Все имена птиц. Хроники неизвестных времен - Мария Семеновна Галина

– Это… – засмущался Шендерович, – мы это…

– Денег нет, – проницательно заметила девушка, – ладно уж, жрите. Все равно испортится. Ни одной живой души, все по городу шляются. А пиво я на бой спишу.

– О гурия, щедрая, как соты, – возрадовался Гиви, – о источник утешения, приносящий блаженство измученным душам…

– Да ладно уж, гурия, – смутилась девушка, застенчиво поправляя наколку.

– А еще пива не будет, ласточка? – поинтересовался Шендерович.

– Нет, – сухо сказала девушка.

Развязный Шендерович явно нравился ей меньше Гиви. Она развернулась, вновь отошла к стойке и включила телевизор.

Телевизор что-то квакал.

– Миша, – забеспокоился вдруг Гиви, – ты слышал?

– Что я должен слышать? – холодно спросил Шендерович.

– Они что-то про музей говорят. Там что-то случилось, понимаешь… ограбили музей.

– Они что, по-русски говорят? – насторожился Шендерович.

– По-английски, кажется, – неуверенно отозвался Гиви.

– Это Си-эн-эн, – пояснила из-за стойки девушка.

– А ты с каких пор английский знаешь? – подозрительно спросил Шендерович.

– Так понятно же все, Миша… перед закрытием, когда уже посетителей не было, ворвались грабители в черных масках… нет, в чулках черных… скрутили охранника… ах нет, не скрутили… снотворным газом… перерезали проводку и унесли… что они унесли… ага! Стелу! Ключевой экспонат, гордость музея.

– В чулках? – оживился Шендерович. – В черных? Ты смотри, прям как те, наши. У них тут что, мода такая? Тоже мне, мулен руж!

– Ага. Эта стела, вообще-то… ничего не стоит? Ага, бесценная… то есть бешеные деньги стоит эта стела, кто сообщит о местопребывании или… ага… наведет на след… получит вознаграждение…

– Ты слушай, слушай…

– Предположительно из Иерусалимского храма… датируется… ого! Очень древняя штука, Миша. Первый храм – это что?

– Ну… – в затруднении отозвался Шендерович, – они уступами такими стояли. Первый, второй…

– Что ты врешь? – обиженно сказала девушка из-за стойки. – Темный, как масай, ей-богу! Их строили не параллельно, а последовательно. Первый храм – это как раз Соломонов. Второй уже при персах строили. А Третий – он вообще мистический.

Но Шендерович уже поднимался из-за стола.

– Ты чего? – забеспокоился Гиви.

– Алка, – пояснил Шендерович. – Пропала наша Алка. Бай-бай! Это… кошачий калым! Убрали ее, друг месопотамский. Что-то она там в музее разнюхала, ее и убрали.

– Брось, Миша, – неуверенно отозвался Гиви, – что она могла там разнюхать? Она ж в этом ничего не понимает. Ну, зашла в музей… подумаешь, пыль веков!

– Алка? – удивился Шендерович. – Алка не понимает? Да Алка самого профессора, я извиняюсь, Зеббова-старшего любимая аспирантка. Сам профессор, я извиняюсь, Зеббов-старший был ею побит в научной дискуссии. Что и признал публично. Засекла их Алка, говорю тебе. Расколола. Они ее схватили, скрутили…

– Да что ты такое говоришь, Миша? – ужаснулся Гиви, тоже вскакивая из-за стола.

Ах, никого не обманула Алка: ни бравого капитана, ни друга своего и партнера Мишу Шендеровича. Пропала Алка, похищена коварными злодеями, ох, лежит она на дне залива, зашитая в мешок, с каким-нибудь там колосником, привязанным к стройным щиколоткам… Лежит она на дне залива, и волна лениво колеблет ее белокурые волосы. И маленькие серебристые рыбки проплывают сквозь легкие пряди, ныряют в них, точно в морскую траву…

Или нет… лежит белокурая Алка в каком-нибудь мрачном подвале, и связаны руки у нее за спиной грубой веревкой, и связаны ее стройные щиколотки веревкой не менее грубой, и подходит к ней, подходит, играя кривым кинжалом, какой-нибудь Ахмед-паша, зловеще ухмыляясь в черные усы…

Гиви зажмурился и заскрипел зубами.

– Р-разорву… – выдавил он.

– Зверь-мужик! – уважительно подтвердил Шендерович, торопясь вслед за Гиви по крутому трапу.

Но Гиви уже вырвался вперед и рванул через порт к площади, игнорируя едва поспевавшего за ним партнера.

– Эй, – отчаянно закричал ему в спину Шендерович, – постой! Куда ты?

– Дурак! – орал Гиви, распугивая редких прохожих.

– Ты полегче, слушай, – угрожающе прохрипел Шендерович. – За такое и приложить могут!

Гиви только мотал головой.

– Дурак автобуса! – выкрикнул он вновь, так что здоровенный грузчик, катящий навстречу тележку с какими-то загадочными тюками, испуганно шарахнулся в сторону. – Нэреде! Дурак! Автобуса!

Грузчик испуганно махнул рукой куда-то в сторону площади.

– Бежим! – вопил Гиви, оборачиваясь на ходу, чтобы проверить, держится ли в кильватере Шендерович.

– Во дает! – ошеломленно бормотал Шендерович, наращивая темп. – Вот он, Кавказ! Вот она, кровь горячая! Ишь как играет!

Автобус лениво полз им навстречу по раскаленному гудрону, пуская струйки сизого дыма.

За проезд не заплатили.

Сэкономили на билеты в музей.

Но тут вышла накладка: когда они, распугав горлиц, пронеслись по парку, безжалостно топча хрупкие кружевные тени акаций, отдыхающие на брусчатых дорожках, вожделенная цель так и осталась недостижимой. Музей оказался закрыт.

Надпись на трех языках внаглую лгала о том, что музейный комплекс закрыт на профилактику. Профилактика была какая-то уж очень специфическая, потому что внутрь, подныривая под бархатные канаты, то и дело проходили деловитые люди в гражданских костюмах. У некоторых пиджаки заметно оттопыривались под мышками.

– Ишь какой шухер поднялся! – восхищенно прошептал Шендерович.

Гиви заскрипел зубами.

– Спокойней, джигит! – пробормотал Шендерович, рассеянно оглядывая местность. – Нам что надо? Нам определиться надо. Эх, старушку бы!

– Извращенец, – сухо заметил Гиви.

– Я ж не для удовольствия. Я ж для дела. Старушек, крыс музейных, опросить, – может, видел ее кто. Свидетели, свидетели нужны! А эти суки всех разогнали. Где сторожа? Где билетеры? Где музейные работники?

Гиви поник в безнадежности. Пропала! Пропала надежда выйти на след белокожей, луноликой, золотоволосой гурии, чьи бедра как снопы пшеницы, уста что медоносные соты, глаза что прохладные горные озера… О, эмир обольщения, о, ханым сладострастия, о, госпожа моя, растаявшая во мраке…

– Миша, – застенчиво спросил он, отводя глаза от двух спаривающихся горлиц, – а в Турции с гаремами – как?

– У нас – никак, – печально отозвался Шендерович, – нет у нас денег на гарем. У нас даже, извиняюсь, на полиандрию не хватит… Простым русским языком выражаясь, мы одну на двоих и то не снимем.

– Да я не то имею в виду! Может, слушай, Алку не потому похитили? Может, ее за красоту похитили? В гарем спрятали?

– Алку? – удивился Шендерович. – Это ж надо быть полным идиотом, чтобы похищать ее на свою голову! Он же потом локти кусать будет! Да она от гарема камня на камне не оставит.

Он с тоской проследовал взглядом к распахнутым дверям, где лениво обретались два дюжих охранника. Гиви вздохнул. Эх, подумал он, зажмурившись, ладно уж, пусть бы лучше гарем…

– Мишенька! – раздалось у него над ухом.

Он открыл глаза.

Пересекая площадь, перебирала по брусчатке полными ножками, обутыми в лаковые черные туфельки, Варвара Тимофеевна.

– Мишенька! – вновь обратилась она к Шендеровичу (Гиви подозревал, что его собственное имя так и осталось для нее тайной, покрытой мраком). – Ты тоже Аллочку ищешь?

– А то! – угрюмо согласился Шендерович.

– Вот и мы ее ищем. Юрочка беспокоится.

Капитан, доселе укрывавшийся в неверной тени акации, выплыл на свет, неприязненно покосившись на Шендеровича. Поздоровался, однако, вежливо.

– Слышали уже? – спросил он, кивнув в сторону деловито сновавших у дверей сыщиков. – Стелу украли.

– Слыхали, – не менее неприязненно отозвался Шендерович. Почему-то появление капитана ему явно не