Тишина - Василий Проходцев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Вперед не рваться, засада! – срывая голос, кричал князь Борис, – Гонцов во все отряды, всем к бою!
Но не все из разъяренных всадников слышали его, и многие, выскочив с разгона на открытое пространство, поплатились за это жизнью или раной, поскольку на опушке леса на них опустилось целое облако стрел. По всем полям и лугам, насколько охватывал взгляд, скакали, смешиваясь и разделяясь, блестя латами на солнце, переливаясь, как ползущая змея, бесчисленные отряды татар, а над ними несся грозный, несмолкающий боевой клич. Многие из служивых, не бывавшие раньше в походах против татар, только с большим трудом могли сдержать свой испуг, но еще сильнее, похоже, напуганы были те, кто в таких походах бывал, поскольку ни один из них не видел прежде такого многочисленного татарского войска.
– Да что же это, Пресвятая Богородица! Неужто, Батый воскрес… – бормотал князь Борис.
Впрочем, дело шло к вечеру, и было похоже на то, что татары не собираются прямо сейчас вступать в решительную схватку. Пока не подошло большинство русских отрядов, дело ограничивалось небольшими конными стычками, а когда на поле боя появились солдаты со стрельцами, и дали в сторону кочевников дружный залп, те и вовсе стали отходить все дальше и дальше, исчезая в перелесках и за холмами. Задерживался только совсем небольшой отряд, возглавляемый каким-то знатным, судя по его одежде, лошади и доспехам, татарином, который, видимо, по своей собственной воле хотел покуражиться перед русскими и показать свою смелость.
– А ну, возьмем-ка его, ребята! – скомандовал своей сотне Никифор Шереметьев и, прежде, чем кто либо мог успеть что-то ему возразить, умчался в сторону татарского отряда, а сотенные, невольно отставая, устремились за ним.
– Вот же ты черт, дьявол ты эдакий, страдник! – метался старший Шереметьев, понимая, что Никифора сотоварищи уже не догнать. Увидев, что младший сын тоже вопросительно поглядывает то на отца, то на поле, куда умчался брат, Борис Семенович подскакал к Александру и дал ему такую затрещину, что тот вылетел из седла, и был удержан от падения на землю только стоявшими рядом людьми.
– И не думай! Князья вы, или псари? Господи, дай Бог терпения…
Всадники никифоровой сотни, среди которых выделялся своим ярко-лазурным кафтаном Серафим Коробов, тем временем, умело отсекли большую часть татар и погнали их в сторону пехоты, где многие кочевники были убиты или ранены выстрелами, а остальные решили спасаться бегством. Впрочем, отскакав на достаточное расстояние, они остановились и выпустили град стрел из своих луков, одна из которых попала точно в горло Серафиму: тот слегка покачнулся в седле, схватился из последних сил руками за древко стрелы, но секунду спустя обмяк и упал с коня. Ноги его оставались в стременах, и тело Серафима долго еще волочилось за шедшей рысью лошадью. Знатный татарин оказался почти один, только три или четыре соплеменника помогали ему держать оборону. Их, однако, быстро перебили или взяли в плен спутники Никифора, а сам он, размахивая саблей, подскакал к мурзе, вызывая его на поединок. Того не надо было просить дважды, и он коршуном накинулся на Шереметьева. Никифор поначалу больше уклонялся от яростных атак татарина, чем нападал сам, а, в конце концов, пришпорил лошадь и стал, как будто, убегать от противника. Тот бросился ним, и долго не мог догнать петлявшего Никифора, но когда, наконец, татарин сблизился с ним, собираясь добить перепуганного врага, князь резко остановился, и мурза, не ожидавший этого, оказался прямо рядом с Шереметьевым, но так близко, что сразу ударить Никифора саблей он не мог. В тот миг, пока татарин ловил равновесие и перекладывал саблю из руки в руку, князь сделал резкое, почти незаметное движение, после которого мурза выронил саблю и закачался в седле, а вскоре и упал наземь. Шереметьев победно помахал саблей над головой, прокричал что-то – а вместе с ним громко закричали и довольные победой сотенные – а потом спустился к поверженному татарину и ловко связал противника бывшими у него же сыромятными ремнями для невольников. Затем Никифор положил его, как затравленного волка, поперек лошадиной спины, и вскоре вернулся вместе с сотней туда, где за происходящим наблюдал воевода и другие начальные люди полка.
– Глядите, это же ширинский царевич! – со знанием дела произнес князь Шаховской, осмотрев пленника.
– Тоже мне радость! Их там сотни две, в Крыму, таких царевичей, – отвернувшись, пробормотал старший Шереметьев, однако совсем прогнать с лица выражение отцовской гордости ему не удавалось.
– Вы ведь заметили, капитан, что батюшка атаман Чорный не почтил нас своим визитом? – тихо поинтересовался подъехавший к Матвею майор Драгон, – Похоже, атаман играет свою партию в этой фуге. Я бы не стал на него крепко полагаться при штурме.
Действительно, казаки Чорного только теперь, когда все закончилось, появились вдалеке, оглашая поле воинственным свистом.
– Вот что, князь Яков, – обратился Шереметьев к Черкасскому, – Поезжай ты, друг мой, в ставку Большого полка, расскажи про наши дела, и попроси, чтобы немедля царь нам приказ прислал – как нам быть. Простого гонца пошлешь, так он, может, через неделю царевы очи увидит, а тебя сразу примут. И медлить нельзя, и чего делать – непонятно. Я бы отступил, чтобы войско не губить, но без приказа – не буду, чтобы в конечной опале не оказаться и весь род не опозорить. Но и о том, чтобы нам со всей ордой тягаться – приказа царского не было.
– Да ты что, Борис! Решили же, что вместе в бой пойдем!
– Ладно, ладно. Хватит еще на нашу долю боев, находимся еще. Сейчас помоги мне, сделай, что прошу.
– Хорошо, но давай хоть Юрку тебе вместе с его слугами оставлю – он хоть и дурак, но вояка смелый.
– Спасибо, Яша, хорошие всадники нам ох как нужны. Ну, поезжай. Из моих людей возьми охраны сколько надо.
– Будет тебе – охрану. Только татар приманивать.
– И
