Счастье и тайна - Виктория Холт

— Нет уж. Если у вас есть собака, то никому нельзя доверять ухаживать за ней. Вы еще не осмотрели дом? — спросил он.

— Не весь.

— Тогда я бы вас провел на экскурсию. Тут надо все знать. Иначе можно заблудиться. Стоит один раз не туда свернуть — и все. Ну так как же — показать вам дом?

Мне очень хотелось подружиться с ним, поэтому я решила принять предложение. Более того, мне самой хотелось осмотреть все, и я решила, что прогулку стоит отложить до конца экскурсии.

Я и вообразить себе не могла истинных размеров дома. В нем, я думаю, было около ста помещений. Каждая из четырех частей, составляющих этот каменный прямоугольник, представляла собой как бы самостоятельный дом, и заблудиться там, естественно, было очень легко.

— Легенда гласит, — рассказывал мне Люк, — что у одного из наших предков было четыре жены, которых он держал в раздельных домах, и долгое время они и не подозревали о существовании друг друга.

— Прямо как Синяя Борода!

— Может быть, и на самом деле рыцарь Синяя Борода был Рокуэллом… В нашей истории есть темные тайны, Кэтрин. Вы даже не знаете, в какую семью вы вошли!

Его светлые глаза смотрели на меня с удивлением и некоторой долей цинизма. Я сразу же вспомнила, как не хотел Габриел заранее говорить своей семье, что женится. Конечно, они видели во мне авантюристку, ведь Габриел унаследует не только этот дом, но и средства, которые позволят ему вести подобающий образ жизни, а также баронский титул, который перейдет к нему как к единственному сыну после смерти отца.

— Уже начинаю понимать, — проговорила я медленно.

Я ходила по всем этим комнатам и просто поражалась — сколько же их было! И все с высокими окнами, величественными потолками, нередко украшенными изящной резьбой, стенами, отделанными панелями, с мебелью других эпох. Там были большие погреба, кухни, где мне встречались слуги, которые, казалось, смотрели на меня с подозрением. Я увидела еще три таких же балкона, как тот, что был около нашей комнаты, внимательно осмотрела массивные каменные колонны, которые поддерживали их, и лица горгулий, которые, казалось, строили мне гримасы со всех сторон.

— Как же им нравились эти бесы и всякие прочие гротескные фигуры! — сказала я.

— Они служили для того, чтобы отпугивать непрошеных гостей, — сказал мне Люк. — Согласитесь, в них есть что-то ужасное. Они вроде бы предупреждают: «Держитесь подальше! Не то керклендские бесы схватят вас, вы и опомниться не успеете».

— Но когда-нибудь, наверное, им следовало и приветствовать гостей, — пробормотала я почти про себя.

— Думаю, они были в то время не очень-то гостеприимны и обходились своим обществом.

Когда мы вышли на галерею, Люк стал рассказывать мне о том, кто там изображен. Там был первый сэр Люк, который построил это поместье, — джентльмен свирепого вида в доспехах. Были Томас, Марк, Джон, несколько Мэтью и еще один Люк.

— Нас всегда называли библейскими именами, — сказал он. — Это характерная черта нашей семьи: Мэтью, Марк, Люк и Джон, Питер, Саймон, все что угодно… даже ангел Габриел. Я иногда называю его просто ангелом, хотя ему это не очень нравится. Это уж слишком. Более земные имена Марк или Джон были бы лучше. А это сэр Люк. Он умер молодым — прыгнул с балкона в западном крыле.

Я уставилась на молодого человека, изображенного на картине. Все картины были как живые — казалось, еще немного, и у них зашевелятся губы.

— А вот это Джон, — продолжал Люк, — который сто лет спустя решил умереть таким же образом. Странно, не правда ли? Хотя, я думаю, он просто последовал примеру Люка.

Я отвернулась. Разговор вызывал тяжелое чувство — я сама не знаю почему.

Когда я подошла к портрету женщины в шляпе с пером, как у Гейнсборо, я услышала рядом голос Люка.

— Моя прапрапра…бабушка. Я не очень уверен, сколько нужно этих «пра».

Я шла дальше вдоль галереи.

— А, вот и ваш свекор собственной персоной, — добавил Люк.

На меня смотрел молодой сэр Мэтью. Его струящийся мягкий галстук был верхом элегантности, как и зеленый бархатный жакет. Здесь у него было просто румяное (а не «винного» оттенка) лицо, глаза побольше, чем сейчас, и я поняла, что не ошиблась, думая, что в свое время он был повесой. Рядом был портрет женщины, его жены, — она была красива: это был хрупкий, изящный тип красоты, лицо ее выражало покорность. Так вот она — мать Габриела, подумала я, которая умерла вскоре после его рождения. А вот и портрет самого Габриела: он выглядел юным и невинным.

— А вы будете рядом, — вставил Люк. — Как и остальные, вы попадетесь в этот плен и останетесь на холсте, чтобы через двести лет новая хозяйка дома пришла посмотреть и в свою очередь узнать что-нибудь о вас.

У меня мурашки пробежали по спине, мне захотелось немедленно убежать отсюда — выбраться из дома хоть на полчаса. Все эти разговоры о самоубийствах действовали удручающе.

— Фрайди больше не может терпеть, она просится на прогулку, — сказала я. — Я думаю, мы с ней выйдем сейчас. Благодарю вас, что вы столько времени и сил потратили, чтобы показать мне все.

— Что вы, разве это все? Вы еще очень многого не видели.

— Я с удовольствием посмотрю в следующий раз, — твердо ответила я.

Он склонил голову.

— Тогда и я с большим удовольствием продолжу нашу экскурсию.

Спускаясь по лестнице, я на полпути оглянулась. Люк стоял возле портретов и наблюдал за мной. Казалось, ему достаточно сделать один шаг — и он окажется внутри рамы и займет в галерее свое почетное место.

Весь остаток дня я провела с Габриелом. После полудня мы ездили верхом на торфяники. Когда мы вернулись, было пора переодеваться к обеду; вечер прошел также, как и предыдущий.

Перед сном мы с Габриелом вышли на балкон. Он любовался прекрасным видом, а я сказала, что еще не осмотрела руины монастыря и решила это сделать завтра же.

На следующее утро Габриел опять был занят с отцом, и мы с Фрайди отправились на прогулку к монастырю.

Когда я приблизилась к этим древним нагромождениям, передо мной предстало удивительное зрелище. Было солнечное утро, и камни то тут, то там сверкали так, будто в них были вкраплены бриллианты. Мне не верилось, что это просто развалины. Большая башня стояла нетронутой временем, и стена передо мной тоже была совершенно цела. Только подойдя ближе, я поняла, что вместо крыши виднелось небо. Монастырь разместился в долине у реки, и я подумала, что он был гораздо лучше защищен от бурь, чем Ревелз. Теперь я могла как следует рассмотреть высокую башню в нормандском стиле, старинные опоры и неф, который, как и сама башня, были почти не тронут веками — разве что не хватало крыши. Меня поразили грандиозные размеры этих развалин, и я подумала, что было бы интересно составить план всего монастыря и попытаться воссоздать его в споем воображении. Фрайди носилась вокруг в большом волнении, будто разделяя мои чувства. Осталась только оболочка, подумала я. Но по камням можно было догадаться, где раньше была кухня или монастырский свод, неф, трансепт, жилище монахов.