Когда взорвется газ? - Данил Корецкий

Вертолет сел неподалеку, два прислужника Сени сноровисто разделали мархура, разложили костер, быстро сварили шулюм и пожарили шашлык. Это было нарочито аскетичное, но впечатляющее застолье. Отвесные, с острыми гранями скалы, падающий с высоты ледяной водопад, огонь, душистое горячее мясо на раскаленных шампурах, водка — и все. Контрастом с дикой природой выглядел стоящий на краю площадки вертолет с опустившими края лопастями. Внизу, в ущелье, клубился серый туман, заходящее солнце красило в багровый оттенок шершавые базальтовые плиты. Охотники пили водку и рвали зубами жестковатое мясо. Было в этом спонтанном ужине нечто первобытное и прекрасное, что выгодно отличало его от десятков более продуманных и подготовленных застолий. Михайлюк внезапно почувствовал, как играет в жилах горячая кровь, ему захотелось выстрелить из карабина, а возможно, самому застрелить какого-нибудь зверя…

— Ешь, Степа, запоминай вкус! — Покровительственно хохотал Сеня. — Когда еще доведется мархура отведать… Они в Красной книге, за них пять лет дают…

Взлетали в сумерках, и яркий прожектор выхватывал из темноты дикие и величественные горы.

В Киев господин Михайлюк вернулся очень довольным. Он прикоснулся к жизни, в которой нет ничего невозможного, и даже успел ощутить вкус к такой вседозволенности. Но какой-то жучок уже начал потихоньку хрумкать внутри, разъедая невероятно легкое состояние удачливости и беззаботности.

А Баданец по закрытой линии позвонил Скорину.

— Ну, как он вам, Валентин Леонидович?

Собеседник помолчал.

— Да, в целом, годится… Только что-то я от него ничего про газ не слышал. Про коньяк слышал, про фуагра слышал, про его славную жизнь слышал, а про газ — ни одной фразы. Странно как-то, если он главный спец… А ты слышал?

— Тоже нет. Хотя мы про производство-то и не говорили. У нас все темы были под отдых заточены.

— Ладно, — вздохнул российский коллега. — Ты же его не с улицы взял. Поговори по существу, все сразу станет ясно…

Через пару дней Баданец пригласил Степана Тарасовича к себе на базу порыбалить. База фирмы «Поток» располагалась в живописном лесу, на берегу прозрачного голубого озера. Утром и вечером воздух между деревьями и над водной гладью тоже имел голубой оттенок. Поэтому она так и называлась: «Голубой воздух».

— Здорово здесь! — восхищался академик, который уже начал привыкать к красивой жизни. — Прямо надышаться не могу! Какая атмосфера чистая — так бы отрезал ножичком и ел! Тут можно сто лет прожить!

— Так живи, Степан, хоть двести, кто мешает? — засмеялся Баданец. — Видишь, новый корпус строится? Я тебе там трехкомнатный «люкс» отдам — приезжай, когда хочешь, и заселяйся!

Они стояли в спортивных костюмах и с удочками на уходящем в озеро деревянном причале. Пахло свежей водой и хвоей.

— Причем жить эти двести лет ты можешь не просто чиновником от науки на голом окладе, а долларовым миллионером! — неожиданно добавил газовый барон. Он уже не улыбался. — Хочешь быть долларовым миллионером, а Степа?

— Спрашиваешь! — хохотнул директор НИИ. — Только как же им стать-то?

— Да очень просто. Надо чтобы твои мозги и твои идеи были надлежащим образом оплачены. И сейчас такая возможность имеется…

— Э-эх, за мозги у нас никогда не платили, — вяло махнул рукой Михайлюк. — Глянь, у тебя, кажется, поплавок дернулся…

Но Виктор Богданович не обратил на поплавок ни малейшего внимания.

— «Никогда» было раньше. С этой минуты начинается «сейчас», — очень серьезно произнес он. — Принято решение привлечь тебя к очень важному для Украины проекту. И очень перспективному с финансовой точки зрения…

Михайлюк молчал. Его лицо приняло растерянное, кислое выражение. Ни интереса, ни азарта, ни хотя бы любопытства! Очень странное поведение человека, которому предлагают миллионы долларов! Может, он просто не понимает, о чем идет речь? Или думает, что с ним шутят?

— Этот проект включает в себя изготовление ракетного топлива из радона, — продолжал Баданец. — А на тебя я вышел потому, что именно ты запатентовал этот способ! Я уже говорил о тебе с Президентом страны, и он дал «добро»! Врубаешься, Степа?

Но Степан Тарасович повел себя очень странно и непонятно. Вместо того чтобы оживиться и обрадоваться, он явно занервничал, отложил удочку и вытер большим клетчатым платком вспотевший лоб. Потом снова взялся за удочку и принялся проверять наживку.

Баданец был неприятно удивлен.

— Степан, ты понимаешь, о чем идет речь?! — Он не смог скрыть раздражения. — Ты занимаешься тем, что хорошо знаешь — руководишь обогащением радонового газа и его переработкой в топливо, а за это получаешь семь процентов от прибыли! Это двадцать-тридцать миллионов долларов в год! Брось, на фиг, своих червяков!

Михайлюк запутался в леске, несколько раз подергал ее, но только сильней затянул. Он по-прежнему отмалчивался, и понять причину этого было невозможно.

— Да что с тобой?! Ты не хочешь стать миллионером?!

Баданец непонимающе рассматривал будущего партнера и напряженно ждал ответа. И тут Степан Тарасович, выражаясь молодежным языком, «затупил».

— Стать миллионером я хочу, но у нас правительственная тема, мы закрываем пятилетнее исследование, оно на контроле в правительстве… — глядя в сторону, промямлил он. — Я не могу бросить институт и заниматься этим радоном…

Терпение собеседника лопнуло. Будто злой волшебник махнул своей палочкой, и на деревянных мостках произошло мгновенное превращение: добропорядочный бизнесмен Виктор Богданович Баданец — уважаемый гражданин, спонсор и меценат, исчез. На его месте появился Витька Боек, который в середине девяностых подмял под себя всю киевскую братву.

— Ты что, офуел, козлина парашная! — страшным голосом заорал он и затопал ногами так, что чуть не выбил доски причала. — Какое, на хер, исследование? Засунь его себе в задницу! Прочисть уши — тридцать миллионов в год! Президент одобрил! Да я твой долбаный институт дотла сожгу!

Несколько молодых людей в темных костюмах выскочили к причалу, настороженно осматриваясь по сторонам и держа руки под пиджаками.

Михайлюк едва не уписался. Он шарахнулся в сторону, оступился и чуть не упал в воду, но крепкая рука ухватила его за шиворот.

— Извините, Степан Тарасович, нервы… Давайте я вас отряхну…

На причале вновь стоял учтивый представитель городской бизнес-элиты Виктор Баданец.

— Просто речь идет об очень серьезных вещах и об очень больших деньгах. Отказываться тут нельзя. Нельзя отказываться, дорогой Степа!

Михайлюк беспомощно хлопал глазами, словно двоечник у доски.

— Вы понимаете, Виктор Богданович, это было много лет назад… Расчеты сырые, я просто подогнал цифры, чтобы свести концы с концами… Опытным путем их никто не проверял, даже эксперименты не проводились… И я давно отошел от этой тематики…

Баданец исподлобья тяжело смотрел на академика, сдерживая рвущиеся наружу эмоции. Видно было, как тяжело ему это дается, но он все же справился.

— Степан, сейчас появилась возможность все исправить и довести дело до конца, — тихо, но внушительно, заговорил он. — У тебя будут помощники. Ты видел, какими возможностями я обладаю. Скажи, кто тебе нужен: химики, физики, математики, практики, теоретики — мы подберем самых лучших. Мы не подпольным производством презервативов собираемся заниматься, у тебя будет положение, авторитет, признание на государственном уровне, всенародная слава! Все в твоих руках!

Степан Тарасович умоляюще прижал руки к груди.

— Да поймите же, Виктор Богданович, я ничего не могу сделать! Я все забыл… К тому же там сама идея нежизнеспособна… Это блеф, фальсификация…

— Что ж…. Так, значит, так!

Развернувшись, Баданец медленно пошел к берегу.

— Я уезжаю, — сказал он напряженно ожидающим охранникам. — Гостя кормить, поить, но никуда не отпускать. И не давать звонить!

Михайлюк растерянно топтался на причале, не зная, что теперь делать. В голове, как стриж в клетке, билась одна и та же странная фраза, смысла которой, услышь ее Баданец, он все равно бы пока не понял: «Ну, Губарев, ну, сука! Будь ты проклят со своими долбаными прожектами!»

— А вы и правда кандидат наук? — Молодая курносая девушка изумленно осматривалась.

Андрей представил, как она воспринимает его жилище, и поморщился. Отчетливый запашок засорившейся канализации, выцветшие обои, обшарпанный пол, продавленный диван, старый двустворчатый шифоньер, круглый, покрытый бархатной скатертью обеденный стол, на котором лежит стопка тетрадей и стоит компьютер с плоским двадцатидюймовым монитором — единственная приличная вещь в доме.

— Правда, — кивнул он и полез в шифоньер. — Могу диплом показать.