Вельяминовы. Начало пути. Книга 1 - Нелли Шульман

— Куда ты теперь? — вдруг спросила Марта. «И вот, — она кивнула, — твои документы. Забери».

— Прочь отсюда — не хочу больше встречать таких, как ты, — ответил Виллем, и, подняв ларец, помедлив, опустил его на стол.

— Там оно мне не понадобится. А, пошло оно все к черту, и ты тоже, — пробормотал адмирал и вышел, от души хлопнув за собой дверью.

— Я уж боялся, что ты не получила мою записку. Слава Богу, успела, — раздался знакомый голос из-за портьеры. Джон прошел к камину и, поворошив угли палкой, подбросил дров.

Пламя взвилось вверх.

Его рука была перевязана тряпкой. «У меня были дела на юге. Когда возвращался сюда, пришлось драться по дороге, — Джон помолчал и продолжил саркастически, — с гезами, я боялся опоздать. На этот ларец много охотников, так что ты молодец, — все сделала вовремя».

— Как себя чувствуешь? — Джон взял шкатулку, и опустился в кресло. «Кое-что из этого собрания не стоит, — он потер правой рукой раненый локоть, — возить за собой».

— Уже получше. Почему вы решили оставить его в живых? — вдруг спросила женщина.

— Всегда нужен, — Джон улыбнулся, — запасной вариант. Мало ли что случится с Вильгельмом.

А его, — разведчик кивнул на дверь, — народ любит. Так что пусть живет — в Новом Свете, или в Индии — куда бы ни собрался.

— И да, кстати, — разведчик нежно посмотрел на Марту, — я подменил бусину, разумеется. Их было две, одинаковых. Яд выбросил в Амстель, а в твоем бокале была, — ты уж извини, дорогая, — простая смесь рвотного и слабительного.

— Я чувствую, — мрачно отозвалась Марта.

— Ну, не стал бы я тобой рисковать, — обиженно сказал Джон.

— Однако же на дороге рисковал — мной и детьми, — Марта завернулась в одеяло.

— Нельзя было тебя раскрывать, тебе с ними еще работать, — ворчливо ответил мужчина. «И предупредить я тебя тоже не мог — иначе они бы что-то почуяли, наверняка. Сама же видишь — это такая парочка змей, что с ними надо осторожно, очень осторожно. Ну и в любом случае тебя подстраховывали.

— Кто? — заинтересовалась она.

— Неважно, — отмахнулся разведчик. И потом, — он внезапно улыбнулся, — я в тебе ни на мгновение не сомневался, миссис Бенджамин. Ты там, на дороге стреляла, или сразу за шпагу взялась?

— За шпагу, это Теодор стрелял, — она устало потерла лицо руками.

— Твой сын, — мужчина потрепал ее по плечу, открыл ларец и порылся в документах.

— Но ты ведь не влюбилась в Виллема, надеюсь? — внезапно, озабоченно спросил Джон.

«Только не говори мне, что да».

— Ну что ты, — чувствуя, как закипает влага в глазах, сжимая до боли пальцы, ответила Марта.

«Нет, конечно».

— Ну и славно, — улыбнулся Джон.

«Правильно я все-таки решил. И Ее Величеству так же объясню, — подумал разведчик. «Черт с ним, с адмиралом, пусть катится на все четыре стороны. Я его хорошо знаю — в Европе он после такого точно не останется.

Марта нам важнее. А вот если бы Виллем сейчас умер — она бы отказалась на нас работать.

И правильно бы сделала. Стоит только в глаза ей посмотреть — и все понятно. Бедная девочка. Ну, ничего, до лета недолго, а там они с Корвино поженятся, и все будет хорошо».

Марта вылезла из кровати, кутаясь в халат на меху, и села рядом с камином.

Возьми, — протянул ей разведчик старое, пожелтевшее письмо. «В огонь. Только не читай».

— Почему? — спросила женщина, бросая бумагу в жерло камина.

— Во многих знаниях — многие печали. Вот еще, — сказал Джон.

Марта вздохнула и, повернулась к нему спиной. Слезы сами потекли по лицу. Она быстро их стерла и стала смотреть на то, как рассыпаются серыми хлопьями чьи-то секреты.

— Маме уже лучше, — Шарлотта Бурбонская потрепала по головам детей и улыбнулась:

«Бегите, играйте!»

Когда Тео с Теодором вышли, она обняла подругу: «Господи, как хорошо, что ты немного выпила! Вино оказалась испорченным, такое бывает иногда».

— Да, — сказала Марта, улыбаясь. «Бывает, конечно. Ну, ничего страшного».

— И ты знаешь, — Шарлотта оживилась, — адмирал уехал.

— Домой? — безразлично спросила Марта.

— Нет, ходят слухи, что в Новый Свет, представляешь? — жена штатгальтера широко раскрыла глаза. «Так что теперь страна объединилась под крылом одного лидера, и нам не грозит раскол».

— Ну, я рада, — Марта облизала губы и потянулась за водой.

— Дай я тебе помогу, — сказала Шарлотта.

— Сама справлюсь, спасибо — жесткие, хищные зеленые глаза глянули на женщину, и та опустила руку.

— Но ты ведь останешься с нами до родов? — озабоченно спросила Шарлотта. «До апреля, милая Марта, до весны».

— И даже дальше, — пообещала та. "Я ведь вас очень полюбила, дорогая Лотти. Очень".

Эпилог

Италия, Доломитовые Альпы, апрель 1577 года

Лошади медленно поднимались вверх по узкой, опасной тропе. Петя вдруг вспомнил, как ходил с Ермаком через Большой Камень, и посмотрел налево — за обрывом не было ничего, кроме ветра и солнца.

— Зимой сюда вообще не пробраться, — заметил Джованни, ехавший впереди. «Все заметает снегом, сугробы выше человеческого роста. Хорошее место, чтобы спрятаться».

«Она сюда ехала», — вдруг подумал Петя. «В марте, когда тропа эта еще была обледеневшей — одно неверное движение, и свалишься в пропасть. Да еще и с ребенком в чреве. Господи, почему я такой дурак! Почему я всю зиму болтался у этого проклятого Хуана Австрийского, вместо того, чтобы быть с ней?».

— Потому что тебе надо было уговорить дона Хуана пойти на перемирие с Генеральными Штатами, — хмуро, будто услышав его, сказал Джованни. «И ты уговорил — сам же знаешь, в следующем месяце он торжественно въезжает в Брюссель, сохраняя все привилегии Семнадцати Провинций. Тебя можно поздравить, Пьетро».

— Нас можно поздравить, — вздохнул Корвино. «А ты откуда знаешь, о чем я думал?»

— Мы с тобой почти семь лет вместе работаем, — усмехнулся ди Амальфи. «Я спиной чувствую — о чем ты думаешь».

— Спасибо, — сказал Воронцов. «Тогда, на вилле…»

— Брось, — обернулся Джованни. «Ты бы то же самое для меня сделал. Вот она, деревня», — он показал на прилепленные к склону — ровно птичье гнездо, — домики.

— А ты видел ее? — спросил Петя.

— Я же тебе послал письмо, — улыбнулся мужчина. «Видел, в октябре, когда сюда еще можно было проехать».

— И как она? — Воронцов вдруг чего-то испугался.

— Она хорошо, — Джованни рассмеялся. «Я тебе завидую, Пьетро — теперь ты не один».

— Женись, — посоветовал Корвино. «Я вон собираюсь, как приеду в Лондон».

— Не могу же я завести семью в Риме. Тогда я каждый день буду думать — случись что, не только я окажусь в подвалах замка Святого Ангела, но и они тоже, — ответил ди Амальфи.

«Я-то ладно, я мужчина, если я выбрал такую стезю — то сам и буду расплачиваться, а жену и детей, зачем за собой тащить?».

— Ты же можешь отправить их в Англию, — неуверенно сказал Воронцов.

— И видеть раз в год. Тебе хорошо, ты близко работаешь, сел в Кале на корабль, и приехал, — вздохнул итальянец. «Ну, если уж совсем будет невмоготу, Корвино, — я тебя попрошу сосватать мне какую-нибудь милую английскую девушку. А ты на ком женишься?»

— Да я сам еще не знаю пока, — пробормотал Петя. «Хорошо, у моего брата дети есть — хоть будет, кому за девочкой присмотреть до венчания».

Они спешились на маленькой площади — деревня была пуста, ровно и не было в ней никого.

— Сейчас все в горах, скот выгоняют, — сказал Джованни. «Вот, это здесь».

Дом был совсем маленьким, бедным, но внутри, — Петя оглянулся, — было очень чисто.

Кормилица, улыбнувшись, сказала: «Дети у нас в хлеву играют, уж простите. Коровы сейчас до осени на пастбище, а там места много, свободно».

— Она хорошая девочка, синьор, — ласково проговорила горянка, ведя его к хлеву.

«Здоровенькая, послушная. Я ее уже отлучила от груди, хлопот с ней не будет. А что же синьора?» — беспокойно спросила женщина.

— Она скончалась прошлым летом, — сказал Петя, и — как всегда, почувствовал, пустоту на месте сердца. Пустоту и холод.

Женщина перекрестилась и сказала: «Храни Господь ее душу. Такая добрая, благородная была жена ваша, синьор — настоящая праведница. Я закажу по ней мессу.

А дочку вашу мы окрестили, как положено, назвали в честь святой Елизаветы, — она в апреле родилась. Она уже говорит немножко, — крестьянка улыбнулась.

Идя к низкому, сложенному из серого камня хлеву, Петя прошептал: «Благословенна будь ты среди женщин, и благословен плод чрева твоего», и вспомнил, как то же самое говорил Изабелле, солнечным, летним тосканским утром, в день ее смерти.

Он тогда целовал ее всю, — поднося к губам кончики волос, ловя чуть заметное движение ресниц, чувствуя медовый, сладкий ее запах, — а потом, глядя в наполненные счастьем глаза, вздохнул: «Господи, если бы я мог только сказать, как я люблю тебя. Но и слов-то таких нет».