Лорс рисует афишу - Ахмет Мальсагов

Стенгазету колхозники восприняли живо. Что касается концерта, то дружно хлопали почти всем номерам, а танец «стариков» и частушки заставили повторить на «бис». Так что концерт растянулся на пятьдесят минут. Лорс видел, что ни одна свекловичница не ушла пропалывать свою делянку, пока не досмотрела. Пришли на концерт трактористы с самых дальних гонов. Иван Матвеевич слушал выступления артистов на обоих полевых станах и сердечно сказал: «Очень хорошо, ребята. Спасибо вам от всей бригады!»

«Такой ли уж большой смысл в подобных делах?» — размышлял Лорс, стараясь увернуться от холодной струйки, стекавшей на лицо через брезентовую крышу грузовика. После бесконечных танцулек он впервые прикоснулся к настоящему клубному делу. Но что он, «полпред культуры», принес сегодня в «Восход»?

Интересно, что думают о поездке кружковцы? Они-то люди бывалые.

…Выгрузились. В клубе сегодня выходной, никого нет. Все одиннадцать участников концерта наперебой стали хвалить друг друга. «Так бывает в волейбольной команде, — подумал Лорс, — если игра выиграна. Даже мазилу хвалят!»

— Понравилось? — спросил Лорс у Тамары, когда гвалт утих. — Вы ведь сидели среди колхозниц…

— Мне было очень любопытно, — сказала она, помедлив. — Я волновалась… По-моему, выезд получился!

Лорс увидел по лицам умолкших кружковцев, что тщеславие не накормлено, порции — с обвесом. Деликатная Тамара поспешила подлить добавки, стараясь, чтоб каждому досталось хоть по полполовника. Она сказала приятное и Яше Покутному, и Капе, и Клавке, танцевавшей «цыганочку», и Липочке, и Вадуду… А закончила так:

— Толстая женщина рядом со мной сказала: «Ползаешь, ползаешь по делянке, а сейчас словно солнышко увидела». Другая приговаривала: «По телевизору оно, конешно, красивше, тут не заспоришь. Но я лично только живых артистов люблю смотреть».

«Артисты»… «Словно солнышко увидела»… И это организовал он, Лорс, подумал директор, тоже поддаваясь тщеславию. Он выжидающе смотрел на замолчавшую Тамару. Он тоже ждал добавки.

Половник, довольно-таки полный, поднесли ему с другой стороны.

— А говорили, провалимся без Эдипа! — сверкнула белейшими зубами Капа, хотя опасалась она сама первая.

Лорс потянулся, приосанился, подобно Эдипу, и сказал как мог скромнее:

— Ну что ж, будем стараться еще «красивше»…

Однако он тотчас съежился и засуетился, поймав проницательный взгляд Азы, потому что боялся не только насмешки, но даже намека на нее.

В эту минуту и появился в дверях аптекарь. Откинув мокрый капюшон плаща, он поздоровался, обвел всех улыбчивыми глазами.

— Ну, как прошла жатва лавров в колхозе?

Ничего неприятного в этой добродушной фразе не было, только Лорс вспомнил почему-то ухмылку Цвигуна там, в редакции, в день выхода злополучной корреспонденции: «Упиваешься славой, вундеркинд?»

— Лорс, можно вас на минутку? — попросил аптекарь и сказал Лорсу, когда вышли в зал: — Я уже второй раз вынужден сюда прибегать за вами. У нас Эля.

Слово «вынужден» он сказал так, что Лорс понял: аптекарь очень не хотел бы его встречи с Элей.

— Обязательно приду, — ответил Лорс, хорошенько подчеркнув слово «обязательно». — Отпущу ребят — и тотчас приду.

Аптекарь ушел. Кружковцев не пришлось отпускать, они уже расходились сами, потому что вышла Аза. И вышла со словами:

— Идемте, товарищи, не будем мешать директору. Ему надо еще отчет составить о наших… победных гастролях.

«Что это с ней? — опешил Лорс. — В машине свою косынку протянула: «Подложите под голову, а то лицо соломой колет». И вдруг так зло, без всякого повода о «победном» отчете».

Вадуд прошептал Лорсу, идя к выходу:

— Знаете что? Аза слышала, зачем вас аптечник зовет. Конечно, это не мое дело… Но Аза вас, кажется… очень любит.

В стенах Дома культуры Вадуд держался с директором строго официально и говорил ему только «вы», хотя они были одногодки.

«А что такое, голубчик, клуб в пьинципе?»

Эля полулежала на диване в первой комнате, небрежно листая журнал. Ее красивое лицо не дрогнуло при виде Лорса. Но в подсиненных, широко открытых, как всегда, глазах блеснула за длинными ресницами радость.

Поздоровавшись с Лорсом, прошла на кухню жена аптекаря в накрахмаленном поварском колпаке с кружевами. Пахло ванилью и чем-то поповским. Свечами? Двери в гостиную были настежь, там горели свечи и сидели, играя в карты, четверо: сам хозяин, пухлая старушка с маникюром, знавшая тайну слова «доклад», еще какая-то старуха — черная и сухая, как мумия, с заносчиво выдвинутым подбородком, а четвертый… Цвигун!

— А-а, старик! Привет, — вскинул Цвиг волнистую шевелюру, не откладывая карт.

«Ты-то как сюда мог попасть?» — послышалось Лорсу удивление в голосе бывшего коллеги. Робко поздоровавшись со старухами, Лорс ответил коллеге, погромче называя его фамилию (Арк. Цвиг этого не любил):

— Привет Цвигуну.

Лорс поспешил вернуться к Эле.

«Жорж — троюродный брат мамы, — прошептала Эля, кивнув в сторону гостиной. — Мой отец его тоже не переносит, как и ты».

Мелькал накрахмаленный поварской колпак. Беспрестанно тянул голову из-за стола, заглядывал в комнату к Лорсу и Эле Цвиг.

— Ну, идемте же, Эля, поучитесь в преферанс! — не выдержал наконец Цвигун. — Лорсу это неинтересно, он любит только интеллектуальное — шахматы, а теперь, наверное, домино. Да, старик?

Говорить Лорс и Эля не могли. Им оставалось перекидываться незначительными фразами.

— Торт готов, я должна накрывать, — проворковала в гостиной жена аптекаря, поднимая картежников. — Эля мне поможет. А вы все пока — в ту комнату, на диван.

Цвиг сел рядом с Лорсом и зашептал:

— Профессорская дочка? Глазищи, упаковка — люкс! С тебя взора не сводит. Вот тебе и неудачник.

Цвигун критически оглядел свитер Лорса, бело-голубые от стирок джинсы. А когда подсел аптекарь, Цвигун громко обратился к Лорсу:

— Значит, в затейниках все-таки удержался? Рад, рад.

— Он у нас теперь директор Дома культуры, организатор всей духовной жизни, — объяснил хозяин с обычным своим насмешливым дружелюбием.

— «Меры по сигналам приняты», как пишут в газетах! — удивленно присвистнул Цвиг и покосился на дверь гостиной, оглядывая фигуру Эли. — Да ты из счастливчиков, старик! Директор… Глава духовной жизни! А говорили… жизни не знаешь! А?!

Тощая старуха, Зинаида Арсеньевна, пристально и со стариковской бесцеремонной обстоятельностью изучала Лорса. Потом спросила, не выговаривая буквы «р»:

— А что это такое ваш клуб в пьинципе, голубчик?

— Представляю себе нашу старую дворянку в избе-читальне, — шепнул аптекарь проходившей рядом жене и прыснул.

«Кажется, старуха услышала. Ух, как сверкнули глаза!» — подумал Лорс, впервые в жизни увидавший живую дворянку.

Цвигун, наверное, тоже услышал аптекаря. Он ухмыльнулся и ответил Зинаиде Арсеньевне на ее вопрос, словно Лорса тут и нет:

— Не знаю, как в принципе, а на деле любой сельский клуб — это учреждение культуры, заменяющее… культуру.

— Тогда, вейоятно, там позволительно остьить так, как изволили вы сейчас, — отрезала Зинаида Арсеньевна и отвернулась от Цвигуна к Лорсу: — Меня не пьедставили вам, голубчик. Я вьяч, и тут недавно. Сама напьясилась в деевню. Надоела мне гоядская сутолока. Вы гоожанин? Пьежде интеллигенция жейтвовала собой йади деевни. А мы ленивы да заносчивы. Я-то стаюха. Клуб — это что же? Танцы? Частушки? Мне, новоселке, непьеменно надо это знать.

— Да, клуб, как наверняка думает Цвигун, — это место для танцулек под гармошку, — ответил ей Лорс. — Но клуб — это также место, где люди в принципе могли бы чувствовать, что они — вместе, что есть на свете роскошь человеческого общения, о которой Сент-Экзюпери говорил как о единственной настоящей роскоши. Словом… Да я сам не знаю, я говорю только, каким мог бы быть клуб…

В ясных, пытливых глазах Зинаиды Арсеньевны — Лорс увидел это сразу — не было и тени превосходства или пренебрежения. Она слушала сбивчивую речь Лорса с интересом.

— Одинокому — весь мир пустыня! — высокопарно реабилитировался Цвигун, опять заглядывая в гостиную — слышали ли его и там?

— Вот умник-то, пьости господи! — сердито всплеснула пергаментными руками Зинаида Арсеньевна.

Чтобы позлить завистливого Цвигуна, Лорс решил переплюнуть его шикарностью цитат:

— У Поля Элюара есть такие строки: «Наши дети будут смеяться над черной легендой о человеке, который был одинок!» Почему только наши дети, а не мы? Почему всё — потомкам? Даже смех… Разве мы не можем быть не одинокими?

— Мы с женой, — поспешил унять спор хозяин, — и в пустыне не почувствуем себя одиноко, если рядом будут такие люди, как мои милые гости. Сейчас пойдем к столу.