Кобра - Доминик Сильвен

Теперь Мартина лежала одетая на своей кровати и разглядывала компьютер, стоящий на ее письменном столе. Благодаря текиле она смотрела на эту серую машину другими глазами. Ящик, в котором полно народу. Доказательство: именно в этом ящике она нашла свою мать. Свою умершую мать. Марилиз, довольно складно рассуждавшая обо всем и ни о чем, объяснила ей, что писатели, сочиняющие фантастические романы, называют Интернет матрицей. [Слово matrice во французском языке означает также «матка».] Ох и умники эти писатели!

Дети-сироты ищут своих родителей, братьев и сестер. Родители, мучимые угрызениями совести, разыскивают своих выросших детей. Все они копошатся, толпятся там, в ящике. Три месяца назад, после некоторых колебаний, Левин наконец решилась и поместила свое сообщение на многих сайтах: Мартина, родилась 20 июля 1964 года, в больнице «Сент-Антуан», 12-й округ Парижа.

Ей хотелось многое рассказать Алексу в ту ночь. Но она не смогла вымолвить ни слова. Потому что одно слово потянуло бы за собой другое. Пришлось бы рассказывать всю историю. Историю, подходящую для чувствительных девушек, но не для офицеров полиции. Забавно, черт побери, подумала Мартина, приподнимаясь на локте только для того, чтобы проверить, в состоянии ли она еще двигаться. Лучший способ не окаменеть - добраться до кухни и взять бутылку текилы с шикарной этикеткой, которая стоит на покрытом клеенкой столе. Если удастся налить себе еще текилы, значит, все в порядке.

Если уж рассказывать, то обо всем сразу, это ведь потруднее будет, чем проделать путь на кухню: моя мать стала жертвой коллективного изнасилования, когда ей было пятнадцать лет. Моя бабка заставила ее родить анонимно и отдать меня службе усыновления. Годы спустя мать захотела меня найти. Но рак скосил ее прежде, чем она сумела осуществить свое желание.

Потом, благодаря вездесущей и всемогущей матрице, происходит одно из двух: либо дело не движется с места: сведения о вас плавают в кибернетической пустоте и никого не интересуют, либо все случается очень быстро. Для Мартины, рожденной 20 июля 1964 года в больнице «Сент-Антуан», 12-й округ Парижа, ожидание, длившееся тридцать шесть лет, завершилось в одну неделю.

Моя тетка видит мое сообщение. Моя тетка мне звонит. В разговоре ходит вокруг да около, говорит, что позвонит еще. Мы обе медлим, это ведь дело непростое, такого рода встречи. Но тетка вдруг рубит сплеча: моя мать умерла. Бабка, пенсионерка, живет себе поживает в Руане, где в течение долгих лет с успехом занималась книжной торговлей. Культура, так сказать, для всех.

Мартина вдруг подумала о том, что никогда не любила книги. Разумеется, у нее дома на этажерке стоит несколько книг - по праву, баллистике, судебной медицине, судопроизводству. Но ни одной художественной. Чепуха все это. Сладкие слюни. В жизни куда больше интересного, чем во всех этих дерьмовых сочинениях.

Левин открутила металлическую крышку бутылки, секунду помедлила, потом, любуясь цветом текилы, вдохнула ее запах. Удачная хитрость. Только запах, цвет и этикетка. И пить уже не обязательно. Слишком - хуже, чем достаточно. Она закрутила крышку и за неимением бара поставила бутылку в стенной шкаф. К чему ей бар? У нее и гостей-то никогда не бывает.

Несмотря на поздний час и неизбежный шум, Левин наполнила ванну. Погрузившись в воду, она стала размышлять о том, что ей когда-то рассказывал Саньяк, специалист, изучающий структуру преступности и, в частности, серийных убийц. Как правило, у них было трудное детство, безответственные или даже жестокие родители, этих детей раздирали противоречивые чувства по отношению к приемной семье. Конкретный пример: Ги Жорж, убийца, орудовавший на востоке Парижа. Его мать, забеременевшая от американского солдата, который потом уехал в Соединенные Штаты, бросила своего новорожденного ребенка. Он был отдан на воспитание в семью, где уже было много приемных детей. Мальчишка стал одним из членов стайки, не согретой душевным теплом.

Слушая Саньяка, Мартина понимала, что ее жизненный опыт во многом повторяет негативный опыт этих убийц. Приемные семьи давали ей кров, пищу и практически ничего больше. У нее не было корней, не было своей среды, не было ориентиров, не было любви.

Почему ситуация порой доходит до крайности? Что делает нас неспособными жить в обществе? Я выбрала тот образ жизни, который позволил мне обрести уверенность, найти опору в определенной среде, ведь активная деятельность мне по нутру. Когда я действую, во мне просыпается талант. Могло ли меня повести в другую сторону? Мой учитель кун-фу, знающий меня лучше других, все время повторяет, что я должна «канализировать» свою ярость. Он китаец, говорит мало и с сильным акцентом. Где он только откопал это слово - «канализировать», то есть направлять в нужное русло? Какая разница где, главное - нашел и употребляет к месту. «Канализируй свою ярость, Мартина». По крайней мере, все ясно.

Она вышла из ванной, воду сливать не стала, чтобы не раздражать шумом соседей, натянула тренировочный костюм, заменявший ей пижаму. Смыв с себя грязь и немного протрезвев, она решила, что Мартине, рожденной в июле 1964 года, капитану криминальной полиции, самое время поразмышлять о Кобре. Укрывшись теплым одеялом, она представила себе квартиру на улице Монтань-Сент-Женевьев. Тело на ковре, сын в кресле, книга на кровати, спина Алекса, изучающего бумаги в кабинете Дарка. Бумаги, содержавшиеся в полном порядке. Необычным в этой квартире было лишь тело умершего. Все остальное было заурядным, ничем не примечательным. Кобра проникла сюда очень тихо.

Затем Мартина принялась ласкать себя, воображая, что Алекс с нею и он проникает в нее. Он шепчет ее имя, не может остановиться. Разыгравшееся воображение позволило Мартине получить нервную разрядку, и она заснула.

13

Я падаю падаю падаю вхожу в штопор время не властно надо мной. Я скольжу скольжу попадаю в темный поток, узкий туннель. Вдалеке мерцает свет, его лучи манят меня в самую сердцевину этого скрытою от всех, очень притягательного мира, который раскрывается лишь для меня одного.

Я несусь к этому питающему меня свету. Несусь все быстрей. Быстрей быстрей быстрей. Голова кружится, теряю сознание. Нет сил, мой живот кружится мозг кружится язык кружится глаза кружатся. Это страдание, сердце охватывает паника. Можно умереть от страха, но нет, ты знаешь, что эта страна ничего у нас не берет, она только дает. Населяющие ее мертвецы ждут меня, я понимаю их язык, я несусь к ним.

Впереди на стенах туннеля возникают и двигаются люди, которых я знал. Их губы шевелятся, они что-то говорят мне, шепчут мое имя, их руки тянутся ко мне, хотят ободрить меня, в глазах беспокойство, в глазах уверенность, моя мать улыбается мне пятилетнему, Дани улыбается мне тридцатилетнему, мой отец тихо плачет, мне сорок, он недавно умер. Умершие и живые - все здесь, я несусь к свету, здесь даже кот, он жил у меня, когда я был маленький маленький кот кот кот быстрей быстрей.

У меня нет больше имени, нет. Мне наплевать на все мои преимущества, на богатство, на детские страхи, на смену дня и ночи. Мои годы, мой пол, мой голос, мои волосы, зубы, кожа - я теряю все, что составляло меня, я лишь принцип, молекула радости. Я несусь.

Черные силуэты шепчутся и дрожат, я несусь, их худые члены пляшут и извиваются, можно подумать, что какой-то вечно полыхающий огонь не дает им упасть, я несусь, я вижу так далеко, и я знаю, что не хочу больше ничего знать, быстрей, туда, к свету, нестись, кот, запрыгнул куда-то, свалился, я несусь. Любовь, никто не знает, что такое любовь, они ничего не поймут, нестись к свету и знать, что никакая преграда никогда… Я хочу всё.

Дани Лепек смотрела на спящего мужа. Во всяком случае, создавалось впечатление, что он спит. На его лице запечатлелся восторг. Куда-то исчезли надменность, скука, усталость. В стране, куда он, освободившись от плоти, переместился, царили тайна и уверенность.

Она несла дежурство. Сидела возле «объятого дивным сном», а тот лежал в волшебной лодке, и лодка мчала его вниз по священной реке, в иные края, о которых знал он один и о которых ему еще предстояло узнать. Она объяснила ему, что боится и не станет пробовать.

Дани несла дежурство, потому что «объятый дивным сном» не доверял никому, кроме своей жены. Он доверял ей свое тело, доверял себя, когда, лежа неподвижно, гулял по небесным полям и входил в одни за другими ворота запретной ночи под размеренную пульсацию реки, словно имевшей сердце.

На Дани был серый гимнастический костюм. На муже белая джелаба, так хорошо гармонировавшая с его волосами. Жюстен был нарциссичен даже в мелочах.

Еще несколько минут, и Дани может возвращаться к привычной жизни. Первый час путешествия был критическим из-за риска сердечного приступа. Жюстен установил в комнате реанимационное оборудование, и Дани научилась им пользоваться. Когда ее муж был «на колесах», у нее имелось добрых четыре часа, чтобы заниматься своими делами. Но ей вновь надо быть на посту к моменту его «возвращения». Жюстен требовал, чтобы она присутствовала, когда он будет просыпаться. Может, потому, что она олицетворяла собой все, что связывало его с реальным миром. Испытывал ли он страх от того, что каждое новое путешествие приближало его к черте, перейдя которую он уже не сможет вернуться к жизни? Потому что утратит интерес к чему бы то ни было, кроме своих химер.