Когда взорвется газ? - Данил Корецкий

Ознакомившись с материалами, Баданец решил, что никаких проблем с Михайлюком не возникнет. И на первом этапе не ошибся.

Их знакомство состоялось в областном театре, на юбилее заместителя городского головы Павло Апанасова. После короткого, но блистательного концерта, в высоком беломраморном вестибюле был накрыт богатый фуршет. Бутерброды с сырокопчеными колбасами и ветчиной, жульены, икра, водка, коньяки, шампанское… Михайлюк, в общем-то, мало для кого представляющий интерес, являлся здесь чужеродным телом. С бокалом шампанского в руках он вяло передвигался от одной компании к другой, здоровался со знакомыми, целовал ручки дамам, не очень успешно заводил короткие разговоры.

Это был довольно высокий, толстый дядька с вальяжными манерами и нездоровым румянцем на отвисших щеках.

«Давление, — определил незаметно наблюдающий за ним Баданец. — Сто шестьдесят на сто, не меньше…»

Академик допил шампанское и взял с подноса рюмку коньяка. На одутловатом лице отчетливо отпечаталось чванливое недовольство из-за твердой уверенности, что все причитающиеся ему в этой жизни блага, по чьему-то недосмотру или халатности, еще недоданы.

Не являясь группообразующей единицей, он блуждал по залу и нигде подолгу не задерживался, медленно, но верно приближаясь к поджидающему его охотнику. Наконец дистанция сократилась до прицельной.

— Степан Тарасович! — Очаровательная Алина — референт юбиляра, белозубо улыбаясь, помахала ему рукой. — Позвольте вас познакомить: Виктор Богданович Баданец, вы о нем, конечно, слышали, это известный человек не только в городе, но и в стране…

— Ну, как же, как же, конечно, слышал…

Михайлюк не мог скрыть приятного удивления, жидко-голубые глаза засветились неподдельной радостью, губы сложились в приветливую улыбку. Рядом вспыхнули блицы репортеров светской хроники, запечатлевающих историческое рукопожатие газового барона и главного эксперта по газу.

Баданец, рекламно улыбаясь и удерживая руку директора института, почтительным тоном произнес:

— Степан Тарасович, я очень рад, что мы наконец-то встретились. Ваши работы для нас, газовиков-практиков, как профессиональная Библия. У меня к вам столько вопросов… Думаю, нам следует познакомиться поближе…

Ошарашенный Михайлюк только и смог, что рассеянно проблеять:

— Виктор Богданович, дорогой, я тоже очень, очень рад! В любой момент к вашим услугам!

— Тогда прямо сейчас и выпьем за знакомство, а Алиночка нас в этом поддержит!

Через несколько минут академик оказался в центре большой компании: к ним подошел и Апанасов, и сам городской голова Маслюков, и начальник милиции Крайницкий… Фотографы ловили крупные планы, начальники демократично улыбались и дружески чокались с академиком, у которого от такого успеха даже крупная родинка на желтой, как дыня, лысине излучала довольство и полное удовлетворение.

Через полчаса Баданец взял под руки Апанасова и Михайлюка, отвел в сторону и заговорщически предложил:

— А давайте-ка, парубки, возьмем Алину да махнем ко мне на дачу. Я туда вызову девчонок, устроим предварительный просмотр… Да и вообще, мне нужны объективные члены жюри для всех конкурсов красоты. Пойдете?

— Ни, Виктор, мне це неудобно, — открестился юбиляр. — А вот на дачу поехать можно… Отчего не поехать?

— А я и в жюри с удовольствием войду! — сказал Михайлюк. — Научным работникам оценивать красоту не возбраняется!

— Молодец, Степан Тарасович, мне это нравится! — Баданец дружески хлопнул академика по плечу. И горячо, как комсомолец на диспуте, зашептал: — Я в ближайшее время в Москву собираюсь, там совещание на высоком газовом уровне. Полетели со мной! С серьезными людьми познакомимся, москалей уму-разуму поучим, да и развлекательная программа будет отличная! Полетели, Степан Тарасович!

Окаменевший в виде столба городничий в финальной сцене «Ревизора» был более подвижен, чем Михайлюк, застывший с поднятой рюмкой перед широко улыбающимся Баданцом. Даже обычное выражение недовольства исчезло с багрового лица. Жизнь исправлялась и, похоже, собиралась выдать все блага, которые так бессовестно задолжала.

— А что? И поехали! — наконец ожил он.

— Вот и славно, Степан Тарасович! — довольно засмеялся Баданец. — Я вижу, мы крепко подружимся!

Жизнь Михайлюка действительно чудесным образом изменилась.

В Москву отправились на частном «Фальконе» с отделанным блестящим деревом салоне и красавицей-стюардессой. Впрочем, в проходном отсеке для обслуги летели еще четыре спонсируемые Баданцом красавицы. На них никто не обращал внимания до тех пор, пока не требовались специфические услуги, которые те оказывали безотказно и на высоком профессиональном уровне. Вначале Михайлюк удивлялся тому, что холеные, ухоженные, вроде бы знающие себе цену девушки находятся в жалком положении породистых кошек и мирятся с этим. Но потом то ли Марианна, то ли Снежанна объяснили: таковы правила игры — вначале надо все терпеть, а потом, когда станешь «звездой» и будешь купаться в славе, поклонении и деньгах, пережитые унижения забудутся сами собой, больше того — получишь возможность унижать других…

«Ой ли?» — усомнился знающий жизнь Степан Тарасович. Красавицы явно глубоко заблуждались, но не в его интересах было наставлять их на путь истинный. Поэтому он только гладил их по головкам, другим частям тела, улыбался и кивал — вроде соглашался.

В Шереметьево их встретили у трапа — с красавицами, цветами и хлебом-солью, пересадили в вертолет и через двадцать минут высадили на роскошной усадьбе, где тут же закатили лукуллов пир. На другой день украинских гостей принимали в роскошном небоскребе «Трансгаза», и сам Валентин Леонидович Скорин удостоил Михайлюка аудиенции, добрых слов и совместного чаепития. Потом прошла конференция, на которой академик сидел в президиуме, хотя выступать на любую тему почему-то отказался. Вечером — снова роскошный ужин в компании российских газовых баронов, депутатов и крупных руководителей.

Будь директор института нефти и газа хоть чуточку скромнее и реалистичнее, он бы задумался: чем его отнюдь не выдающаяся персона привлекла внимание всех этих фантастически богатых и властных людей? Но скромностью он не страдал, наоборот — завышенной самооценкой и нарциссизмом, поэтому воспринимал все происходящее как должное.

Лежа на огромной кровати в неправдоподобно дорогом номере лучшего отеля Москвы и рассматривая в потолочном зеркале, как две стройные загорелые девушки самоотверженно трудятся над его бесформенной белой тушей, он самодовольно улыбался и думал: «Ну, молодец, Степка, чисто царь!»

Апофеозом поездки оказалась королевская охота. Перед возвращением домой они слетали на Алтай, где пересели в вертолет местного газового феодала, который, протянув лопатообразную ладонь, представился с обескураживающей простотой:

— Сеня!

— Степа, — растерянно буркнул академик, чтобы не выбиваться из принятого стиля общения.

— Держи, Степа! — Сеня сунул в мягкую руку Михайлюка тяжелый карабин с тонким стволом и толстым прицелом. — Сумасшедшая штука! Я раз из нее мархура на пятистах метрах снял!

Дрожащий и гремящий вертолет на бреющем полете прочесывал крутые скалистые горы, Баданец и Сеня азартно выглядывали в открытую дверь, откуда била в салон упругая струя холодного воздуха. Михайлюк сидел в стороне, ежился и вспоминал сообщения прессы о разбившихся во время браконьерской охоты вертолетах с начальством. Похоже, его новые друзья ничего подобного не читали. Или были уверены, что с ними ничего плохого и неприятного случиться заведомо не может.

— Вон, давай, бей! — перекрывая рев двигателя, заорал Сеня.

Грохнул выстрел, второй, третий…

— Мазила! Пусть Степа попробует!

Директор НИИ прильнул к синеватой оптике, ловя маленькую фигурку животного, испуганно несущегося вдоль почти отвесного склона. Оглушительно грянул выстрел, карабин сильно ударил в плечо, чуть не сломав ключицу.

— Да куда ты палишь! Дай мне! — Выхватив карабин, Степа открыл беглый огонь, потом, повернув крупную голову, заорал пилотам: — На второй круг! На второй заходи!

Михайлюку эта охота не была в радость — он человек по характеру своему мирный, «травоядный», но чувство причастности к красивой жизни богачей, где уже «все включено», примирило внутренний настрой с реальностью, и он отдался атмосфере азарта — так же кричал: «Мазила!», бил кулаком в ладонь, короче, участвовал в процессе. Однако плечо болело, в ушах звенело, и карабин в руки он больше не взял. Зато его спутники стреляли из двух стволов и, в конце концов, завалили огромного красавца-козла с полутораметровыми штопорообразными рогами.

Вертолет сел неподалеку, два прислужника Сени сноровисто разделали мархура, разложили костер, быстро сварили шулюм и пожарили шашлык. Это было нарочито аскетичное, но впечатляющее застолье. Отвесные, с острыми гранями скалы, падающий с высоты ледяной водопад, огонь, душистое горячее мясо на раскаленных шампурах, водка — и все. Контрастом с дикой природой выглядел стоящий на краю площадки вертолет с опустившими края лопастями. Внизу, в ущелье, клубился серый туман, заходящее солнце красило в багровый оттенок шершавые базальтовые плиты. Охотники пили водку и рвали зубами жестковатое мясо. Было в этом спонтанном ужине нечто первобытное и прекрасное, что выгодно отличало его от десятков более продуманных и подготовленных застолий. Михайлюк внезапно почувствовал, как играет в жилах горячая кровь, ему захотелось выстрелить из карабина, а возможно, самому застрелить какого-нибудь зверя…