Безславинск - Михаил Болле

Участковый инспектор Ябунин внимательно рассматривал «донецких корреспондентов». Особенно странным ему показался смуглый «нестриженный пудель» в белой футболке, плотно облегавшей его рельефный торс. При высоком росте он был так широк в груди и в плечах, что тянул на сто двадцать килограмм. Но при этом был подвижен и ловок: лихо уселся на стуле, перекинув в мгновение ока ногу через спинку, быстро и четко накладывал закуску, наливал горилку, оценивающе резво рассматривал гостей. В плотно сжатой линии приподнятого в уголках рта чувствовались одновременно и веселость, и воля.

Директор Огрызко тоже сконцентрировал своё внимание на незнакомцах.

«Ну и журналист, ну и корреспондент, – думал Изиль Лелюдович, – прямо атлет с необыкновенно объёмной даже для борцов-профессионалов грудью и эдаким классически отработанным телом, кажись, весь сплетен из одних только мускулов и сухожилий. Тебе, твою мать, не статьи писать, а в боях без правил выступать!»

Оценив господина корреспондента постарше, представившегося просто «Олежа», что было странно для его возраста, директор школы сделал вывод: «С этим жеманным Олежей всё ясно – латентный педераст!»

– Вы, господа корреспонденты, в своих журналах напишите, что город наш изначально назывался Цеславинск, – информировал бровястый Изиль Лелюдович, – и жили здесь тогда смелые и непокорные люди, а уже потом начались войны и сражения. Когда Екатерина II приказала расформировать Запорожскую Сечь и в 1775 году усмирили запорожских казаков и создали Новороссию, тогда, после неоднократных побед, и присвоили имя Бейцславинск, ну а по приходу власти советской, когда казачков непокорных повыселяли да поперебили, стали наш город называть Безславинск, – здесь он повернулся к участковому Ябунину и совсем тихо сказал: – Не нравятся мне эти двое…

– Мне тоже, – согласился милиционер, – один бугай здоровущий, прямо медведь-бодун, а второй петух дырявый – странные журналюги…

– Хоть Цеславинск, хоть Безславинск, главное, шобы Киев перестал бомбить Донбасс, и пусть не будет войны! – выкрикнула женщина в черном платке, носившая траур по погибшему недавно мужу. Она пришла на свадьбу, чтобы напиться и забыться в общей гулянке.

– Вы, уважаемый директор, я вижу, один из немногих, с кем есть о чем поговорить, – лицемерил Олежа Валерич, хитровато сощурившись. Он элегантно откинулся назад, как бы разглядывая собеседника от сандалий, надетых на носки, до длинных седых волос.

– Завтра же приду к вам в школу, чтобы взять индивидуальное интервью! – сказал он.

Во всем облике нового своего знакомого Изиль Лелюдович сразу же почувствовал пытливый ум, неукротимую энергию и расчетливость в каждом слове и движении. Через полчаса директор Огрызко забыл об окружающих его людях и веселье и тихо говорил о самом главном – о войне, о России, об Америке и Европе. О продавшихся украинцах, отрабатывающих свои тридцать серебряников перед пришедшей к власти «хунтой» Яценюка—Турчинова и неонацистами из «Правого сектора».

– Внимание! Хватит уже про войну! Первый тост по обычаю за… – взяв на себя обязанности тамады, начала Лана Дмитрина, но её прервал Рыжий жох,

– Во! Гляньте! Чучело огородное идёт!

У калитки появился МарТин в сопровождении своего Дэд-Натана. На МарТине был свадебный, сильно изъеденный молью полосатый костюм Натаныча. Не совсем ясна международная традиция – годами беречь свои свадебные наряды, изредка доставая их из шкафа или сундука, любоваться и даже примерять их перед зеркалом, если они остаются впору… Вот и веселый костюм Натаныча, состоящий из расклешенных брюк и пиджака с большим треугольным воротником, явно великоватый для МарТина, не был исключением. Превратившись в некий раритет, он провисел на вешалке более сорока лет!

Сам Натаныч постарался вырядиться «элегантно», по-жигански, что ли, правда, у него это не очень получилось. Опираясь на батожок (ревматизм суставов не давал покоя), поджарый, с кепкой-хулиганкой на макушке, в цветастой рубашке с короткими рукавами, в синих спортивных штанах с тремя полосками по бокам и в мягких шевровых сапогах, он выглядел несуразно. МарТин держал в руках большую, как он её сам называл – весёлую – метлу, к хворостинкам которой он приклеил много разноцветных бантиков и цветочков, вырезанных из бумаги. Выглядело это крайне трогательно.

– У монгола зовсим крыша поехала… – констатировала Вика.

– Только все пчелы разлетелись, и они нарисовались, хрен сотрёшь, – с досадой в голосе заявила Людон, прикладывая к опухшей шее мокрое полотенце, – Эти жиды знают, когда трэбо приходить.

– А его-то нафига позвали?! – поинтересовалась прокурорша Ромакова. – Да еще дед этот его, алконафт-гинпотизёр! У маво сына свадьба здесь, а не одесские маски-шоу!

– Да ладно тоби! – успокоил Кузьма, окурив на всякий случай МарТина с Натанычем. – Вспомни нашу свадьбу! Юродивых всегда на праздники звали.

– Да прекратите вы уже! – не стерпел Шарип Ахмедович, – Что набросились на людей? Чем они вас-то хуже?

– Это я позвала, – заявила Анна. – Он будет все на видеокамеру снимать! Понятно? И не обижайте его и его деда! МарТин, иди сюда!

– Только рядом з нами йэтих чучел не сажайте! – взмолилась травмированная невеста и, злобно глянув на Шарипа Ахмедовича, подумала: «Йшов би ти краще зі своїми Кадыровскями чеченцями на барикади воювати, а не всяких тут чучел захищати!»

Словно прочитав мысленное послание Вики, учитель английского ответил ей взглядом, означавшим: «Тут и без меня чеченский спецназ может объявиться на каждом клочке земли, а я свою работу в другом деле вижу».

Натаныч протянул подарочный конверт с деньгами жениху:

– Эх, Гена, всё что нам даётся даром, лучше-таки брать деньгами.

Генка заглянул в конверт, радостно улыбнулся и передал его Вике. Та, в свою очередь, тоже посмотрела на содержимое конверта и быстренько, свернув его пополам, засунула в бюстгальтер.

Кстати, деньги, собранные Натанычем для подарка, были сняты не с Ощадбанковской карточки бабы Зои: на тот момент в Безславинске были закрыты все банки и ювелирные магазины – «до урегулирования ситуации», да и мародеры бесчинствовали, грабили всё что ни попадя. Натанычу пришлось обойти не один двор с просьбой одолжить хоть сколько-нибудь, дабы не упасть в грязь лицом перед молодоженами. Вот такой был человек Натаныч.

– А чо? Пусть кино снимает, заодно деньжат сэкономим. Сколько нам в ЗАГСе за съёмку предлагали? – напряг память Генка, – Три косаря?

МарТин с широкой улыбкой на лице подошел к молодоженам, вручил метлу жениху и сказал по-английски:

– May every day of your life together be worse than the next!

На лицах многих присутствующих появилась большая печать непонимания.

– Слышь, Вахлон, а ты не понял, чо он проболакал щас? – спросил Генка.

– Ммм… Тугева форева! – недолго думая выдал Вахлон и опрокинул рюмку.

– Вообще-то, он пожелал: пусть каждый день вашей совместной жизни будет хуже, чем следующий, – перевела Анна, которую тут же заметил Вахлон. Тонкая, гибкая, разряженная по-журнальному, русая, она не походила ни на одну из рыжих «толстопятых» безславинских девок. Большие разноцветные глаза, обрамленные длинными черными ресницами. Взглянет – и, кажется, брызнут из них голубые и зеленые лучи. Он не мог отвести взгляда. И в его хитрых глазах читалось: «Тебя-то, хохлушечка, я сегодня и отымею»!

Анна тоже заметила его и не удержалась от улыбки, ещё больше подзадорив Вахлона.

Отложив в сторону аудиоаппаратуры дымарь, Кузьма налил себе самогонки и поинтересовался:

– Чогось я не зрозумів в натурі. Ти, МарТын, моєму синуле, що там побажав-то?

– Кузьма, от вашей пошлости со мной оргазм случится! Шо бы мне такое пожелали на свадьбе, то сейчас я бы загорал на Майяме! – не сдержался Натаныч, выбирая себе место поудобнее.

– А ты, швондер психический, воще пей вон и помалкивай! – грубила Степанида Владимировна.

– Шо за манэры? Мадам, ви где воспитывались? И, кстати: «Из праха создан сын человеческий, и в прах он обратится». Отчего же, в таком случае, нам-таки не пить в промежутке? – спокойно ретировался Натаныч и, увидев участкового, поздоровался:

– Доброго вам дня, Ван Геныч! Шо свеженького в уголовном кодэксэ?

Тот лишь кивнул в ответ, скорчив недовольную рожу.

– Да нормуль всё! Спасибо тебе, монгол. Давай свой веник и иди, садись вон туда со своим дедом, – распоряжался Генка на правах виновника сего торжества. – Мы тебя не обидим. Натаныч, веди своего монгола туда вон…

У забора в темном местеРаз лишили бабку чести.Каждый вечер у забораБабка ждет теперь повтора,

– заливалась Лана Дмитрина.

– Короче, подарок лично от меня такой… – неожиданно громко прервал всех Изиль Лелюдович.