Грозное лето - Михаил Соколов

И в комнате стало как на кладбище — тихо и горько.

И тут на улице раздались выстрелы и послышался шум и грохот ворвавшихся из-за города артиллерийских передков и обозных груженых бричек, на которых стояли во весь рост ездовые и нахлестывали лошадей кнутами.

— Что еще за безобразие? Что за часть? Остановить и наказать офицеров, — негодующе сказал Самсонов.

Постовский и Филимонов бросились на улицу, пытались остановить бегущих, а Постовский даже начал стрелять в воздух, но ничего не помогало. И в это время в толпу ворвался на рыжем коне какой-то офицер с черной повязкой через плечо, вслед за ним ворвалась группа казаков и, наезжая на мчавшиеся подводы и размахивая плетками, что-то крича и жестикулируя, преградили путь бежавшим и застопорили все: артиллерийские передки остановились, остановились обозные брички, сбились в толпу солдаты, и все разом стихло и успокоилось. И ездовые как ни в чем не бывало опустились на сиденья и стали делать самокрутки, а наиболее хозяйственные принялись собирать разбросанные там и сям буханки хлеба, рассыпанное пшено и ячневую крупу и даже мешки с мукой и водворять все это на свои подводы.

Это были части восьмого Эстляндского полка с полубатареей второй артиллерийской бригады второй дивизии корпуса генерала Кондратовича, сбитые противником с позиций в районе Фаулен — Логдау, которых стоявшие на окраине Нейденбурга обозные приняли за неприятеля и подняли панику.

Самсонова поразил внешний вид солдат: изможденные лица, не первой свежести обмундирование, отсутствие винтовок у некоторых и полное отсутствие офицеров, будто их всех выбили во время сражения. Потом уже, через несколько минут, они стали появляться среди солдат, мрачные и как бы пристыженные, и искали своих, а один, усатый и приземистый, начал раздавать тумаки направо и налево и кричать что-то неподобное, так что солдаты только переглядывались и вбирали головы в плечи.

— Поручик, узнайте, какая часть, почему находится здесь и почему поднялась такая паника, — сказал Самсонов адъютанту. — И доставьте ко мне того ретивого усача.

— Слушаюсь, — козырнул адъютант и заторопился на улицу.

Нокс, наблюдавший за всей этой картиной, тревожно подумал:

«Этого и следовало ожидать — бригада генерала Мингина подверглась атаке» — и сказал Самсонову:

— Что-то произошло на левом фланге, господин генерал. Я впервые вижу такого русского солдата. Кажется, это — из бригады генерала Мингина. Я утром был у него…

— Произошло не с солдатами, произошло с их командирами, — недовольно ответил Самсонов и пошел в кабинет.

Шел и думал: «Солдаты, по всей вероятности, самовольно покинули позиции и представляют собой не войско, а толпу. Что же это такое — отступать, когда кому вздумается? И что это за повадки в моей армии, коль нижний офицерский чин позволяет себе возмутительное рукоприкладство на виду у штаба армии? А что делают подобные субъекты на позициях? Срам», — заключил он и, войдя в кабинет, сел за стол и задумался. Значит, Нокс предвидел это отступление и поэтому молчал?

Самсонов был потрясен. И тем, что Нокс ничего не сказал о посещении фронта, и тем, что солдаты в панике отошли к Нейденбургу, и самим видом их. Измученные, исхудалые, в обветшалой одежде, многие — без оружия… Что же с них можно требовать? Как они могут воевать?

Робко вошел фельдфебель и, еще с порога, став по всей форме, отрапортовал:

— Пятого взвода, второй роты восьмого Эстляндского полка второй бригады второй дивизии фельдфебель Катков прибыл согласно вашему приказанию, ваше превосходительство.

Самсонов окинул его беглым взглядом, запыленного, в полинявшей гимнастерке и в помятых брюках с лысинками на коленях и в видавших виды сапогах в «гармошку», однако же с лихо закрученными огнистыми усами, и немного поостыл: службист, коленей не жалел, ползал по-пластунски вместе с нижними чинами, очевидно, под огнем противника, ибо картуз слева был прострелен пулей, — подумал он и спросил:

— Что же это вы, братец, такой герой, по всей вероятности, по коленкам вижу, а занимаетесь безобразиями: рукоприкладством?

— Никак нет, ваше превосходительство. Ударил малость своего односельчанина и его дружков, пропасти на них нету, как они есть заглавные баламуты и первыми кинулись во все лопатки с позиций. И еще кричали разные непотребные слова, мол, неча помирать тут заради генеральев, какие неспособные даже накормить солдат, а не только защитить их от германских пушек, какие всех нас перебьют вконец. Ну, и подняли всех в бега, так что я догнал этих вояк только под городом и по-свойски надавал им затрещин, за что полностью винюсь, ваше превосходительство. Их бы под суд, но какой теперь суд?

— Почему отступили? При каких обстоятельствах и откуда? А седьмой Ревельский полк, входящий в вашу бригаду, что делал в это время?

Фельдфебель вздохнул и с горечью ответил:

— Тоже отступил, ваше превосходительство. Мы поначалу выбили германца из Гросс-Гардинена и деревеньки Турау и пошли на Зееваль-де, но неожиданно германец открыл перекрестный артиллерийский огонь из тяжелых орудий из-за леса, а потом оттуда немецкая пехота пошла в атаку на нас с песнями, пьяная, кажись. Мы, конешно дело, встретили ее прицельным ружейным огнем, да еще пушкари наши поддали, но тут на нас, как град, посыпались гаубичные снаряды и подняли все вверх дном, так что земля и люди летели в небо. Страсть что было, ваше превосходительство! Шибко большой урон нанесли нам те гаубицы, так что к Липпау мы отходили без оглядки, извиняйте.

— А почему среди вас нет ни одного командира-офицера?

— Не могу знать, ваше превосходительство. Должно, потому, что они как есть отставшие. Да мы, ваше превосходительство, с дорогой душой погнали бы германца, так опять же наши трехдюймовки никакого особенного урона ему не делают, не достают до гаубиц. И еще, ваше превосходительство… — замялся фельдфебель.

— Говорите.

— Так мы же еще два дня не евши, так что сухари уже погрызли, как мыши, прости бог. И патронов осталось маловато.

Самсонов думал: а где же были командиры эстляндцев? И генерал Мингин, опытный командир дивизии? Наконец, где был и что делал командир корпуса Кондратович? Ведь отход второй бригады из дивизии генерала Мингина, да еще в то время, когда первая бригада атакует Мюлен, ставит весь левый фланг второй армии в очень тяжелое положение, ибо теперь левый фланг корпуса Мартоса открыт для противника.

И сказал Постовскому:

— Вызовите ко мне генералов Мингина и Кондратовича. Если они немедленно, сегодня же не восстановят положение, последуют новые осложнения для всего нашего левого фланга, а для Мартоса — особенно. Виновных в самовольном оставлении позиций накажите. — И спросил у фельдфебеля: — Не знаете, какие части противника наступали на вас?

— Шибко много. Я слыхал, что на нас шли семьдесят вторая бригада германцев, семьдесят пятая, ландверы и более сотни орудий, как говорили пленные, против двадцати четырех наших легких. Трудно было устоять, ваше превосходительство. До трех раз германец превосходил нас в пехоте, а в орудиях — до шести раз, ротный говорил.

— Какие у вас потери? — спросил Самсонов.

— Думаю, ваше превосходительство, что не менее тысячи нижних чинов и офицеров, как не более.

Самсонов прошелся возле стола, опустив голову и заложив руки назад, и у него пропала охота наказывать фельдфебеля. Не от хорошего он поднял руку на своего односельчанина, но только ли в его односельчанине дело?

И сказал не очень строго:

— За то, что отступили без приказа своего командира, положено строго наказать вас, ибо вы открыли фланг соседа. Но об этом я спрошу с ваших командиров. А за рукоприкладство я делаю вам порицание. Повторите — будете разжалованы.

— Постараюсь не заслужить, ваше превосходительство, — виновато произнес фельдфебель, потупив взор.

Самсонов увидел давно стоявшего с Ноксом и о чем-то говорившего ему Постовского и приказал:

— Отведите эстляндцев на отдых, накормите, приоденьте, выдайте патроны и верните на свои позиции. Генералу Мингину прикажите удерживаться с первой бригадой в районе Франкенау во что бы то ни стало и подтянуть отошедшие части второй бригады.

— Ревельский полк почти разбит, Александр Васильевич, — уныло сказал Постовский. — Так что вторая бригада вряд ли боеспособна.

— Генералу Мингину надо продержаться до возвращения эстляндцев. А потом подойдет и вся третья гвардейская дивизия, и положение выправится, — ответил Самсонов и сказал фельдфебелю: — Слышали, фельдфебель Катков? Завтра вы должны исправить свою ошибку и прибыть в помощь вашим товарищам из первой бригады. Передайте мои слова всем нижним чинам, а командирам я сам скажу.