Смертельные чары - Владимир Колычев

Владимир Колычев

Смертельные чары

Глава 1

Мутно-белые облака медленно ползут по небу, то раздуваясь, то съеживаясь по воле ветра. Они могут исчезнуть или превратиться в темные, насыщенные влагой тучи, пролиться дождем, а затем высохнуть без следа. Это все природа, где любое изменение по форме и содержанию закономерно. Одни облака исчезают, другие появляются – и так до бесконечности.

Лето на носу – деревья наряжаются в зеленые мундиры, но с наступлением осени они сбросят парадные одежды и закутаются в снежные пледы – так им будет легче пережить холодную зиму. Но не всем порождениям леса суждено пройти по этому кругу в очередной раз. Высокой березе, состаренной временем и борьбой с короедами, пришло время умирать. Ослабла она, потому и не выдержала порыва ветра – сломалась, иссушенной своей кроной склонилась над рекой. Умрет это дерево, исчезнет, но на его месте вырастет новое, и лес будет жить дальше. Таковы законы природы. И умрет кабан, что питается желудями со старого дуба, господствующего на взгорке за рекой. И сам дуб когда-нибудь исчезнет, уступив место своему наследнику…

Ничто не вечно. Умирающая береза, трупы не переживших зиму животных – все это естественно, а потому не безобразно. И лежащий на траве человек – такое же явление природы, его труп тоже мог сам по себе гнить в земле. Но человек живет не только по законам природы. Его смерть противоестественна, потому что существуют еще и законы общества. И по этим законам тело полагается предать земле по всем правилам погребальной науки. Но, главное, общество требует разыскать и наказать убийцу…

Человека сначала убили, а потом уже сбросили в реку, течение которой несло его, пока не прибило к берегу. Возможно, его убили, когда он уже находился в воде. Но это вряд ли. Спортивный костюм на нем, куртка – в такой одежде купаться не ходят. И с берега не ныряют.

А ведь он мог неудачно нырнуть. В принципе, могло так случиться – нырнул, а на речном дне лежал обломок строительной плиты с торчащим из нее арматурным прутом. Как раз именно такой вот прут и воткнули ему в шею – под острым углом к вертикальной осевой линии. Даже ворот куртки опускать не надо, чтобы увидеть, насколько глубока вымытая водой рана. Да и кровь на одежде исключала версию с нырянием. Ее бы тоже вымыло водой, если бы штырь вонзился в шею на дне речном. А не вымыло. Потому что натекла она на берегу и успела впитаться в материю…

Кряжистый мужчина с высоким лбом и тяжелыми надбровьями на корточках сидел перед трупом, рассматривал рану и мял в руках сигарету. Покойник весил немало, никак не меньше ста килограмм, поэтому пришлось потрудиться, вытаскивая тело из воды. Устал мужчина, а перекур – не самый плохой способ перевести дыхание. Но сначала он поднялся на ноги, отошел от покойника на шаг-другой и только тогда чиркнул зажигалкой.

– А водичка сейчас не очень, – сказал он, выпустив тугую струю табачного дыма. – Холодно еще купаться.

– Может, с лодки скинули? – предположил его подчиненный, высокий худощавый парень лет двадцати пяти.

– Не похож он на рыбака.

Федор Старостин служил в милиции в должности старшего участкового уполномоченного. Труп обнаружила поселковая ребятня – рыбу ловить пацаны ходили, а поймали покойника. Пашка Уткин у них там заводила, трепло тот еще, поэтому Старостин сразу в райотдел звонить не стал. Но сейчас никаких сомнений – труп налицо, причем криминальный. Надо звонить в отдел, пусть присылают следственно-оперативную группу, но Старостин не торопился доставать телефон. А куда торопиться? Сутки как минимум труп в воде пролежал и еще пять минут лишних пролежит. Да и что такое для покойника пять минут, когда впереди целая вечность небытия?

– Костюм у него дорогой. «Пума», и вряд ли китайская. А если китайская, то хорошего качества. В такой одежде на рыбалку не ходят, – покачал головой Старостин.

– Ну, если с пристани рыбачить, чисто для интереса… Может, он с левого берега? – предположил Ольгин.

Поселок Подречный состоял из двух участков, один из которых обслуживал капитан Старостин, а другой – лейтенант Ольгин. Но Старостин помимо своего участка возглавлял еще и территориальный пункт милиции, поэтому Ольгин ему подчинялся по долгу службы и в соответствии со штатным расписанием. Их было двое на деревню Подречную и отколовшийся от нее совхозный поселок с тем же названием. Но им же пришлось взять на себя и гораздо более новое образование – коттеджное поселение на противоположном от поселка берегу. Его так и называли – «Левый берег». Или просто – элитный поселок.

– Не помню такого, – покачал головой Старостин.

Лицо у покойника уже стало распухать, но опознать его еще можно. Тому, кто знал его. А Старостин впервые видел этого человека.

Лет сорок пять потерпевшему, грузный, округлое лицо с мягкими чертами, подбородок жирный, двойной. Холеной внешности был мужчина – пышный, цветущий. Был…

– Ну, может, недавно поселился, – пожал плечами Ольгин. – Или в гости к кому-то приехал…

– В гости?.. Ну, может, и в гости.

– Выпил, вышел на пристань, свалился в реку…

– Или нырнул. С пристани.

Старостин каблуком взрыхлил землю на тропинке, положил окурок в ямку, прикопал его подошвой и сунул руку в нагрудный карман полушерстяной форменной куртки, где у него лежал мобильный телефон.

Это его земля, и здесь он хозяин, поэтому сам не мусорит и другим не дает.

Он не временщик на этой земле. Его предки основали Подречный, руководили деревенской общиной на протяжении веков. После революции в деревне организовали совхоз, крестьяне стали работать на государство, получая за это зарплату. А общинный дух как был, так и остался. И после того как Союз развалился, совхоз в Подречном никуда не делся. Пусть это уже и не советское хозяйство и люди работают на сельхозкапиталиста, а не на государство, но дела как раньше, так и сейчас идут вполне успешно. И живут люди хорошо, потому что умеют работать. А почему так? Да потому, что старые общинные устои все еще в ходу. Пьешь, бездельничаешь, колотишь жену – понимания не жди. Что трус-предатель, что алкаш-тунеядец – для подреченцев одно и то же, и к тем и другим отношение одинаковое. Потому и не спиваются в Подречном мужики, потому и работа движется. Выжила деревня в нелегкую пору дикого капитализма, когда соседние поля травой зарастали…

Старостин связался с районным начальством, в нескольких словах обрисовал ситуацию и получил указание встретить следственно-оперативную группу, чтобы проводить ее к месту.

– Здесь останешься, Миша. А я в участок.

Именно туда должна была подъехать группа, оттуда он и сопроводит к месту… К месту, где был обнаружен труп. А вот интересно, где находится место преступления? Где произошло убийство?

Золотоносное дыхание Москвы чувствовалось и здесь, в семидесяти километрах от нее. Именно этим дыханием занесло в Подречную «семена», из которых на берегу реки выросли богатые особняки. Не так уж и много их, всего четырнадцать домов, пять из которых в разной степени достройки. Но занимали эти строения чуть ли не такую же площадь, как совхозный поселок. Места здесь красивые – река, леса, аккуратно возделанные поля, но земля стоила относительно недорого, поэтому новые хозяева жизни позволяли себе покупать участки в один-полтора гектара. Мало того, сюда входила и прибрежная полоса, что не допускалось законом. Старостин пытался с этим бороться, но ему очень быстро дали понять, что в такие дела лучше не лезть. Он мужик упертый, но как-то неприлично в его тридцать восемь лет ходить в старших лейтенантах, а дело зашло так далеко, что с его погон могли снять по звездочке. В общем, он отступил, но злость осталась.

И еще ему не нравилось, что этот участок на левом берегу реки входил в зону его ответственности. Старая деревня по своим размерам немаленькая, совхозный поселок еще больше, и если приплюсовать к этому коттеджную застройку, то в подчинении у Старостина точно должно работать два участковых. Только вот расширения штатов не предвиделось…

Но больше всего Старостин злился на хозяина большого белого дома с круглым, в два этажа, эркером под черепичной крышей. Господин Шадрин еще три года назад стал ухлестывать за его женой и в конце концов добился своего. В принципе, Федор сам во всем виноват. Валентина застукала его в объятиях продавщицы сельмага, забрала сына и ушла к матери. Старостин должен был идти к ней на поклон, вымаливать прощение, но гордость ему не позволила. Зато старый хрыч Шадрин не постеснялся сыграть на его семейной проблеме. Ушла к нему Валентина, а Федор чуть не попал под следствие – за причинение вреда здоровью. Не сдержал он тогда своих чувств, так врезал мужику, что челюсть ему в двух местах сломал. Шадрин сначала заявление в райотдел отвез, а потом забрал – как бы в знак примирения. Дескать, мы квиты…

В общем, не нравилось Федору это поселение, поэтому он и рад был бы обходить его стороной, да не мог, долг службы не позволял. Заселилась семья в отстроенный дом, нужно съездить на место, посмотреть, что за люди, навести о них справки – вдруг беглые какие-то. Как-то пьяная драка между соседями случилась, пришлось приезжать, вмешиваться. А, в общем, спокойно тут. Вернее, видимость спокойствия. Заборы высокие, и не видно, что за ними творится.