Четыре танкиста и собака - Януш Пшимановский

– Что-нибудь веселое… – предложил сержант.

– До самых ворот играй, – приказал Янек. – И погромче.

Черешняк уселся на башне, растянул мехи. Не пробуя аккордов, не задумываясь, свистнул пронзительно и с места заиграл танец оберек на полные обороты.

Слева между деревьями они уже ясно видели громаду рейхстага, накрытую погнутым дуршлагом купола. Оттуда приближалась колонна по четыре человека в шеренге, всего около пятисот человек.

– Немцы, – сказал фельдшер.

– Пленные, – добавил Юзек.

– Ехал на свадьбу, – смеялся Шавелло, – и то так весело на сердце не было. Одно меня огорчает, что я, уезжая из госпиталя, обманул хорошую женщину.

Колонна немцев шла неровным шагом, но сомкнутыми шеренгами. Офицеры

– в первой четверке. Колонна проходила как раз мимо танка, на некотором расстоянии от него, когда вдруг в ней раздались выкрики. Шеренги рассыпались. Солдаты исчезли за стволами и в ямах от вырванных с корнями деревьев, застрекотали несколько автоматов, полетели гранаты.

Пехотинцев десанта как ветром сдуло. Хлопнули замки люков, повернулась башня, и орудие выплюнуло снаряд. Закудахтали оба танковых пулемета, заговорили автоматы Шавелло и Лажевского, Маруси и Зубрыка.

А Томаш играл на гармошке. Только соскочил на землю и шел около медленно идущего танка, защищенный броней от пуль.

Со стороны батальонной колонны рявкнуло сразу несколько десятков стволов, выстрелили первые танки, и четыре 122-миллиметровых снаряда тяжело шлепнулись среди деревьев, ломая стволы, как карандаши.

Снова раздались крики. Стрельба со стороны немцев прекратилась, и над цепью поднялись белые тряпки.

– Прекратить огонь! – крикнул Кос, поднимая крышку люка.

– Хватит! – крикнул Константин Шавелло.

– Будем их брать? – спросил Юзек.

– Это не наше дело. – Сержант показал на пехотинцев, которые бежали на помощь со стороны идущей сзади колонны танков. – Наше дело разведать дорогу. Садимся на танк! – сказал он таким тоном, будто речь шла о телеге.

Они вдвоем помогли взобраться на танк Черешняку, который продолжал играть свой оберек.

– Что ты валяешь дурака, вместо того чтобы стрелять? – возмутился Кос.

– Был приказ играть до самых ворот.

– Развернуть? – спросила Огонек. – Я сшила, как ты говорил.

– Развертывай, – решил Янек.

И в тот момент, когда «Рыжий» въезжал на изрытую минами, но все же асфальтированную Шарлоттенбургерштрассе, они подняли над башней бело-красный флаг. Григорий прибавил газ и на большой скорости погнал к Бранденбургским воротам – продолговатой тяжелой коробке, опирающейся на двенадцать колонн, стоящих парами, и украшенной наверху колесницей с четверкой лошадей, над которой пламенело советское Красное знамя.

Бранденбургские ворота с обеих сторон поддерживаются псевдоклассическими, украшенными колоннами строениями с фронтонами, долженствующими напоминать собою греческие храмы. Строения эти, загнутые, как короткие крылья, образуют с восточной стороны площадь, где поздним утром 2 мая 1945 года собралось несколько сот советских солдат.

Около пролетов между колоннами Бранденбургских ворот, забаррикадированных до высоты четырех или пяти метров, стояли грузовики и два танка. Перед ними – два прицепа для перевозки мебели, опрокинутые набок. Ближе, вокруг тяжелого танка ИС и бронетранспортера, вокруг торчащей высоко вверх мачты радиостанции, стояла шумная группа веселых солдат, к которым с танка обращался полный офицер.

Когда из-за южного крыла, гремя обереком, играемым на всю мощь гармошки, выехал «Рыжий» с бело-красным флагом над башней, все головы повернулись в его сторону.

– Это кто?

– Что за черт!

– Американцы?

– Нет, белое с красным и орел – это поляки.

– Товарищ генерал! – кричал полный полковник с танка. – Правду говорили! Вот ваш танк приехал!

Часть пехотинцев побежала встречать «Рыжего», около танка стало просторней, и теперь можно было рассмотреть орла на броне транспортера и польскую фуражку с серебряной змейкой. Генерал помахал рукой, повернулся и пошел навстречу своим.

Тем временем подъезжали все новые танки с польской пехотой, останавливались, на площади становилось все шумнее и теснее.

Когда генерал подошел к «Рыжему», все члены экипажа стояли навытяжку в решительных позах, а перед ними, на расстоянии нескольких метров, приседал, опускаясь на колено, фотограф, снимая их вместе с советскими солдатами.

– В газете напечатаем! – кричал он. – Внимание, товарищи! Улыбочка, и… готово!

Генерал положил руку на плечо Косу. Сержант обернулся и радостно закричал:

– Гражданин генерал, задание выполнено…

Он внезапно замолчал, увидев над генеральской змейкой не одну, а две звездочки. Он понимал, что надо поздравить, он искренне радовался этому повышению, но от волнения не мог найти слов. Весь экипаж стоял здесь же, рядом, и никто не сумел сказать того, что следовало. Одного Шарика не смутила новая звездочка – он прыгнул передними лапами на грудь генералу, замахал хвостом и радостно залаял.

– Вижу, все целы и здоровы, – сказал генерал и вдруг поднял брови.

– Маруся – в польском мундире? Я думал, что буду первым, кто тебе об этом скажет, но, как вижу, ты уже знаешь о приказе.

– Нет, – покраснела девушка. – Это чтобы из госпиталя на фронт…

– Ну, теперь пора получить официальное разрешение на брак.

– Буду вам очень благодарен, гражданин генерал, – произнес Янек.

– Лажевского с вами нет?

– Есть! – выдвинулся вперед подхорунжий.

– Хорошо. У меня имеется кое-что для вас обоих, для тебя и для Коса. – Генерал вынул из планшета бумагу и, разворачивая ее, проворчал: – Нужна бы сабля.

– Есть, гражданин генерал! – радостно закричал Саакашвили.

– Довоенная, пан генерал, – добавил стоявший навытяжку Константин Шавелло.

Грузин, достав оружие из танка, вынул саблю из ножен и подал генералу, держа ее за клинок.

Генерал взял обнаженную саблю в руки.

– От имени Главного Командования Войска Польского… – произнес он и стал по стойке «смирно».

Следуя его примеру, застыли и солдаты.

– …Присвоения званий. Сразу звание подпоручника, потому что время военное, а заслуг у вас хватает на три продвижения сразу. В корпусе офицеров пехоты – капрал подхорунжий Даниель Лажевский. В корпусе бронетанковых войск – сержант Ян Кос.

Оба опустились на левое колено. Дважды блеснула в воздухе сабля, опускаясь посвящаемым в офицерское звание на плечо.

– Ура-а! – рявкнул Вихура.

Его поддержали все остальные.

Генерал обнял обоих, прижал к сердцу, а потом, скрывая волнение, протянул им на ладони вытащенные из кармана звездочки.

– Вот, привез, – перекрикивал он гвалт вокруг, – потому что у вас наверняка нет, а лучше сразу прикрепить.

Лажевский начал прикреплять звездочки с помощью Вихуры; Густлик вытянул было руку в сторону Коса, но Янек не сумел справиться с волнением.

– Не сейчас, – покачал он головой. – Я вернусь через минуту.

Через передний люк он забрался в танк, взял фуражку ротмистра с малиновым околышем и побежал в сторону колоннады Бранденбургских ворот.

Маруся сделала несколько шагов вслед за ним, но Густлик задержал ее:

– Подожди. Пусть соберется с мыслями.

– Лидка не приехала? – спросил Григорий.

– Нет. Обожглась при бомбардировке…

– Сколько раз ей говорил, чтобы была осторожней, наливая чай… – вмешался Елень, но тут же умолк, встретив взгляд генерала.

– Не чаем, – сказал генерал. – Обожгла руки и спалила все волосы в огне.

– Что? – не на шутку испугался Саакашвили.

– Под утро самолеты атаковали штаб армии. От зажигалок сгорело несколько домов. Лидка бросилась спасать бумаги. Я в это время был на совещании у командующего, и, когда вернулся, ее уже забрали в госпиталь, – объяснил генерал. – Врачи обещают, что скоро выйдет.

– Другая это уже девушка, совсем не та, какой была, когда мы с Янеком познакомились с ней в поезде, – задумчиво произнес Елень.

– Не другая, – яростно возразил Григорий. – Надо только глаза держать открытыми. Такую вторую девушку, как Лидка, днем с огнем не найдешь.

– Командир танка удрал, – сказал генерал, обращаясь к экипажу, – а у меня к вам еще два важных дела.

– Я за него, – вытянулся Елень и, погруженный в размышления о Лидке, пробормотал тихо себе под нос: – Зачем она полезла в этот огонь?

– Сегодня делегация Первой армии едет в Варшаву, чтобы доложить Крайовой Раде Народовой о взятии Берлина, – говорил тем временем генерал. – От разных частей едет по одному солдату, а от танковой бригады, может быть, кого-нибудь из вашего экипажа…

Елень взглянул на Григория, который поглаживал свои усы, на Вихуру, который понимающе подмигнул ему, и наконец на Томаша, хлопавшего глазами.

– Рядовой Черешняк пусть едет. У него там отец недалеко.

– Неси, Томаш, свои вещи на мой транспортер, – приказал генерал, кивнув головой.