Схватка не на жизнь - Юрий Мишаткин

— У меня есть сведения, что на кирпичном по предложению Союзвзрывпрома освоили производство взрывчатки.

— Зачем тогда спрашиваете?

— Надо свести в единое целое различную информацию, и тогда выявится истина.

— Гоняете с одного завода на другой, а сведения все при вас остаются. Не передаете кому надо.

— Вы забываетесь, Виталий! Зарубите это на носу! И хватит разговоров. Идите к своему дружку. Не надо оставлять его первое время одного.

7

Вновь оказавшись в стенах знакомого дома, Антон решил от скуки что-либо почитать, но после безрезультатных поисков газет или старых журналов нашел кое-что другое. Одна из половиц в доме Непейводы оказалась плохо пригнанной, и Антон обнаружил под ней тайник, где хранилась коробка с набором различных печатей — от круглой гербовой до квадратной для прописки, — пачки денег, незаполненные бланки командировочных удостоверений. Антону захотелось как следует покопаться в тайнике, но за дверью послышались шаги, и пришлось поспешно прятать все назад под половицу.

— Гляди — чем разжился! — похвастался появившийся на пороге Непейвода и достал из кармана бутылку. — Не жизнь, пошла, а настоящая малина! Чего хочешь нынче за хлеб иль жиры можно выменять! И денег не нужно: чистая вода эти деньги, ноль им сегодня цена.

— А сам про сберкассу да банк брехал, — напомнил Антон. — Не лучше ли по старинке: магазины брать?

— В магазинах сейчас не больно-то разживешься. Там ни денег, ни шамовки, — сказал Непейвода, доставая стаканы. — По карточкам и то порой не всем продуктов хватает. Вот и торгуют магазины до полудня, а потом с пустыми полками стоят. — Он разлил по стаканам водку, крякнул и залпом выпил. — Рвани и ты! Тотчас все горести трын-травой зарастут!

Не дожидаясь, когда выпьет Антон, Непейвода вновь наполнил свой стакан, вновь крякнул и покосился на тарелку с солеными огурцами:

— Хороша закусочка, только без нее слаще! Другое дело коньяк, его образованные людишки беспременно лимоном закусывают. А спирт да самогончик без закуски идут, потому как грошей у пьющих на закусон не хватает! — Он захохотал, щербато оскалившись, и развалился на стуле. — Жизнь повернула в лучшую для нас с тобой сторону. Войне за это спасибо! Двадцать лет я этого часа ждал — и вот дождался! Теперь со всеми, кто надо мной измывался и на каждом шагу пинал, сполна рассчитаюсь! Задолжала мне Советская власть много, с годами проценты наросли! Семью да дом большевики порушили, все хозяйство по ветру пустили! А богаче нас в округе никого не было, мельница паровая одна на весь район стояла! Потом все прахом пошло: отца с матерью да сестрами в Сибирь погнали, как вредных Советской власти элементов, меня тоже по этапу аж через всю страну. Кабы не сбежал — и сейчас бы в тайге мошкару своей кровью поил! Злость на нынешнюю власть всего переполняет, дышать не дает!

Он рванул ворот рубашки, и по полу покатились пуговицы.

Антон внимательно слушал разглагольствования Непейводы и не притрагивался к своему стакану.

— Как выложил я свою жизнь оберштурмфюреру Глобке — сразу сочувствие оказали и к делу пристроили. Немцы слово свое крепко держат, услуг не забывают. Возьмут Сталинград, а там на Москву и Урал двинут. Года не пройдет, как вся страна у них будет, тогда другие порядки придут — не чета большевистским! И те, кто помощь новой власти оказал, первыми людьми станут! А я, как выполню приказ, снова в свой хутор вернусь. Первым делом мельницу верну, как законную собственность, потом все другое добро, что большевики отобрали. Ты не думай, и тебя не обделят. Держись за нас — не прогадаешь. Только…

Непейвода не договорил. Он обмяк, уронив на стол голову, и Антон понял, что влип окончательно и бесповоротно. Надо решать, как теперь быть: пустить жизнь по течению, смириться с судьбой или бежать сломя голову подальше от объявившегося дружка.

Были бы деньги да документы — Антон драпанул из Сталинграда так, что только пятки засверкали. Но далеко ли убежишь, когда в карманах ветер гуляет и Непейвода в тебя мертвой хваткой вцепился?

Наутро, отоспавшись и протрезвев, Непейвода повел Антона на новую квартиру.

— К бабке веду, мадаме. Не скажу, чтоб очень дряхлая была, но и не молодая. Сильно боится одна проживать, потому и квартиранта к себе берет. — Непейвода хлопнул Антона по плечу и громко, во весь голос захохотал. — Будешь при хозяйке вроде сторожевого пса! Старики — они все с чудачеством. В доме хоть шаром покати — ни денег, ни ценностей, а хозяйку в одиночестве страх берет!

Квартира находилась в кирпичном доме, выходящем окнами на улицу.

Непейвода с Антоном вошли, во двор, миновали детский уголок и вошли в подъезд. У обитой клеенкой двери на третьем этаже остановились, и Непейвода придавил пальцем кнопку звонка.

Дверь открыла маленькая, высохшая старушка в пенсне.

— Привел, Гликерия Викентьевна, — сказал Непейвода. — Как обещал. Только вы уж его не обижайте. Антон от рождения стеснительный и тихий — мухи не обидит.

— Прошу, прошу! — заторопилась хозяйка и провела гостей в чистенькую комнату, где стоял тяжелый буфет с рядом полок, сплошь заставленных посудой. В углу холодно блестел крышкой рояль на резных ножках.

— Прошу, — повторила Гликерия Викентьевна.

Она суетливо и, как показалось Антону, смущенно смахнула полотенцем с плюшевого кресла невидимую пыль и добавила:

— Будьте как дома. Вы не представляете, как в мои годы бывает одиноко, когда не с кем за целый вечер даже словом перемолвиться. К тому же время сейчас неспокойное: жди ежечасно, что тебя уплотнят. Могут семью с детьми прислать, а я, признаюсь, боюсь детского плача, пеленок. Поэтому лучше одинокого вроде вас пустить. Целые дни меня дома не бывает. Так что самому хозяйничать придется.

— Антон, это самое, на кирпичном работает. Когда в первую, а когда в ночную смену, — заметил Непейвода.

— Ой! — охнула старушка, посмотрела на Непейводу и осуждающе покачала головой: — Я же просила подыскать человека, который бы не оставлял меня в квартире одну!

— Не часто он в ночную выходит, — успокоил Непейвода и, не желая больше слушать причитания хозяйки, начал отступать к двери, но она не дала ему уйти:

— А как у моего жильца с пропиской? Без прописки, извините, могут быть неприятности с милицией, и в первую очередь у меня, как квартирной хозяйки.

— Имеется у него прописка, в другом районе. Все честь по чести. Не будет неприятностей. — И, не дожидаясь новых вопросов, Непейвода поспешил распрощаться.

— Плату за квартиру — продуктами, — сказала хозяйка. — Вы, должно быть, на спецснабжении?

Антон не знал, что такое спецснабжение, но на всякий случай кивнул.

— А мне приходится жить на карточку служащей, — вздохнула хозяйка и скрестила на животе руки. — Между прочим мой Петя вам ровесник, полгода как призван. Второй месяц, правда, писем нет… Не знаю, что и думать, сердце все изболелось, и сама исстрадалась…

В это утро Антон узнал, что Гликерия Викентьевна до войны преподавала в музыкальной школе. А в молодости училась в Петербургской консерватории и закончила ее с медалью. Сейчас работает кастеляншей в госпитале, который оборудован в одной из школ, и часто музицирует перед ранеными бойцами, благо сохранился инструмент. Сын до войны учился в институте и получил бы профессию врача. И хотя писем от него давно нет, мать не отчаивается и верит, что ее Петенька жив-здоров, скоро непременно откликнется…

«Разговорчивая попалась хозяйка», — подумал Антон, и ему стало казаться, что старушку он знает давным-давно, чуть ли не с раннего детства, таким немудреным и житейским был ее рассказ.

В квартире старой преподавательницы музыки Антон чувствовал себя удивительно спокойно. Словно не было пребывания в Тернопольском домзаке, не было побега и неожиданной встречи с Непейводой.

8

Главнокомандующий военно-воздушными силами Германии — люфтваффе показывал Канарису новинки своей богатой коллекции. А она у Германа Вильгельма Геринга росла день ото дня, заполняя стены в залах Каринхалла, где были полотна чуть ли не из всех картинных галерей и частных собраний Европы. Рядом с картинами кисти Мурильо висели офорты Гойи, полотна Рубенса, Веласкеса, Репина, на дубовых тумбах стояли скульптуры Родена, экспонаты из музеев Греции, Югославии, Чехии, Франции.

— Единственное темное пятно в моей биографии — это страсть к коллекционированию, — признался Геринг. — Я хочу иметь у себя все красивое, что создано художниками мира[10].

Он хотел добавить, что посредственные люди не могут понять его любви к живописи, но промолчал, не желая, чтобы Канарис принял это на свой счет.

«Пора похвалить новые приобретения Германа», — решил Канарис и принялся поздравлять рейхсмаршала с пополнением его коллекции, про себя с улыбкой думая, что поздравлять надо не нынешнего хозяина картин, а специальных уполномоченных Розенберга, которые, где только могли (в первую очередь, понятно, в музеях оккупированных стран), доставали для своего шефа бесценные полотна. Сам адмирал был отнюдь не безразличен к живописи, и подспудно зреющая зависть к чужим приобретениям начинала переполнять его. Не в силах отказать себе в удовольствии уязвить рейхсмаршала, Канарис спросил: