двери из железного дерева на пороге. Ее застывшее лицо было холодным, руки сложены в молитве, вокруг головы – ореол из древних рун. Время тянулось бесконечно долго, внутри меня остался только страх, который выражали и голоса в голове, – страх и ярость. Но после бесконечной тьмы мы услышали тихие шаги, увидели, как фонарь осветил камень, и, наконец, из дыры появилась Диор.

Глаза широко распахнуты. Губы сжаты в тонкую линию. На лице отражался не столько ужас, сколько отвращение. За ней следовала принцесса а Мэргенн, настолько бледная, что больше походила на труп. Появились и остальные: молчаливая Исла с вытаращенными глазами, леди Арлинн, опирающаяся на руку мужа, Моргана под локоть с сестрой, и рядом их кавалеры. Обувь у всех была мокрой от воды, которая воняла соленым болотом, тайная компания будто изменилась: не в чертах лиц, а в сердцах. Как будто они увидели то, о чем невозможно забыть.

– Я не понимаю, – прошептала Джиллиан, подняв полные слез глаза к потолку, словно в поисках ответа. – Не понимаю…

Так они и стояли в темноте, бледные и испуганные, как будто мир каким-то образом навсегда ушел из-под ног. Но Грааль не медлила, с фонарем в руке она решительно направилась к выходу. Теперь к отвращению прибавилась ярость. Мокрые юбки облепили ее, когда она пронеслась мимо резной двери, выскочив из гробницы Девы-Матери.

– Миледи Диор? – позвала ее Рейн. – Ты куда?

Мы подлетели к ее горлу, но она с шипением оттолкнула нас.

– За долбаной пилой.

VII. Несколько тихих слов

– Хочешь выпить?

Мы с Габриэлем сидели в командирском шатре, а снаружи в темноте завывал ветер. Стены состояли из старых шкур, на полу лежали меха, воздух был удушающе теплым. В каменной яме в центре горел костер, и мы уселись как можно дальше от него, подняв глаза, когда Габриэль протянул мне деревянную чашку с чем-то, воняющим гнилыми фруктами, обоссанными пьяными котами.

– Шутишь? – прошипели мы.

– Вообще-то, да. Но, если хочешь, сдохни от гребаной жажды, мне все равно.

Опрокинув в себя пойло, он налил еще. Взяв и чашку, и бутылку, он уселся на меха у очага, держа на коленях пепельницу и не сводя с меня взгляда, так напоминавшего его отца.

– Мне следовало бы убить тебя прямо сейчас, Селин.

– Если ты привел нас сюда, чтобы угрожать, побереги дыхание. Ты пережил падение, которым мы тебя одарили в Кэрнхеме, и выглядишь довольно неплохо, так что прекрати свои…

– Не морочь мне голову, я не про мост говорю! А про вино!

Мы удивленно заморгали. Должна признать, что нас это немного впечатлило.

– Та бутылка «Монфор», которую ты случайно обнаружила в погребе Дженоа? – настаивал он. – Я мечтал о тебе, Селин. Любая тихая мысль, любой момент без защиты, и ты тут как тут. В это вино ты подмешала свою кровь, да? Значит, я связан с тобой уже двумя глотками.

Мы ничего не ответили, и Габриэль, наклонившись вперед, зарычал.

– Ты говорила, что Эсани, которые крадут души других вампиров, крадут и дары их крови тоже. Ты выпила душу какого-то Илона, верно?

Мы, дрожа, смотрели на свои руки, когда в голове раздался слабый крик.

– Да, это было мое первое причастие. Первый из сородичей, которого меня заставил поглотить учитель. Она была едва ли не птенцом. Ее звали Викторина. Я до сих пор слышу ее голос у себя в голове…

– На мосту в Кэрнхеме, – прошипел мой брат. – Пока спорили мы с Диор, ты нашептывала мне все эти слова. Тобой правит гнев. Твой гнев растет. Ты не успокаивала меня, ты давила на меня силой, которую украла. Пытаясь вбить клин между мной и Диор. И я поднял свою гребаную руку на эту девушку – из-за тебя.

– Не вини меня за…

– Я виню нас обоих, – выплюнул он. – Я не трус, чтобы отрицать свою причастность к тому, что сделал. Это было мое падение, oui. Но ты толкнула меня прямо к пропасти, не отрицай этого.

– Мы и не отрицаем. – Я опустила глаза, скривив губы под тряпками. – Ты сказал, что повезешь Грааль в Высокогорье. Я… мы не могли этого допустить, Габриэль.

Он недоверчиво покачал головой.

– Ты ядовитая гребаная сука.

– Я же говорила тебе! – закричала я, вскакивая на ноги. – Говорила, что поставлено на карту! Спасение этого мира и всех душ в нем, включая мою! – Я сорвала тряпки со своего лица, чтобы он увидел, как оно ужасно. – Я ПРОКЛЯТА, Габриэль, понимаешь? Навеки заперта в этом мире, в этом теле! Паразит, завидующий мертвым, но страшащийся смерти! Потому что, когда я умру, моя душа будет гореть вечно, если Грааль не исполнит своего предназначения! Вот что я вижу, когда закрываю глаза! Бездну! Бездну, что ждет меня!

– И ты винишь в этом меня? – рявкнул он, тоже поднимаясь. – Не своего драгоценного гребаного Бога? И не того мелкого садиста, который устроил для тебя этот ад и назвал его жизнью? Семеро Мучеников, Селин, я был мальчишкой! Лаура Восс планировала вторгнуться в Нордлунд и полностью захватить его, когда я сжег ее в Косте. Но ты возлагаешь вину за свои страдания на