Дурочка - Светлана Василенко

Рассмеялась Катерина счастливо.

Чубатый смотрел на нее как заговоренный.

14

Сквозь жар и дымку Ганна видела, как забежал мужик, закричал:

– Банда Лешки Орляка в деревне! Сюда скачут.

Вскочили мужики, кинулись к дверям.

Грохнула дверь: на пороге атаман стоял. Побледнела Катерина. Входили вооруженные люди.

– Алеша? – спросила Катерина атамана, закрывая чубатого парня собой. – Ты зачем пришел? Я ведь просила тебя сюда не ходить…

– Я за тобой. Собирайся. Легавые за нами по пятам идут. Уходим за Каспий, за море.

– Нет, – сказала тихо Катерина. – Не пойду.

– Почему не пойдешь?

– Я другого, миленький, люблю.

– Так… – не ожидал атаман. – Время другое – и любовь другая? Вчера еще меня любила…

– Не время виновато – сердце.

Оттолкнул Катерину атаман. Увидел Чубатого:

– Босяка полюбила?

– Мне что бос, что обут, лишь бы сердцу был мил.

Атаман достал обрез.

– Добром, Катя, прошу: поехали! Знаешь ведь, ты мне одна люба.

– Нет, миленький, – покачала головой.

– Нет?

Не успела ответить, выстрелил атаман ей в сердце. Поглядел на Чубатого. Тот бледен стоял, не шевелился. Крикнул атаман:

– Уходим! – и вышел.

15

Забегали вооруженные люди по чайной.

– Водку бери! – закричал один другому. – Семен!

– Девку хватай, Степан!

Волосы Ганны разметались по подушке, лица не видно. Схватили Ганну прямо в одеяле, потащили.

– Пусти им петуха напоследок!

Деревня горела. Скакали лошади во весь опор. На телеге в одеяле лежала Ганна. Лежала – смотрела: будто в ней уже бушевал пожар, рушились балки, горели люди.

– Тебе бы только водку пить, Степан.

– А тебе только девок любить, Семен.

– Водка да девка – слаще ведь ничего на свете нет.

– Ну уж нет…

– А скажи – что? То-то же…

Бандиты гуляли в лесу. Сидели у костра, пили. Рассматривали, что награбить успели. Степан кольца примеривал:

– Эх, последний раз на родной земле гуляем, мужики!

В лесу один за пеньком сидел атаман. Пил из кружки водку не закусывая. О чем-то думал.

Подошел к нему Семен.

– Атаман! Там парни трофей привезли, тебя зовут.

– Что за трофей?

– Женский. Девку, короче. Парням невтерпеж. Иди пробу сними, а мы за тобой. По вспаханному.

– Без меня, – сказал как отрезал атаман.

16

– Неси, Степан, – приказал Семен.

Степан принес одеяло с Ганной. Положил на снег. Развернули. Испуганно Ганна из лоскутков глядела.

– Тю, да то мала!

– Мала не мала, лишь бы эта самая у ней была… – сказал Семен.

– Да то дурочка деревенская. Убогая она, – сомневался все тот же парень. – Грех.

– Все одно в аду гореть, – ответил Семен. – А что убогая… Так они, убогие, у нас всю жизнь отобрали… Едри их в корень! Держи ее, ребята! Первым у нее буду!

Навалились на Ганну со всех сторон. Ганна выворачивалась, била Семена в лицо, кусалась. Парни держали ее за руки, за ноги. Как распятая на снегу лежала.

– Ну, Семен, давай…

Вдруг раздался выстрел.

Мужик бежал:

– Атаман застрелился!

17

Атаман сидел уткнув голову в пенек.

– Из-за Катьки… – сплюнул Семен. – Нас на бабу променял!

Бежал часовой:

– Атас! Легавые скачут!

– По коням! – скомандовал Семен.

18

Проскакали кони над Ганной. Потом другие кони прискакали, с людьми в шинелях, повертелись у костра, унеслись за выстрелами.

Не заметили Ганну.

19

Ганна встала, побрела за людьми в лес. Шла в разорванной белой рубахе, падала в сугроб, снова шла.

Вышла на поляну. Луна освещала поляну. Увидела вдруг руку отсеченную Степана, в кольцах. Чуть дальше мертвого Семена увидела. Рядом Степан лежал, обняв человека в шинели. Тут и там лежали вперемешку мертвые тела. Увидела лицо энкавэдэшника со шрамом. Черный от крови снег был около него.

Подвывая от страха и ужаса, прошла Ганна поляну.

Шла, увязая в снегу. От дерева к дереву. У ели густой села отдохнуть. Сидела, дрожала. Закрыла глаза. Незаметно как – заснула.

20

То ли сон пришел к Ганне, то ли видение.

Увидела Ганна плывущее над землей светящееся облако. И на том облаке или сугробе стояла женщина с необычайно красивым лицом. Лицо было Ганне знакомо, родное лицо. На иконке у тетки Харыты она это лицо видела.

– Божья Мать… – прошептала Ганна.

Божья Мать слегка кивнула, улыбнулась.

– Ты любимая дочь Господа, – сказала Ганне.

– Я? – удивилась Ганна. – Но почему я?

– Ты страдала, – легко сказала Божья Мать.

Голос у нее был как у тетки Харыты.

– Что я должна делать? – заволновалась Ганна.

– Иди и лечи людей. Вскроются реки – плыви к другим людям.

– Тоже лечить?

– Там узнаешь.

– Но, может быть, я умерла?

– Ты не умрешь. Иди. – И Божья Мать растаяла. Только облако горело серебряно.

21

Ганна открыла глаза, зажмурилась: глаза ослепил горевший на солнце снег.

Был день. Вокруг Ганны снег растаял. Ганна встала. Сделала босыми ногами шаг. Зашипело под ногой. Ганна посмотрела вниз: с шипеньем таял снег вокруг ее ноги. Сделала другой шаг: снег под ногой растаял.

22

В рваной белой рубахе, босая, простоволосая, входила она в деревню.

– Ганна-дурочка! Дурочка! – закричали привычно мальчишки.

От Ганны шел свет. Мальчишки замолчали, расступились.

Зашла Ганна в пустую церковь – все свечи сами зажглись.

– Ганна – святая! Святая! – зашептали вокруг.

Подвели к ней нищего. Слепой, в струпьях весь.

– Где святая? Дайте дотронуться… – попросил.

Дотронулась Ганна до него: струпья спали, бельма в синие глаза превратились.

– Вижу! Я вижу! – закричал нищий.

– Чудо! Чудо! – упали на колени все.

23

Наступила весна. Сидела Ганна у могучего дерева.

К дереву – очередь тянулась, вся дорога людьми и подводами запружена.

К Ганне лечиться едут со всего света.

– Со всего света к ней люди идут, – говорили в очереди.

– Она одна такая в мире, больше нет нигде такой!

Стояли, очереди своей ждали: слепые и глухие, хромые и прокаженные.

24

Хромой перед Ганной стоял, на костылях.

– Дочка, спаси. Один остался, хозяйка моя умерла. Как без хозяйки и без ног прожить? Скажи?

Ганна ногу его натерла мазью, что-то пошептала, ладошкой похлопала.

Костыль из рук забрала, отошла. Старик постоял, постоял и как годовалый мальчик пошел: шаг, еще один, еще шаг…

– Неужто иду?

– А ты потанцуй, – посоветовали из толпы.

Пошел вприсядку отплясывать. Народ в ладоши хлопал.

– Еще, дед, молодуху отхватишь себе! – смеялись.

25

Привели женщину. Она билась, изо рта пена шла. Идти не хотела, упиралась.

– Бесы в ней гнездо свое свили, – объяснила мать. – Кричат ночью на разные голоса. Помоги!

Подошла к женщине Ганна. Закричала бесноватая на разные голоса. И по-волчьи выла, и по-собачьи залаяла. Встала Ганна перед ней. Начала повторять все движения бесноватой. Та руки возденет – и Ганна поднимет. Та кружится – и Ганна закружилась. Все быстрее кружилась бесноватая. Вдруг свалилась как подкошенная. Дергалось тело, вздрагивало. Ганна над телом встала. Будто что-то вытягивала из него, жало или корень. Вытянула, села в изнеможении, лоб мокрый вытерла и улыбнулась.

Женщина встала с земли, подошла к матери, сказала ей как ни в чем не бывало:

– Мама, что мы тут делаем? Пойдем домой.

26

Отец прибежал:

– Дочь умирает! Горит вся, как свечечка сгорает!

Побежала Ганна с отцом девочки.

Девочка в доме лежала, бредила:

– Дай мне аленький цветочек, тата! Дай мне, пожалуйста! Дай, прошу тебя, дай, таточка, дай!..

Ганна напоила ее из бутылочки, что с собой принесла. Посидела рядом закрыв глаза. Девочка очнулась:

– Тата, ты мне сейчас приснился…

27

Шла Ганна обратно. Гроб несли с мальчиком маленьким. Остановились около Ганны.

Мать в ноги Ганне бросилась:

– Оживи его! – В глазах мольба и вера: – Оживи!

Ганна покачала головой: нет!

– Ты все можешь! Верни мне сына!

Нет, покачала головой Ганна. Пошла и заплакала.

Сквозь толпу больных шла, плакала навзрыд.

28

Слепой, только что прозревший, Ганну спрашивал:

– Это небо?

Ганна, улыбаясь, кивала.

– Это дерево?

Ганна кивнула.

– Это солнце?

Не успела Ганна ответить. Во двор к дереву уже кого-то несли на носилках.

– Пропустите! Пропустите меня к ней немедленно! – говорили с носилок.

Сжалась Ганна испуганно. На носилках Тракторина Петровна лежала, смотрела на Ганну.