Лорс рисует афишу - Ахмет Мальсагов

Радует его звонкий стук кирпича, откалываемого мастерком печника, радует перезвон пестиков по чугуну — это Вадуд и Петя толкут мел для изготовления замазки, которой никак не напасешься в магазине.

Над головой громыхает железный гром, и Лорс выскакивает на солнце, лезет по лестнице на жаркую крышу, сверкая голой спиной. Там орудует Евген, непобедимый конкурент немощного райкомхоза, сельский красавец мужчина с пронзительно-синими глазами и рыжими холеными усами на матовом, благородном лице. Он постукивает киянкой по кровле. По-кошачьи осторожно ступают его ноги в толстых носках, что поверх галифе. Евген то тут, то там льет из ведерка воду по стыкам крутой железной крыши, определяет, где же у крыши слабина, куда стремится струйка, куда же просачивается дождь, достигавший в ливни клубного пола и заставлявший Эдипа нередко вывешивать объявление: «Ввиду атмосферных осадков у нас разошлись швы. Танцы отменяются».

— Нашли, дядя Евген? — ходил Лорс по крыше, тоже нажимая ступней на стыки.

— Хто ж его знает, где. Найдем, — цедит красавец, покручивая пышные усы. — Доставай, завклуб, мешковину и рогожу. И побольше мелу, олифы для замазки. Заделаю я ваши швы. Не потекёть.

Оставив рубанок, мчится Лорс в один конец искать мешковину и рогожу. Оставив Петю со ступкой и ситом, мчится в другой конец Вадуд скупать школьный мел, если не окажется готовой замазки.

А вечером — репетиция. Лорс сам стал проводить занятия с кружковцами. Удивительнее всего, что уже без боязни входил он к девушкам в репетиционную. «А чего удивляться, — думал Лорс, — жизнь показывает, что барьеры летят к черту, когда вместе делаешь дело. Барьеры — это выдумка задумчивых бездельников!»

Танец «стариков»

— Послезавтра наконец едем с концертом в колхоз, — объявляет Лорс. — Бумажки на освобождение от работы для всех готовы.

Все молчат. Но Аза, конечно, в этом жанре не умеет.

— С чем едем?! — тотчас демонстрирует она вспыхивающий румянец, который у нее всегда наготове. — С четырьмя хоровыми песнями и переплясом?

Обычно концерты, говорят, состояли почти целиком из номеров Эдипа. Он не только пел «Кабачок», но знал цыганские романсы, исполнял басню «Лиса и Бобер» и даже выступал с акробатическими этюдами. А как быть теперь?

Лорс уже знает по опыту, что вслед за Азой заговорят все. Поэтому он располагается поудобнее, по-братски делит горбушку хлеба с Ватуши, придвигает бумажку с солью. Ну?

— Ни одного нового танца!

— Ни одного музыкального номера!

— Ни одного художественного чтения!

— Ни одного зрелищного номера! Эдип — тот прыгал через горящее кольцо, как лев, — вспоминает Капа. — Вызывали на «бис»!

К воспоминаниям о сценической славе Эдипа Лорс ревнует, и это его смутно радует: значит, и в нем, Лорсе, подспудно созревает артист, хотя пока еще он готов скорее умереть, чем решиться выйти на сцену.

— У меня — сердце и когти льва, но через горящее кольцо я пока не сумею, особенно на «бис», — запивает он горбушку водой. — Но руководство, товарищи, не дремало! Имею для вас пару сюрпризов. Музыкальный номер — Яша Покутный. Он наконец сменил портфель на балалайку и вернулся к искусству. Исполнит грустное попурри; репетицию я с ним провел. На полевом стане будет стоять плач! Художественное чтение готово у Липочки; он прочитает мой фельетон из жизни колхозной бригады, потому что скетч у меня не получился, хотя я делал все, как положено: слева писал имя героя, справа — чего он сказал. А частушки… Нет, не про меня, Аза, не волнуйтесь! Частушки у нас с Капой уже по секрету приготовлены, сейчас прослушаем. На колхозном материале! Я не зря ездил в «Восход». Наконец, Аза прочтет колхозникам лекцию на двадцать минут, не больше. Конечно, ее выступление никак не назовешь художественным чтением, но лекция нужна!

Лорс не только импровизирует. Он давно и со страхом думает о своем первом концерте. Он сделал все, что умел. У него даже высчитано до секунды, сколько займет программа. Всего сорок две минуты вместе с лекцией. Конечно, мало, но что делать?

Однако не импровизировать при Азе он тоже почему-то не может. Он всегда старается уловить в ее насмешливых глазах хоть искорку одобрения.

— Зрелищный номер — это Ватуши, — вдруг придумывает он.

— Ватуши — в хоре. Что он еще будет делать? Прыгать через горящее кольцо? — невинным тоном спрашивает Аза.

— Просто показать такого мужчину зрителям — это уже номер! — заверяет Лорс. — Ватуши, я нашел в кладовке две двухпудовые гири. Поиграешь ими на полевом стане. Договорились? Завтра в шесть утра, перед твоей работой, порепетируем.

— Угу! — Ватуши выхватывает у Лорса остаток горбушки.

— И, наконец, национальный номер, — объявляет Лорс. — Вадуд!

— Я тут.

— Выступишь в концерте. От уборщицы до директора — все мы обязаны служить искусству.

— Конечно, если для культуры требуется… Но я ничего не умею. Это неважно?

— Станцуешь лезгинку. Можно без кинжалов в зубах.

— Любой чеченец и ингуш это должен уметь, но я не умею. У меня короткая фигура, никак не подходит.

Лорс критически смотрит на стриженую голову Вадуда, вдавленную в могучие плечи, на его отсутствующую талию, на его крепкие короткие ноги в сандалетах.

— Тебе бы какой-нибудь смешной танец, — фантазирует Лорс. — Шутку юмора, как говаривал Эдип.

— Шутку юмора? Это другое дело! Мой старый отец до сих пор лучше всех горцев в ауле исполняет «Шуточный танец стариков». Я точь-в-точь копирую. Дайте место! Стучите в табуретку! Хлопайте в ладоши! Аза, выходи в круг. Только хромай немножко и согнись, ты теперь уже старенькая.

Лорс бьет в табурет, как в бубен.

В кругу появляется настоящий дряхлый старик. Он ковыляет, припадая на хромую ногу и держась за согбенную поясницу. Но слышит звук бубна и незаметно для себя начинает притопывать в такт лезгинке.

Быстрее дробь бубна… Разгорается кровь у постаревшего джигита. Сверкают глаза. И видится ему, что не старуха ковыляет перед ним, а прекрасная и легкая, как лань, девушка, какой была когда-то жена.

Догадавшись, что от нее теперь требуется, гибко распрямилась Аза, стремительно поплыла по кругу, косы вразлет…

Быстрее движется старик по кругу. Ходит у него ходуном, вздрагивает, танцует каждая жилка и косточка. Все любовнее заносит танцор над плечами партнерши крылья рук.

Вырывается хрипло из старческой груди лихой возглас:

— Ас-са! Торш-тох! (Ударьте же как следует в ладоши!)

И еще азартнее хлопают ладоши в такт бубну.

— Теперь замедляй бубен, — шепчет Вадуд Лорсу.

Смиряется, начинает затихать музыка. Всё больше никнут плечи и голова танцора, все медленнее и печальнее танец.

— Теперь сразу прекрати, — шепчет Вадуд Лорсу.

Оборвалась дробь, старик замер, забавно схватился за поясницу и поднял изумленные глаза. Перед ним — старуха! А где же стройная, как ветка ивы, девушка? Где молодость?! («Жизнь моя, иль ты приснилась мне!» — вспоминается Лорсу любимая есенинская строка.)

Под чуть слышную теперь дробь бубна старик и старуха смешно ковыляют прочь, бережно поддерживая друг друга. Он припадает на одну ногу, она — на другую, но полна взаимной нежности их немощная грустная походка.

Тишина. Слышно только, как растроганно сопит Ватуши.

— Не годится, да? — виновато и робко спрашивает у Лорса стриженый человек с короткой шеей, который вдруг превратился из старика в Вадуда.

— Слушайте, да это же замечательный национальный номер для концерта! — восклицает кто-то в дверях.

Все оглянулись. Это была Полунина.

— Сидите, сидите! — замахала она руками. — Я зашла на минутку, на огонек. Меня ждут в колхозе. Завидую я вам, ребята… Эх, была бы помоложе… А танец очень хорош!

Лорс ловит взор Азы. И видит в ее глазах то, что всегда хотел бы видеть — одобрение.

— И все-таки так нельзя! — тряхнула косами Аза, когда после репетиции все разошлись. — Ответственный выезд, а мы на ходу лепим концерт! Откуда у вас задатки халтурщика?

Лорс продекламировал в ответ:

Он ловит звуки одобреньяНе в сладком ропоте хвалы,А в диких криках озлобленья…

— Почему вы все время со мной разговариваете так иронически, Лорс?

— Я?! А свою фразочку о трюмо вы, конечно, не помните! Вместо того чтобы помочь мне, подбодрить — я ведь был тогда так растерян…

— Если бы не эта моя фразочка, может, не было бы даже такого концерта, — звонко рассмеялась Аза. — Чтобы вы очнулись, вас надо немножко разозлить. Или наоборот — сказать вам то, что я так плохо умею говорить…

— Что?

— Ласковое слово.

Дописался!

Одно из писем Эли удивило Лорса своим высокомерием: «Ты мне все время так расписываешь конюхов, доярок, баянистов, бригадиров… Скажи, а есть ли среди твоих клубных людей просто интеллигентный человек?»