Кобра - Доминик Сильвен

- Однако по его виду этого не скажешь.

- Стресс подстерегает на каждом шагу. Я-то не знаю, что это такое, мне ведь не приходится зарабатывать себе на жизнь. Что, звучит вызывающе?

- Есть немного.

Она смотрела ему прямо в глаза, и ее циничная болтовня звучала искренне, чему в немалой степени способствовало ее невозмутимое спокойствие.

- Надо вам сразу сказать, с таким мужем, как Жюстен, несмотря на всю эту видимость, мне немного скучно.

Она сделала паузу и, внезапно посерьезнев, продолжала:

- Именно по этой причине я сплю с Марко Ферензи.

- Вы?

- И еще потому, что он привлекателен. Вы об этом все равно бы узнали. Я предпочитаю забежать вперед. Но учтите, мой муж ничего не знает.

- А Карла Ферензи?

- Надеюсь, тоже. Хотя тут я не вполне уверена. Если так, то, учитывая ее характер, мы движемся прямиком к катастрофе.

- А Поль Дарк?

- Что Поль Дарк?

- Как связана его смерть со всем тем, что вы мне рассказали?

- Это, как у вас говорится, участие в деле третьих лиц.

- Дарк работяга, одинокий, деликатный. Иными словами, человек положительный в окружении каких-то странных типов.

- В этом есть доля правды.

- И убийца это знал.

- Несомненно. Нам всем его очень не хватает, он был первоклассный менеджер. Он даже делал за Жюстена часть его работы.

- Стало быть, он владел стратегической информацией.

- Безусловно, владел, в отличие от меня. Я не могу вам сказать больше, чем могут Жюстен и Марко. Зато я могу сообщить, что Жюстен - это, что называется, блудный сын. После того, как он хорошенько порезвился везде, от Бали до Марракеша, он решил вернуться в отчий дом и взять бразды правления из рук отца в свои собственные. Вообще-то праздник на этом закончился, но он все-таки нашел способ жить припеваючи, не оставляя поста менеджера. Вот все, что я могу вам рассказать. И рассказала. Не хотите посмотреть фотографии, которые сделал Хельмут?

- Я думал, что они так и не были опубликованы.

- Так они и не были, но Хельмут подарил мне несколько снимков. Хотите взглянуть?

Сидя в вагоне метро по дороге в госпиталь «Сен-Бернар», Брюс прокручивал в памяти свой разговор с Дани Лепек. Она использовала готовые формулировки: «праздник закончился», «вернуться в. отчий дом», «жить припеваючи», «взять бразды правления»… что там еще?.. «подстерегает на каждом шагу», «предпочитаю забежать вперед», «считалось хорошим тоном»… Все эти откровения прекрасной Дани - пустые слова. Она, такая естественная при первой встрече, сегодня была фальшивой. До того фальшивой, что неопубликованные снимки Хельмута Ньютона показались ему наиболее правдивой деталью нынешнего утра. Крепкое белое тело женщины в туфлях на шпильке, черные как смоль волосы, решительный взгляд, резко очерченный рот. Обжигающая красота, леденящая красота, возникающая из небытия. «Она стояла на снимке как-то по-особенному… Все люди принимают такую позу каждый день, но некоторые выглядят при этом явно лучше, чем другие…»

Дани Лепек с простодушным видом объяснила, что фоном служил натянутый в студии огромный лист белой бумаги. Что Хельмут безумно с ней намучился, добиваясь нужного ему выражения - одновременно сурового и манящего. Фото в таком стиле Хельмут называл «Большие Ню».

- Я вам уже говорил, мадам Лепек, что вы очаровательны.

- Я помню. Вы это сказали и сразу же переменили тон на жесткий.

- Вы очаровательны, и все-таки пора кончать это ваше представление.

- Хотите сигарету?

- Нет, спасибо.

- Я чувствую, что скучаю в этом большом доме, майор.

- Похоже, что так.

- Я ничего не ощутила вчера, когда вы пришли объявить нам о смерти Дарка. Меня пугает это безразличие. Вы действительно не хотите сигарету?

- Нет, спасибо.

- Иногда, когда я вечером снимаю макияж в ванной, я немного побаиваюсь своего отражения в зеркале.

Говоря это, она взяла со столика «Большое Ню» в золоченой рамке и перевернула лицевой стороной вниз. Потом добавила:

- Иногда я начинаю сомневаться, что вообще существую. Мне кажется, я несчастна с Жюстеном. Но уже слишком поздно его бросать. У меня нет профессии, я не буду знать, куда мне идти и что делать.

- А Марко Ферензи?

- Он женат. Нет, это не то. В моем окружении нет никого, кому я могла бы сказать то, что сказала вам. Даже Марко. Он не поймет. Надо будет проконсультироваться с психоаналитиком.

- Неплохая мысль.

- Хорошо, что она пришла мне в голову.

Подумать только, все это время Жюстен Лепек спал сном праведника.

14

Брюс набрал число 742 на пульте кодового замка. Дверь в отделение интенсивной терапии бесшумно открылась. Со всем своим сложным оборудованием и ватной тишиной помещение напоминало центр управления космическими полетами. Никто не мог войти туда, не зная кода; палаты располагались вокруг контрольного поста, двери большинства из них были открыты - прямо-таки ячейки, занятые представителями рода человеческого, в состоянии спячки путешествующими к отдаленным уголкам вселенной.

Воспоминания о недавнем прошлом прервались у входа в палату. Катрин Шеффер, в строгом костюме и туфлях без каблука, тихим голосом разговаривала с мужем. Она явно только что прошлась расческой по его волосам. Теперь их разделял безупречный пробор, словно у причастника, тогда как обычно они были растрепаны и взъерошены. Брюс поинтересовался у нее, как дети. Катрин показала фотографии. Оба малыша что-то строили, у младшего очки были склеены красным скотчем. Вылитый Виктор в миниатюре. Старший был светловолосым и изящным, как его мать. Брюс неоднократно видел юных Шефферов, и в жизни и на фотографиях, и всякий раз находил их прелестными. Что касается Катрин, то от повседневных забот она как-то потускнела, но все равно оставалась милашкой. Ее естественность действовала на окружающих умиротворяюще. Виктор как-то признался Брюсу, что один раз ей изменил. Он сказал это, сидя в ванной на улице Оберкампф, с запотевшими очками на носу, в надежде, что его маленькая шалость смоется вместе с мылом. Виктор был очень сконфужен. Ох уж эти интеллектуалы-очкарики!

Брюс вполуха слушал, как Катрин рассказывала мужу об успехах детей в школе. Месяца два назад младший Шеффер, которого еще называли «кроха Блез», попросил, чтобы Брюс прочел ему «Спящую красавицу». Два раза подряд, хотя он знает эту сказку наизусть.

Катрин сказала, что посидит с Виктором еще немного. До того момента, когда настанет пора «идти домой готовить семейный обед». Брюс запасся терпением. Он поймал себя на том, что мысленно ведет беседу с Шеффером. Но тотчас прекратил это занятие. Оно напомнило ему о погибших молодых женщинах, о тех, кого он за четырнадцать лет работы не смог спасти. Память о них преследовала его, и порой ему нестерпимо хотелось поговорить с ними.

Неужели на территорию смерти ведет дверь с кодом из трех цифр?

В то время как Алекс легонько ерошил ему только что причесанные волосы, сводя на нет усилия Катрин, Виктор Шеффер ощущал, что все больше продвигается на пути к сверхсознанию. Это было просто чудо. Правда, пугающее, конечно. Прикосновение Алексовых пальцев вывело его из легкого забытья, в котором он обычно находился между периодами духовного озарения. «Вот это да! Мне кажется, что я читаю жизнь по книге. Все связано между собой. Все дышит в одно и то же время».

Виктор Шеффер напрягался, пытаясь дать Алексу понять, чтобы он склонился к нему, поднес ухо к его рту и слушал. Может, ему хватит сил шептать.

«Эскулап, Эскулап, Эскулап. Посмотри на змею, обвившую посох Эскулапа.

Алекс, послушай меня, кобра там изначально. А начало всего - это райский сад. И в этом саду садов происходит пиршество. Оно напоминает праздник богов, но на самом деле это лишь собрание смертных. Они все там, все! Смеются, приветствуют друг друга. Но змея, свернувшись кольцом, притаилась. Кажется, что она смеется вместе со всеми, на самом же деле она размышляет. Ищет, что бы ей сделать. Ее яд, конечно, лекарство, но все может перемениться. В один момент. Ее яд может стать смертельным. Алекс, майор Алекс, шеф, слушай. Да наплюй ты на мои волосы! Уверяю тебя, Катрин права. Надо упорядочить эту жизнь. Каждый день мы убираем у себя в домах. Даже если они не соответствуют стандартам американской жизни, мы наводим в них лоск. Мы чистим зубы, расчесываем волосы. Прядем пряжу из бараньей шерсти, обстригаем даже тех жалких калек, что бродят по склонам, то и дело спотыкаясь. И в этом нет ничего плохого. Это не дает нам погрузиться в первобытный хаос. Алекс! Эс-ку-лап!»

Мартина Левин приехала на стрельбище к девяти тридцати утра. Кроме нее там не было ни одной женщины. И ни одного знакомого лица. В ожидании Алекса она выпила в баре две чашки кофе. Поразмыслила о том, стоит ли ей набраться смелости и попросить Матье Дельмона перевести ее на другую работу, а может, и в другую бригаду. Если уж рассуждать здраво, то надо признать, что решение остаться работать в команде бывшего любовника не самое разумное. Она слышала рассказы о людях, которые, познакомившись на работе, вступали в брак. В таком случае один из них обычно с этой работы уходил. В банках это вообще правило. Но Мартина поступала сообразно своему чутью, этому невидимому, но хорошо знакомому зверю, который подсказывал ей правильные ответы. Он, этот зверь, был прав, даже когда уложил ее к Алексу в постель. «Я ни о чем не жалею. У меня нет к тебе, Алекс, никаких претензий. Надо будет, я все начну сначала. И если на сегодняшний день только я сама да еще «дух святой» советуют мне остаться в криминальной полиции - что ж, пусть будет так».