Безславинск - Михаил Болле

– Короче, Кузьма, так: чтобы завтра у меня этой будки здесь не было! Кудой хош – тудой и девай её! – приказал старлей Ябунин, затем жестом попросил Кузьму наполнить его стакан. Когда Кузьма налил горилки чуть больше половины стакана, участковый инспектор другим, не менее понятным жестом остановил его. Выпив холодной горилки, Ябунин сразу подобрел, причем именно сразу, моментально.

Во двор богатого особняка забежал Рыжий жох и громко заголосил:

– Урааааа! Жених и невеста едут! Мамка и Генка! Жених и наречена! Встречайте!

– Ну, наконец-то! Слышь, ты, – толкнув локтём в бок своего мужа, распоряжалась Степанида Владимировна, – свекор хренов, тащи быстрее каравай!

Одноглазый Кузьма, смешной и добрый мужичок, беспрекословно засеменил в особняк, а жена его, прокурорша, поправив обеими руками бюст, словно готовясь к встрече с любовником, а не с сыном, взяла зеркало в красивой резной рамке и направилась к воротам. Из-за забора послышались продолжительные гудки трактора, и все гости, последовав примеру Степаниды Владимировны (но не тому, о котором вы сейчас подумали, дорогой читатель), засуетились, встали из-за стола и направились к воротам. Образовав некое подобие шеренги, гости выстроились от калитки и арки с пчёлами до самого стола.

Лишь немецкий мраморный дог прокурорши оставался невозмутимым – с поднятой головой Айдар грациозно лежал на крыльце, периодически зевал во всю пасть, обнажая страшные зубы и длинный розовый язык, и с высоты взирал прищуренными глазами на суетившийся во дворе люд.

В этот же момент к воротам особняка подъехал самый обычный сельскохозяйственный трактор, на капоте которого восседал игрушечный медведь в обнимку с сердцем. Единственная особенность трактора заключалась в том, что в кабине кроме тракториста восседали священнослужитель отец Григорий со своей женой Анисией. Ну, а в прицепе вместо сена или навоза находилась разнопёстрая компания молодых людей, улюлюкавших на всю округу, и жених с невестой – Генка и уже знакомая нам суетливая Вика, которая утром отказалась купить себе и своему сыну женскую шляпу.

Генка совсем недавно демобилизовался из военно-морских сил Украины и в подтверждение того решил не менять форму моряка на традиционный свадебный костюм-тройку. В белой бескозырке с надписью «Черноморский флот», задвинутой на затылок, он смотрелся залихватски! При первом взгляде на Генку бросалась в глаза необычайная прочность его фигуры. Морячок среднего роста имел такую широкую и высокую грудь, что, казалось, не сгибая шеи, не наклоняя головы, мог видеть, как при дыхании поднимаются нагрудные карманы белой сорочки. Плечи, руки, туловище, ноги – все прочно, словно выковано из железа. И при всем том легкость, собранность и подвижность чувствовались во всем его теле.

И, кстати, кататься по Отрежке на тракторе, а не на мамином дорогущем Мерседесе, была именно Генкиной идеей, поскольку он всегда претендовал на неординарность.

В противовес странной идеи жениха не надевать традиционный костюм-тройку, невеста вырядилась в пышное свадебное платье, напоминающее цветастую занавеску с линейными вставками из тюли. В фате, в букете невесты и бутоньерке жениха были странные цветочки, напоминавшие своими бутонами обычный репейник. По Вике было видно, что она безумно счастлива – отхватила молодого морячка-женишка, сына прокурорши-богатейки.

– Ну вот и всё! – вылезая из кабины, констатировала невеста. Жених Геннадий, следуя всем правилам свадебного этикета, взял невесту Викторию на руки и понёс к роскошному особняку.

Конечно, по сюжету юмористического рассказа, он должен был уронить свою ношу прямо в грязную лужу, но этого, к радости, не произошло, и Генка донёс дорогую и тяжелую ношу до пункта назначения – калитки отеческого дома, кряхтя себе под нос: «Ну, чумадей… ну, анчоус пушистый, не посрамись…».

За молодоженами гуськом выстроилась молодёжь, среди которой была и Анна, ставшая в ЗАГСе свидетельницей невесты, несмотря на своё несовершеннолетие. Свежий венок из полевых цветов на голове Анны и укороченный белый сарафан делали из неё не простую провинциальную девушку, а скорее нимфу, сошедшую с Олимпа. Так она была естественна и божественно красива.

Яркая красота радостно-оживленной Анны поражала сегодня даже и прокуроршу Ромакову, недолюбливающую столь неординарную девушку. Она видела, как появление Анны во дворе притягивало к ней взгляды гостей, особенно мужского пола.

Одни только супруги Огрызко и Верходурова спорили, не замечая никого:

– Светлячок, не гони лошадей! Что ж ты пьёшь, будто тебя в карты проиграли?

– Отвяжись, упырь! Свадьба сегодня или что?

– У тебя каждый день то свадьба, то поминки… – сетовал директор школы.

– Так, прекращайте вашу грызню, – встала между ними прокурорша, – молодоженов встречать полагается!

Молодые вошли во двор особняка, гости встретили их, кидая мелочь и конфеты под ноги, а Лана Дмитрина растолкнув народ и, выйдя вперёд, взяла аккорд на баяне и заявила:

– Встречаем молодоженов – Геннадия и Валеру!

Возникла непредвиденная пауза, после которой Генка удивленно поинтересовался:

– Ты чо, Дмитрина? Какого на хрен Валеру?

– Тьфу ты! Гену и Вику! – опомнилась физрук.

– Ну и приколы. Вообще не по понятиям, – подметил участковый инспектор, прибегнув к зоновской терминологии. Следующими стали Степанида Владимировна с Кузьмой, они вышли вместе, держа на красивом расшитом полотенце зеркало и каравай с солью. Но Лана Дмитрина никак не могла угомониться, уж больно самогонка весело бурлила в её крови:

– Дайте мне! Мне каравай! – кричала она, протягивая руки. И каравай чуть было не упал на землю, но его вовремя подхватила прокурорша-свекровь, отдав зеркало Кузьме. Неожиданно Рыжий жох в прямом смысле слова звонко заорал в ухо деду Кузьме,

– Я тоже хочу каравай! Дед, мне дай!

– Гляньте, невеста-то – прямо прынцесса! – послышалось из толпы гостей.

– Дмитрина, да погодь ты! И ты, малой, погоди. Невоспитанный какой! – косясь на Вику, упрекнула прокурорша Ромакова. – Молодые, по старому обычаю полагается посмотреться вместе в зеркало и понадкусить от каравая поболее!

– Морди як у клоунив! – крикнул Рыжий жох, заглянувший в зеркало вместе с молодоженами.

– Я тебе ща покажу, как у клоунов! – возмутился Генка.

– Та хлопчак прав! Що це у тебе така морда червона? – подколол дед Кузьма.

– Бать, ты ещё будешь подкалывать! Хорош уже! Ну а ты, жена, давай! Кусай! Ма, а ты держи покрепче! – попросил Генка, ухмыльнулся и встал в странную позу прямо под самодельной аркой с пчёлами, широко расставив ноги, словно представил себя вратарём футбольной команды.

Вика разинула рот, стараясь откусить кусок побольше. Кузьма решил открыть шампанское. Такое дело – свадьба! Следом за Викой принялся кусать хлеб жених, он так старался, что солонка осталась у него на носу. Невеста закатисто рассмеялась, но сразу получила по лбу – запотелая бутылка с посеребренным горлом в руках Кузьмы шарахнула пробкой, ясно-золотистое шампанское закипело в фужерах. Гости веселились, откровенно покатываясь со смеху. А сама Вика так испугалась неожиданного бутылочного хлопка, что даже отказалась комментировать исполненный свекром номер.

– Бать, ты оборзел что ли с перепою? Как я теперь с ней фотографироваться буду?! – возмутился Генка, указывая на лоб невесты, где практически сразу образовалась огромная шишка.

Полюбила водолаза,С ним мучение одно:Приглашает на свиданьеТо на берег, то на дно,

– веселилась Лана Дмитрина, тишком подмигивая Кузьме.

– Да не нарошно я! – оправдывался Кузьма. – Айда за стол, а то вже чекати замучилися! Нутро горить, а тоби б токма фотиться!

Прокурорша Ромакова, наклонившись к оглушенному свадьбой, войной и недавней демобилизацией Генке, шептала:

– А ты, сынок, не серчай на отца-то: как ты ушел в армию, как вернулся в самую войну, он извёлся по тебе ночами, остарел шибко да поглупел малька.

Народ весело засуетился, рассаживаясь поплотнее, чтоб быть поближе к молодожёнам и не пропустить самого интересного, а интересного предполагалось много. Участковый Ябунин, ухлестывая за продавщицей Людон, проявлял немереное желание отличиться и говорил-то он не по-простецски, а как в телевизионном сериале, и стул придвигал, потрясывая плечами, и даже слово употреблял иностранное – «пардоньте». «Люсяня» – ласково обращался он к Людон, «Королевишна»…

Почетных гостей – отца Григория с матушкой Анисией – усадили между директором Огрызко и главой городского совета, мужчиной сорока лет, черноволосым, широкоплечим, в костюме, с красивым гладковыбритым лицом. Степанида Владимировна, ставшая с недавних пор, по её собственному мнению, крайне воцерковлённой персоной, кинулась ухаживать за ними, подливая шампанского в бокалы: