Тишина - Василий Проходцев

Князь указал в сторону ближайшей рощицы, и Матвей, внутренне приготовившись к тому, что пришел, наконец, и его час, но решив сопротивляться до последнего, пустил коня рысью вслед за Юрием Алексеевичем.

Однако вместо того, чтобы расправиться с Артемоновым, князь принялся подробно выспрашивать Матвея о всех подробностях положения в войске, численности отрядов, их состоянии, расположении шанцев, запасах свинца и пороха – словом, не было такой мелочи, которая не заинтересовала бы Юрия Алексеевича. Удовлетворив сполна свое любопытство, он начал излагать Матвею свой план битвы, которая теперь, неизбежно, должна была вестись одновременно с осажденными и татарами. Князь не только говорил сам, но и внимательно выслушивал мнение Артемонова по всем вопросам, чем немало удивлял капитана, привыкшего иметь дело с людьми, слушавшими только самих себя. Недоверчиво относясь поначалу к затеянному Долгоруковым разговору, Матвей все больше увлекался, и начал, под конец, довольно громко и не стесняясь в выражениях спорить с князем и убеждать того в своей правоте.

– Только запомни – на тебя тут больше, чем на других полагаюсь – на татар ни в коем случае не выскакивать, они всегда вперед слабый отряд посылают для приманки, – говорил Долгоруков, когда он и Матвей выезжали из рощи после двухчасовой беседы, – Ждите, пока сами вперед пойдут, а пехоту в лесу спрячьте, в поле не выводите. Ты уж, капитан, за этим проследи.

– Юрий Алексееич, а как же знать, когда они нападут, да и нападут ли? Вдруг, будут ждать, пока мы с литовцами друг друга измотаем, а потом только ударят? Да хорошо еще, если не вместе с казачками.

– А вот завтра и нападут, прямо с утра. Поверь мне, это уж я устрою! – с довольным и загадочным видом ответил князь. Несмотря на его добродушное выражение, холод, который всегда ощущал Матвей при соприкосновении с князем Долгоруковым, как будто усилился.

– Что, говоришь, за знатного татарина поймали? Покажи мне его.

Долгоруков подскакал к ширинскому царевичу и поприветствовал его на очень хорошем татарском языке. Тот улыбнулся так, словно давно ждал возможности поговорить с таким приятным собеседником, и охотно отвечал вельможе. Матвею показалось, что они, вполне вероятно, были знакомы и раньше. Князь с татарином по-приятельски говорили несколько минут, и Юрий Алексеевич даже спешился, чтобы лучше слышать тихий голос раненого. Вскоре разговор, по всей видимости, зашел о лошадях, поскольку Долгоруков стал указывать рукой на привязанных у изгороди коней, а мурза, несмотря на свою слабость, так увлекся, что даже немного приподнялся на локти, чтобы лучше рассмотреть животных. Убедившись, что внимание татарина достаточно отвлечено, князь выхватил из-за пояса кривой кинжал и быстрым движением перерезал кочевнику горло. Татарские пленники, охранявшие их солдаты, Артемонов с Иноземцевым – все в недоумении смотрели на бьющееся в предсмертных судорогах тело и вытекавшие из него фонтаном струйки крови. Матвей посмотрел на князя, но тут же, не выдержав ответного взгляда, отвел глаза.

– В общем так. Мертвеца никому не трогать, пусть лежит до захода солнца. Главное, проследите, чтобы другие татары к нему не подходили и ничего с ним не делали. Вечером приедут от меня люди, скажут, что с ним делать. Все. И смотрите: головой мне отвечаете.

Все присутствующие, включая и не удержавшегося от этого Артемонова, дружно закивали.

– Капитан, с тобой до военного совета прощаюсь. Попрошу Бориса, чтобы обед немного сократил, но и ты уж не опаздывай. Будь здоров!

Военный совет собрался в этот день необычно быстро, безо всяких задержек и лишней суеты, причиной чего была серьезность сложившегося положения, но и, не в меньшей мере, присутствие князя Долгорукова. В отличие от прежних военных советов, никто не стремился особенно много говорить, а, тем более, высказывать определенное мнение по поводу действии в предстоящей битве: все обычные златоусты как воды в рот набрали. Вдохновленный удачной стычкой Никифор предлагал отправиться с небольшими силами и разгромить татар, однако под тяжелыми взглядами одновременно отца и князя Юрия Алексеевича он также быстро притих. В полковой избе раздавался в основном негромкий голос Долгорукова, которого никто не решался прерывать, и который поэтому смог кратко и ясно изложить свои представления о предстоящей битве, а также выслушать всех начальных людей. В итоге, первый раз за время осады сложился подробный и продуманный, по крайней мере, на взгляд из теплой избы, замысел сражения. Сначала предполагалось разбить или отогнать татар, для чего конница должна была завлечь их на скрытые построения пехоты и пушек. Часть разбитых татар, по мнению Долгорукова, возможно, захотят перейти на сторону русских в надежде на добычу при грабеже крепости: подобные случаи были нередки. Одновременно с этим, должен был вестись штурм крепости малыми силами, который должен был либо отвлечь обороняющихся, либо создать у них впечатление малочисленности московского войска, и заставить литовцев сделать вылазку. После разгрома ордынцев, немедленно, несмотря на время суток, должен был начаться приступ, и идти по всем давно известным правилам осадной тактики, на которой князь долго не останавливался по причине ее очевидности для всех участников совета. Отвлекающие маневры кавалерии должны были отвлекать внимание от постепенного подхода пехоты, а пушечный обстрел должен был сначала вестись малым числом орудий, чтобы создать у защитников крепости превратное представление о месте основного штурма. Потом уже и пехота, вместе с пушкарями, должны были обрушиться на самое слабое звено крепостных стен, которое за время осады успел узнать каждый солдат. Князь Долгоруков подробно, с неожиданным никем занудством, описал действия чуть ли не каждой роты. Борис Семенович поглядывал на Юрия Алексеевича сперва с надеждой, что тот вот-вот закончит, а потом уже с вполне безнадежным выражением. Полковник же Бюстов, напротив, очень воодушевился, и, пока Долгоруков излагал свои соображения, набросал на бумаге расстановку сил и последовательность действий всех отрядов во время сражения. Полковник очень горячо, хотя и шепотом, пояснял свои рисунки оказавшимся рядом князьям Шаховскому и Хилкову, которые сначала не без недовольства выслушивали немца с подобающим старомосковским дворянам сдержанным высокомерием, но затем и сами увлеклись, и почти уже не слушали речь князя Юрия, бывшую, и правда, не в меру скучной.

Когда Долгоруков закончил, участники совета долго не могли поверить, что это все же произошло, и минуты с две переглядывались, пытаясь понять, так же ли запутан рассуждениями князя их сосед, как и они сами. Потом все собрание сразу зашумело, но до определенных высказываний пока никто не созрел. Молчание, неожиданно, нарушил