Все имена птиц. Хроники неизвестных времен - Мария Семеновна Галина

Али вздрогнул.

– Что ж это ты, сын нехорошей матери, вытворяешь? – укоризненно вопросил Шендерович. – Ты зачем нас подставил?

Али одним коротким движением плеча сбросил дружелюбную руку. На лице у него отразилось глубокое недоумение.

– Бэн ме русча…[39] – сказал он.

– Чего? – удивился Шендерович.

– Бэн ме русча, – раздельно повторил Али. – Эфендим? Анламадым[40].

– Где деньги, гад? – вопил Шендерович. – Где товар?

– Текрар сейлер мисиниз[41], – любезно предложил Али.

– Какой сейнер? Какой мизинец? Что ты тут лопочешь?

– Миша, пойдем, это бесполезно!

– Под турка косит, сукин кот! Да он вчера по-русски лучше нас с тобой! Ну, погоди, я тебя заставлю вспомнить язык Пушкина!

– Пушкин! – восторженно сказал Али. – О, Пушкин! Русум!

– Русум-русум! – обрадовался Шендерович.

– Бэн ме русча, – в третий раз пояснил Али. И вежливо добавил: – Хошчакалын[42].

– Что «хошчакалын»? – подпрыгнул Шендерович. – Какой-такой «хошчакалын»?

Почему вдруг у Шендеровича прорезался грузинский акцент, для Гиви осталось загадкой.

– Ийи гюнлер[43], – пояснил Али.

– Убью! – прохрипел Шендерович. – Гиви, ты слышал, чего он сказал?

Али заморгал великолепными черными ресницами и на миг задумался. Потом обрадованно выдал:

– Бай-бай!

– Какой «бабай-мабай»? – надрывался Шендерович. – Я сейчас тебе тут такой «бай» устрою!

Боковым зрением Гиви заметил, что несколько посетителей кофейни, которые до того вяло медитировали, прихлебывая кофе, отставили свои чашки и начали медленно выбираться из-за столиков.

– Миша, – прошептал он, – пошли отсюда.

– Еще чего? – возмутился Шендерович.

Он ухватил Али за грудки, подпрыгнул и врезал ему коленом под дых.

– Ах ты, змей-тугарин! – орал он тем временем. – Ах ты, бусурман беспросветный!

Али отлетел к стене, жалобно взывая к публике на чистом турецком языке.

Посетители приблизились, образовав за спиной Гиви и Шендеровича аккуратное полукольцо.

– Миша! – уже в полный голос завопил Гиви.

– Ступайте отсюда, господа хорошие, – на не менее чистом русском языке предложил бармен, выбравшись из-за стойки.

– Сволочи! – вопил Шендерович, отступая к двери. – Они сговорились! Это одна шайка!

Полукольцо любителей кофе приблизилось еще на шаг.

Гиви в отчаянии повернулся.

– Парам чалынды![44] – завопил он.

– Да я копейки лишней с вас не взял, – холодно возразил бармен. – А чаевые ваши…

Он извлек из кармана горсть мелочи и швырнул ее в лицо, почему-то Шендеровичу.

– Подавитесь вашими чаевыми. Жмоты!

– Да нет! – втолковывал Гиви. – Хайыр! Черт, бунун туркчеси нэ…[45] Дюн ашкам![46]

– Мы-то тут при чем? – удивился бармен.

– Сообщники! – вопил Шендерович. – Банда!

– От бандита слышу, – лениво ответил бармен.

– Ах так! – сказал Гиви. – Ну ладно! Эн якын полис караколу нереде?[47]

– Да за бога ради, – равнодушно сказал бармен. – За углом.

Он с видимой неохотой выдвинулся вперед и неожиданно оказался на целую голову выше Шендеровича, не говоря уж о Гиви.

– Шантажисты! – говорил он, подталкивая обоих одновременно мощной грудью к двери. – Валите отсюда, пижоны!

Шендерович отчаянно вытягивал шею, пытаясь разглядеть Али, но тот исчез за спинами соратников. Полукольцо сомкнулось, выставив вперед бармена как особо эффективную боеголовку.

Гиви, к собственному удивлению, вдруг как-то сразу очутился на улице.

С раскаленных небес на него обрушился такой яркий свет, что он невольно зажмурился.

– Это ты их разозлил, – укорил Шендерович.

Он поднимался с колен, отряхивая ржавую пыль. Воротничок рубашки у него почему-то опять был полуоторван и свисал точно галстук.

– Да что ты, Миша, – робко возразил Гиви, – при чем тут я? Они ж сами. Я уж потом. После тебя…

– Как же – сами! Как шакалы вцепились! Что ты им впарил?

– Сам не знаю, – удивился Гиви. – Хотел прояснить ситуацию.

– Что ж ты врал, что турецкого не знаешь? Вон как шпарил!

– Я и не знаю, Миша, – неубедительно пояснил Гиви, – само как-то вышло.

Он напрягся, пытаясь вернуть внезапное лингвистическое просветление, но новоявленная способность к языкам исчезла столь же внезапно, как и появилась. Он слегка втянул голову в плечи, ожидая новой вспышки гнева, но Шендерович глядел на него с каким-то непонятным уважением.

– Ты что-то, кажется, про полицию излагал, – сказал он.

– Да я не помню, Миша.

– Говорил-говорил, я сам слышал. На пушку их брал. Полис, мол, курлы-курлы… а только пустой это номер, с полицией, брат Гиви. Они своего не сдадут, орлята эти, мальчиши-кибальчичи!

– Я так думаю, Миша, – твердо сказал Гиви, – что это они… они нас и ограбили. Ни при чем тут твой Лысюк. Сговорились и ограбили. А товару на деле никакого и не было.

– Ты так думаешь? – Шендерович в затруднении покрутил головой.

– Сам посуди. Кто еще знал?

– Точно! – выдохнул Шендерович. – Они! Сговорились, верно ты сказал. Вот кто, получается, меня подставил… Ну Яни! Ну змей подколодный! Погоди, я до тебя доберусь!

Гиви на всякий случай попятился, но Шендерович, явно имевший в виду настоящего, аутентичного Яни, лишь похлопал его по плечу.

– Хороший ты друг, друг Гиви! – убежденно сказал он. – Не то что этот Ставраки недоделанный!

Гиви вздохнул. Вот Шендерович и признал его наконец-то хорошим человеком и своим другом. Но почему все мечты сбываются именно тогда, когда от этого мечтавшему уже и нет никакого удовольствия? Не иначе как по воле Аллаха милостивого, милосердного, связующего и развязующего узлы… только почему у него такой черный юмор?

– Что делать будем, Миша? – спросил он.

– А что делать… – задумался Шендерович, сморщив высокий лоб. – В полицию обращаться, друг Гиви, все же не будем. Без толку это. Что полиция? Кто им в лапу сунет больше, тот и прав. И эти шакалы наверняка им регулярно отстегивают. А мы что? Можем мы их порадовать хоть каким-то подобием материальных благ? Не можем! Ну придем, скажем: так, мол, и так. Они нам – а чем докажете? А где свидетели?

– Я свидетель. – Гиви стукнул себя кулаком в грудь.

– А ты – кто? – мрачно спросил Шендерович.

Гиви поник.

– Алка свидетель, – наконец робко предположил он.

– Ну… – Шендерович задумался, – может, и так. Как мы договаривались, как задаток давали, она точно видела. А как побили – соврет. Да она лучше любого свидетеля, она такое расскажет… а все-таки интересно, кого ж она встретила такого, что бросила нас на произвол судьбы бездушного рока?

– Где эта мерзкая, – подхватил Гиви, – эта скверная? Где эта похитительница сердец, госпожа грез, о, где она, эмир подстрекательства, о, луноликая, с тяжелыми бедрами и стройным станом, втянутым животом, о, сребротелая, о, каменосердная…

– Стоп, – велел Шендерович, – хорошо излагаешь, круто, эротично, но стоп. Если ее не будет на теплоходе…

– То – чего? – насторожился Гиви.

– То я ей не знаю что сделаю!

На теплоходе Алки не было. Каюта была пуста. Вообще, если честно, никого не было – ни Варвары Тимофеевны, дай ей бог здоровья, ни самого даже капитана. Никто, никто не остался на теплоходе, пуст был теплоход, как «Мария Целеста». Наверное, праздно размышлял Гиви, с «Марии Целесты» тоже все в Стамбул сбежали. Угрюмый Шендерович натянул последнюю рубаху – интересно, гадал Гиви, сколько эта протянет… была, похоже, у Шендеровича с рубашками какая-то особая несовместимость.

В салоне тоже никого не было.

Скучающая девушка у стойки слегка оживилась при виде посетителей и молча поставила перед ними две