Тишина - Василий Проходцев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Вельга, ты уж точно решила идти купаться?
– А что? Видишь, иду же.
– Говорят, очень часто девушек перед самой свадьбой черт похищает, и как раз около речки или пруда.
– Ну что за глупости? Ничего поумнее не придумала?
– Ну вот, никогда ты мне не веришь, а мне бабушка рассказывала. А знаешь, какой он – черт?
– Да мне-то что за дело? Ну, какой? Как йодас?
– Вот уж нет!
– Ну а какой же тогда? Как вадатай?
– Опять не угадала.
– Да отстань, не бывает больше никаких чертей. Ну, какой он, говори же?
– А вот не скажу!
– Так я мамке твоей передам, как ты дуришь, она тебя больше купаться и не отпустит.
– Ну ладно. Он… такой, как в кирхе нашей на стене нарисован: черный весь, с бородой, и нос крючком.
– Страшно-то как…
– Станет страшно, когда он на тебя выпрыгнет!
– Откуда же, из воды?
– Вовсе нет!
– Ну и откуда? Из лесу?
– Нет.
– Да сама ты ничего не знаешь, болтаешь только. Как это глупо, Рута!
– В камышах он прячется, вот что!
– В каких – не в этих ли?
– Очень может быть, что и в этих.
Девушки подходили уже к густым зарослям камышей, и, хотя ни одна из них и не подавала виду, Руте все же удалось изрядно напугать не только сестру, но и саму себя. Через стену камышей они шли молча, и осторожно, чтобы не было заметно сестре, поглядывая по сторонам. Внезапно Рута громко завизжала.
– Да прекратишь ты или нет, дуреха… – начала было Вельга, но обернувшись, сама, потеряв голос от страха, засипела и стала приседать на корточки: из камышей на них смотрел, хищно улыбаясь, самый настоящий черт, точь-в-точь такой, как описывала Рута. Немного придя в себя, девушки закричали уже во весь голос и бросились бежать по тропинке обратно. Черт же, вместо того, чтобы гнаться за ними, тихо выругался, досадливо качнул головой и скрылся обратно в камыши. Юрий Сенчулеевич – а девушки встретились именно с ним – много слышал о полоне из чудного племени, который держал у себя князь Шереметьев. Слыхал он про то, что они молятся деревянным божкам и носят обувь из березовой коры, да и много чего другого, но больше всего запал в душу князя слух о том, что чухонские девки, отличаясь небывалой красотой, ходят везде простоволосые и чуть ли не голые. Удержаться от того, чтобы хотя бы не попробовать взглянуть на такое чудо, было выше сил Черкасского. Со сметкой горного охотника, он быстро разобрался в окружавший чухонский поселок сети тропинок, и решил, что лучше всего будет, чтобы не выдавать себя, устроиться возле пруда, поскольку в такой жаркий день, почти без сомнений, кто-нибудь да придет туда купаться. Князь не собирался, по крайней мере сразу, появляться перед девушками и пугать их, однако вид красавиц настолько поразил воображение Юрия Сенчулеевича, что он невольно подскочил на месте, и стал жертвой прибрежной грязи, заскользив по которой он и выехал прямо на тропинку к девушкам. Легко и почти бесшумно пробравшись через камыш, Черкасский вскочил на коня и через минуту был уже далеко от пруда.
А туда в это время уже приближалась вооруженная кольями, булыжниками и серпами толпа чухонцев, возмущенных нападением на девушек. С ними бежали и несколько стрельцов, которые должны были их охранять, хотя, может быть, и не от чертей, но они, за прошедшее время сдружившись с полоняниками, приняли их беду близко к сердцу. Впрочем, некоторые из охранников понимали свой долг иначе, и отправили гонца к воеводе, сообщить о происходящем.
– Боярин! Князь Борис Семенович… Чухна разбежалась! – прокричал, задыхаясь от быстрого бега, примчавшийся с пруда стрелецкий полуголова, еще с крыльца воеводской избы.
– Шутить вздумал? – недобро поинтересовался хмельной воевода, – Ну, да я тебя отучу!
Шереметьев стал выбираться из-за стола, и тянуться к висевшей на стене плети.
– Да нет же, твое высочество, батюшка, и правда разбежались – кто-то девок их у пруда обидел, вот они…
– Девок обидел?! А вы, остолопы, куда смотрели?? – взревел воевода, – Быстро собирайте всех, кто есть под рукой, и едем чухну ловить. А кто охранял – всем батоги! Да ладно уж, после, сперва дело сделать надо.
Весь воеводский двор и прилегающая часть лагеря пришла в движение, гонцы поскакали во все части войска. Больше всех на дворе усердствовал глубоко возмущенный Юрий Сенчулеевич Черкасский, который ругал и подгонял всех, кто, по его мнению, не достаточно быстро собирался, из-за чего едва не вспыхнуло несколько потасовок, а с одним московским стряпчим князь даже успел обменяться парой сабельных ударов. Вскоре уже отряд из полутора сотен всадников помчался в сторону пруда.
Пока вертелась эта кутерьма, чухонцы и помогавшие им стрельцы, рассеявшись цепью, просматривали заросли камыша. Один из язычников, жених Вельги Друвис, шел бок о бок со стрельцом, с которым они сперва переглядывались, а затем, увлекшись поиском, смотрели только перед собой, и почти уже не видели друг друга. Между собой, чухонцы переговаривались особым свистом, который, почему-то, звучал все реже и реже, но Друвис мало обращал на это внимание, думая, что просто все разбрелись слишком далеко в стороны. Сам он, зная впечатлительный характер своей невесты, был уверен, что никакого черта и в помине не было, что девушкам показалось, и поэтому относился к поискам не слишком внимательно и, откровенно говоря, изрядно скучал. Если бы из под ног не выскакивали порой красивые ужи и большие, ярко зеленые лягушки, и не мелькала бы в камышах какая-то более крупная живность, то было бы и вовсе тоскливо пробираться ни пойми куда по колено в грязи. Вдруг Друвис заметил краем глаза, что стрелец, его сосед, как будто выпрямился и негромко что-то сказал ему. Обернувшись, он увидел, что стрелец смотрит на него вытаращенными глазами, а из горла у него торчит пробившая его насквозь стрела. Прежде, чем Друвис успел вскрикнуть или двинутся с места, его собственную шею со свистом обвил тонкий кожаный кнут.
Когда отряд Шереметьева прискакал к поселку чухонцев, то сначала всадники увидели густой дым и услышали отчаянные крики, а, подъехав ближе, застали в поселке картину, слишком хорошо знакомую
