Сказки о сотворении мира - Ирина Ванка

Боровский вернулся к компьютеру. «Под одним углом, с одной точки мы видим разные объекты», — он вдумался в смысл фразы, брошенной графиней. «Объекты или образы?» — спросил он себя. Идея мелькнула в голове, но сосредоточиться профессору мешала ругань с веранды.

— Нет, вы видели дармоеда, Натан Валерьянович? — кричала графиня. — Вы для него еще обеды готовили! Я сказала, если за сегодняшний день этот лодырь не покрасит веранду, чтобы на ужин не заявлялся.

— Боюсь, что так оно и есть, — согласился Боровский со своей гипотезой. — Боюсь, что бардак, наблюдаемый в дехроне, имеет гораздо больший масштаб, чем кажется. Другого объяснения я не нахожу. Другого объяснения быть не может. Или может быть множество различных объяснений одного феномена, потому он и кажется необъяснимым? Или эта девочка — пришелец из другого мира, или я — конченый идиот, если пытаюсь синхронизировать ее восприятие со своим…

— Что еще? — обернулась Мира на пороге лаборатории. — Деев, ты дашь нам с профессором сегодня работать?

— Там это… валик присох… — жаловался Артур. — Я его, блин, от скамейки оторвать не могу. Он весь в краске, а краска засохла.

— Знаешь, почему она засохла? Потому что ты, бездельник, поленился отмыть ее в прошлый раз! Даже не потрудился положить в раствор.

— Так я сгоняю за новым валиком? — обрадовался Артур.

— Я тебе сгоняю! Я тебе… Натан Валерьяныч, извините нас еще на пару минут. А ну, кыш работать!

— Чем?

— Кисточкой! — приказала графиня.

— Кисточкой я буду до утра…

— Хоть да второго пришествия!

Звуки удалились. Боровский остался наедине со своей догадкой. «Необъяснимый феномен имеет множество противоречащих друг другу объяснений, — предположил он. — Яркие предметы, яркие образы запоминаются лучше… Мы сами выбираем их из множества других предметов и образов. Кто-то выбирает яблоки, кто-то пепел… Если эта девочка не просто выбирает объект? Если она провоцирует его появление… вольно или невольно? Нет, нет, — испугался Натан. — Как она могла спровоцировать возвращение Алисы, которую я сам посадил в машину и проводил за ворота?»

— Простите нас, Натан Валерьяныч, — графиня вернулась в лабораторию и прикрыла за собой дверь. — Я сказала, если он опять сюда сунется, получит в лоб. Что? Попробуем еще раз?

Растерянный профессор взялся за выключатель.

— Вот что мы сделаем с тобой, Мира, — решил он. — Мы усилим эффект. Развернем проекцию на максимальный радиус, если ты не против.

— Я не против. Я с удовольствием посмотрю, как этот бездельник отдирает краску от валика.

— Нет. Ты будешь наблюдать за Алисой.

— Разве она не уехала?

Когда в следующий раз раздался звонок в дверь, терпение Миры лопнуло.

— Вуле ву… это самое… парле франсэ? — загадочно произнес Артур и просунул телефон в лабораторию.

— Да что за наваждение? — вздохнул Натан.

— Я тебе сказала, чтобы ты не мешал Натану Валерьяновичу работать? Сказала или нет?

— Не хочешь поболтать по-французски со своим голубцом? — Артур положил на порог телефон и взбежал вверх по лестнице.

Мира вышла на крыльцо с аппаратом и увидела, как машина Алисы Натановны проползает мимо калитки. Мира вернулась в дом, но наткнулась на любопытного Артура, который разводил краску. Она закрылась на лестнице в лабораторию, села на верхнюю ступеньку и сделала глубокий вдох, прежде чем отвечать на звонок.

— Слушаю, Ханни.

— Где она? — спросил графиню раздраженный голос.

— Ты имеешь в виду Элизабет? — уточнила графиня.

— Да, Мирей! Я имею право знать, куда ты ее увезла?

— Туда, где о ней прекрасно заботятся.

— Ты могла спросить у меня, прежде чем принимать решение?

— Разве ты мне не поручил принять решение самостоятельно?

— Я могу знать, какое решение ты приняла?

— Что именно тебя интересует, Ханни?

— Адрес приюта!

— Причем здесь приют? Я нашла для Элис прекрасную сиделку. Единственная проблема: она не может переехать в Альпы, потому что на ее попечении еще одна больная девочка.

— Прекрасно. Я могу узнать, куда ты ее увезла?

— Сказать тебе адрес, по которому ты никогда не приедешь?

— Уж ни в Сибирь ли?

— Умница, Ханни! Я всегда восхищалась твоей сообразительностью.

— Послушай, Мирей!..

— Послушай ты меня, придурок. Я выполнила твою просьбу. Я поступила так, как сочла нужным. Если тебя что-то не устраивает в моем решении, только скажи, я привезу тебе Элис прямо домой! Доставлю в лучшем виде! К одному из твоих агентов в офис. Хочешь? И познакомлю ее с журналистами.

— Ты понимаешь, что девочка серьезно больна?

— Если б она не была больна, мать и отец заботились бы о ней, а не прятались, и не делали вид, что Элис не существует.

— Я сделал для этой девочки все, что мог!

— Да, — согласилась Мира. — Как только не надорвался?!

— Знаешь что!.. — разозлился Хант.

— Знаю. Когда ее привезти? Адрес можешь не оставлять, я тебя найду. И учти, если тебе ничего не стоит спрятаться от Элис, то от меня ты не спрячешься даже на том свете!

— Знаешь… — повторил Хант, и его внезапный гнев сменился растерянностью, — девочка должна хотя бы раз в день принимать душ. Я сомневаюсь, что в Сибири под каждой елкой душевые кабины.

— Вот, — с облегчением вздохнула графиня, — это уже конструктивный разговор.

— В доме, где она живет, есть удобства?

— Вот, с этого и надо было начинать!

— С чего начинать? Я о ней ничего не знаю.

— Я все расскажу, как только ты успокоишься. Хочешь, пришлю тебе полную смету? Я тоже не знаю, сколько стоит выкопать скважину на хуторе фрау Симы… проложить трубы, завезти сантехническое оборудование. Наверняка придется делать пристройку под это хозяйство. Только скажи, я пришлю тебе смету на все расходы и лично прослежу, чтобы все удобства работали.

Хант вздохнул.

— Мне добавить деньг на счет?

— У Элис достаточно денег, — ответила Мира. — У этой девочки есть все, кроме мамы и папы.

— Прекрасно. Если со мной случится несчастье, никто не заплачет.

— Несчастье, Ханни, заключается в том, что с тобой ничего не случится. Дай-ка трубочку Даниелю и уйди подальше, позволь нам посплетничать о тебе.

— Какому Даниелю? — воскликнул Хант. — Здесь нет никаких Даниелей! В моей жизни больше нет никаких Даниелей, и никогда не было! Запомни это навсегда…

— …и больше не произносить при тебе имени этого засранца! Этого чертова флорентийца, предателя и ничтожества. Я помню, Ханни. Разве я могу забыть? Как был дураком, так дураком и остался. А если ты в припадке бешенства поссорился с Даниелем, то так тебе и надо.