Курорт - Сол Стейн

— Тебе не понравится эта история, — ответил Сэм.

— Все равно расскажите, — настаивала Эбигейл.

— Ну хорошо, — кивнул Сэм. — Когда мне стукнуло девятнадцать, мои дела в нефтяном бизнесе пошли в гору, и вокруг вилось много молодых парней, друзей, знакомых, которые надеялись, что кусок пирога перепадет и им. В конце концов я действительно нанял многих из них, потому что умел ладить с людьми. А через год или два у меня возникло ощущение, что все мои друзья женятся на одной и той же девице. То есть каждый выбирал девушку, которая не гуляла с другими, с симпатичной мордашкой, умеющую хорошо говорить, держаться в обществе и вести домашнее хозяйство. В общем, я едва мог отличить одну от другой. Когда я встретил Люсинду, я сказал ей, что мне без разницы, умеет она готовить или нет. Для этого можно нанять прислугу. Разумеется, она могла подмести пол или сварить суп, но я не считал это главным в семейной жизни. Я сказал Люсинде, что никогда не покупаю машину, не объехав на ней квартал. Она сразу поняла меня, и предоставила мне возможность побыть с ней наедине. И вот что я тебе скажу. Мать Мерля знала толк в любовных утехах. Она ни в чем не уступала профессионалкам, и я убежден, считай это седьмым уроком, если ты собираешься всю жизнь ездить на одной машине, убедись заранее, что получишь от нее все, на что рассчитываешь.

— Как бы я хотела познакомиться с вами в те годы, — вздохнула Эбигейл.

Сэм предпочел не реагировать на эту реплику.

— Мы поженились за несколько месяцев до того, как она разродилась первым жеребенком. Не Мерлем — Люси. Черт побери, я хотел сына, помощника в нефтяном бизнесе, и к окончанию войны, в тысяча девятьсот восемнадцатом году, она подарила мне Мерля. Я безумно его баловал, покупал одежду на вырост, которую он еще не мог носить, подарил ему пони прежде, чем он мог взобраться в седло. Я скажу тебе кое-что еще.

Эбигейл почувствовала, что ей лучше бы не слышать следующей фразы, и перебила будущего свекра:

— Почему бы нам не вернуться в дом. Там и договорим.

— Нет, — не терпящим возражений голосом отрезал Сэм. — Раз вы с Мерлем собираетесь пожениться, я хочу, чтобы ты это знала. Он всегда был небольшого роста. Это минус и в Техасе, и в моей жизни. А тут еще его склонность к полноте. Я думал, это детский жирок, но Мерль так и остался кругленьким толстячком. Я советовал ему больше заниматься спортом. Покупал ему гантели, различные тренажеры. Он старался, но гораздо больше его интересовали тренировки ума. Какой же он был любопытный. Разбирал часы, а потом собирал их, и они вновь начинали ходить. Книги читал запоем. Не думай, что он был ангелом. Из того же любопытства он разрезал на куски нашу кошку, а когда я хотел отделать его за это ремнем, сказал, что интересуется биологией. Люсинда думала, что у него не все дома, ибо нормальный человек не мог убить кошку. Она не находила общего языка с нашим мальчиком. Умом она не отличалась, а потому не могла понять, что люди такие же любопытные, как Мерль, вечно попадают в какие-то передряги.

Эбигейл просияла. Итак, постоянно мывший руки Мерль резал кошек, не говоря уже об онанизме. Эти сведения давали ей власть над будущим мужем, а осознание власти придавало Эбигейл красоты.

Эбигейл и Мерль поженились в Далласе. На церемонии бракосочетания присутствовало более четырехсот гостей. Уже в медовый месяц Эбигейл заметила, что Мерль готов удовлетворять свои сексуальные потребности не чаще раза в неделю, а потом промежутки удлинились вдвое. Как-то она обратила на это внимание мужа. Мерль покраснел от злости и резко ответил, что секс, конечно, необходим, но он отнимает энергию, которую он желает тратить на изучение генетики. Так что Эбигейл не оставалось ничего другого, как время от времени искать ему замену, поначалу среди мужчин более старшего возраста, деловых партнеров Мерля.

Мерль не был ревнив, ему и без того хватало забот, но Эбигейл, женщина не только мудрая, но и предусмотрительная, посетила адвоката, специализирующегося на бракоразводных процессах, естественно, одного из лучших, уступающего разве что Перси Форману, который заверил ее, что, потребуй Мерль Клиффорд развода, он, если будет представлять ее интересы, отсудит ей никак не меньше семи миллионов долларов. Ярость, охватывающая мужа, уличившего жену в неверности, это одно, поучал он Эбигейл, семь миллионов — совсем другое. И такой человек, как Мерль, наверняка предпочтет подавить свои чувства. Однако адвокат, действительно опытный и много повидавший, порекомендовал Эбигейл не афишировать свои любовные похождения. Так она и делала, за исключением одного случая. А когда Мерль что-то заподозрил, она отрицала все и вся, не забыв, однако, упомянуть, что развод может обойтись Мерлю в семь миллионов. Больше Мерль об этом не заговаривал.

Увлечение Мерля, столь отличное от нефтяного бизнеса, возникло не на пустом месте. Мерль очень огорчался из-за того, что нес в себе первосортные гены отца и второсортные — матери. Он винил Сэма в том, что тот использовал Люсинду, чтобы произвести его на свет. Полагал, что эта решающая, непоправимая ошибка станет постоянной помехой в жизни, если только он не научится использовать свой мозг на все сто процентов. Мерль продолжал развивать нефтяное дело отца, но каждую свободную минуту посвящал изучению книг, которые не прочел в Гарвардской школе бизнеса. Его интеллектуальные занятия включали в себя и встречи с профессорами местного университета, которым очень нравились превосходные бесплатные обеды у Клиффордов. К тому же некоторые смогли при личной встрече отблагодарить миссис Клиффорд за радушный прием, к взаимному удовольствию гостя и хозяйки. Иногда Мерль ездил в Нью-Йорк, где бывал в салоне одной французской дамы, посещаемой консервативно настроенными интеллектуалами и некоторыми сенаторами. В эти поездки он брал с собой Эбигейл, поскольку, в отличие от многих техасских жен, она могла поддержать разговор и не ударить в грязь лицом даже в такой высокообразованной компании.

Особый интерес Мерля к генетике приводил его на конференции в Кембридж, штат Массачусетс, где его встречали с распростертыми объятьями, так как он не только субсидировал научные исследования, но и хорошо разбирался в их сути. И лишь одно обстоятельство омрачало его поездки в восточную часть страны: он подозревал, что большинство специалистов, с которыми он общался в Кембридже и Нью-Йорке — евреи, что с каждым годом беспокоило его все больше и больше.

Мерль разрывался между стремлением к интеллектуальному общению и ужасом от того, сколь часто встречаются еврейские фамилии среди сотрудников кафедр и студентов-выпускников, специализирующихся на генетике. Хуже того, он осознавал, что еще больше евреев скрыты за самыми обычными фамилиями, вроде Смит или Джонс. И даже разработал специальные тесты, осторожные вопросы которых позволяли ему, по ходу обсуждения проблем генетики, выявить истинную национальность собеседника.

Мерль убедился, что Нью-Йорк — опасная ловушка, но его поездки в Сан-Франциско, Денвер, Чикаго, Детройт, Кливленд, Филадельфию и Балтимор показали, что и там полно ученых-евреев. А статистические данные по лауреатам Нобелевской премии повергли Мерля в ужас. Неужели, думал он, с этим народом ничего нельзя поделать?

С годами Мерль все реже ездил в Кембридж и совсем перестал бывать в Нью-Йорке. Для него этот город превратился в столицу иностранного государства, где на каждом шагу его подстерегали неприятности. На пятом десятке Мерль вообще стал тяготеть к дому, что доставляло Эбигейл немалые неудобства. Однако он продолжал посещать семинар по генетике в Техасском университете, в основном из-за географической близости. Именно там он познакомился с Таркингтоном, блестящим знатоком интересующих его проблем. Мерль млел от восторга, наслаждаясь фонтаном идей, буквально бьющим из этого более молодого по возрасту человека, и на уик-энд Мерль пригласил Таркингтона к себе домой. И только в воскресенье вечером совершенно случайно выяснилось, что Таркингтон в свое время поменял фамилию и не скрывал того, что он еврей, хотя и неверующий.

Мерль почувствовал, что его предали. Знай он раньше национальность Таркингтона, он мог бы беседовать с ним, но уж никогда не пригласил бы в гости.

Он много думал о внешних данных Таркингтона. Ничего, абсолютно ничего не указывало на его еврейство. Высокий, симпатичный, уверенный в себе, Таркингтон чем-то напоминал Мерлю отца. Лишь одну странность подметил он в привычках Таркингтона — янтарный мундштук, в котором тот курил сигареты.

Когда Таркингтон позвонил, чтобы пригласить Клиффордов на обед, Мерль отказался, сославшись на более раннюю договоренность, хотя с большим удовольствием послал бы Таркингтона ко всем чертям. Три недели спустя он искал одно письмо, адресованное «Мистеру и миссис Клиффорд». Не обнаружив его в своем кабинете, он подумал, что Эбигейл могла оставить его в своей спальне. Мерль заглянул в ящик столика у кровати, но вместо письма обнаружил янтарный мундштук с недокуренной сигаретой. Как он туда попал? Мерль боялся пожара и запретил Эбигейл курить в спальне. Почему мундштук лежал в ящике? Когда Эбигейл неделей раньше не поехала с ним в Кембридж, он не придал этому особого значения.