«Мир Приключений» 1977 (№22) - Николай Коротеев

— Пули шальные, знаете. Обидно ведь будет, если какая-нибудь вас зацепит. — Видя их растерянность, он решил, что им не хочется уходить, и, все так же ласково улыбаясь, продолжал убеждать: — Давайте, я вас провожу. Кстати, может, водичкой угостите. Ужасно пить хочется.

«Сестренки» повели его к дому.

У самого крыльца лейтенант почему-то остановился. Наклонившись, долго рассматривал широкий след, потом заглянул под террасу.

— А это что у вас за игрушка? — как-то подозрительно спросил он, не оборачиваясь.

Наташа с Олей тоже наклонились и… замерли в ужасе. Под террасой лежал неразорвавшийся снаряд. Так это от его удара на рассвете тряхнуло весь дом! Не сумев ничего сказать, они в немом оцепенении глядели на лейтенанта.

— Люди в доме есть? — распрямившись, посмотрел он на них.

Оля кивнула.

— Всех вывести, — продолжал лейтенант. — Подальше, вон хоть к шоссе! — И тут же позвал: — Э-э-эй! Серегин! Давай сюда двоих или троих!

Пока Оля с Наташей выносили из дома Евдокию Павловну и вывели Шуру, подошли трое красноармейцев. Помогли усадить больную на санки, сами отвезли ее подальше от дома, подождали, когда отойдут остальные, и полезли под террасу.

Евдокия Павловна издали смотрела на дом, который с таким трудом построили они с мужем собственными руками и который вместе с хозяевами не сегодня-завтра взлетел бы на воздух, не окажись тут молоденький лейтенант. Этот простенький деревянный дом — их единственный кров, выстоявший самое жестокое время, потерявший только стекла в оконных рамах, — через несколько минут может рухнуть и запылать. Сейчас, когда уже пришла свобода! Как это несправедливо!

Евдокия Павловна попросила дочь:

— Оля, узнай, как зовут командира, пусть он подойдет.

— Денисов, мама, его фамилия Денисов.

— Товарищ Денисов, можно вас на минутку? — крикнула Евдокия Павловна.

Лейтенант подбежал.

— У вас кто-нибудь там остался? Или, может, ценности? — торопливо спросил он.

Евдокия Павловна отмахнулась, поморщившись:

— Какие ценности! Дом пустой. Но ваши бойцы… Зачем они полезли под террасу? Это ведь опасно для них. Разве нельзя как-нибудь на расстоянии? Нас вы спасли, а сами…

— На расстоянии взорвать снаряд можно, — успокоившись, стал объяснять Денисов. — В исключительных случаях мы так и делаем. Но надо же попытаться сохранить ваш дом. Ребята попробуют извлечь и обезвредить снаряд.

— Легко сказать: извлечь и обезвредить! — почему-то рассердилась мать. — Послушайте меня, я постарше. С домом я уже простилась. А у вас есть матери, жены, может, дети… — и вдруг умолкла. Она подумала о том, что если бы тот Денисов был жив, он непременно заглянул бы на обратном пути.

— Не волнуйтесь, — сказал этот Денисов. — Излишнего риска я не допущу. — И убежал к своим солдатам.

…Наташа зажала ладонями Шурины уши и все уговаривала ее отвернуться и пошире открыть рот. «А то ушки лопнут», — твердила она напряженным, совсем незнакомым голосом.

Оля крепко обняла мать и настойчиво убеждала:

— Он не взорвется, мамочка! Он бы уж давно взорвался. Этот снаряд бракованный.

— Если бы бракованный, не стали бы нас выселять, — возразила Евдокия Павловна, стараясь разглядеть, что делается под террасой.

Сколько прошло времени, никто не считал. Наконец красноармейцы выпрямились и громко заговорили.

— Давайте сюда! — махнул рукой лейтенант, и Оля с Наташей бросились к нему. Сейчас им было не до Шурочки и Евдокии Павловны. К дому больную доставили опять солдаты. Шура уверенно топала по саночному следу.

— Что? Я говорила! — ликовала Оля. — Снаряд бракованный, да?

— Не совсем, — усмехнулся лейтенант и переглянулся с бойцами. Один из них показал извлеченный из снаряда взрыватель.

— Какое-то чудо вас спасло, — объявил он. — Снаряд обо что-то ударился боком и под дом шел уже рикошетом. Видите, какой след. Боком шел. — Тут красноармеец что-то заметил в стороне и приблизился к занесенной снегом кадушке с квашеной капустой. — Вон что! Смотрите, вот куда он ударился сначала!

Действительно, в пышном снежном покрывале на кадке остался след от снаряда.

— А мог бы взорваться? — спросила Евдокия Павловна.

— От малейшего прикосновения к головке, — ответил лейтенант.

— Да ведь это… Забрела бы курица… А мы сидели бы дома… — Мать не договорила.

— Ну, теперь уж этого не случится, — успокоил ее Денисов. — А водички вы нам все-таки дадите? — повернулся он к Наташе.

Молодая женщина вынесла ведро, кружку. Бойцы напились; Оля с Наташей пошли проводить их до шоссе. Но лейтенант остановился и ласково напомнил:

— Идите домой, сестренки. Идите, очень вас прошу.

Они подчинились, дальше не пошли.

Денисов что-то прокричал им на прощание.

— Мы непременно заедем к вам после победы! У вас так хорошо отдохнуть, в лесу! — послышалось Оле.

У ВЕЧНОГО ОГНЯ

Многие москвичи видят Кремль каждый день по пути на работу и обратно. Тысячи людей живут рядом с Кремлем, и величественные золотые купола и рубиновые звезды сияют перед их окнами; по кремлевским курантам проверяют они свои часы. И все-таки никто не может не испытать того особого волнения, какое охватывает человека, пришедшего в Кремль или к его стенам.

Так было и с Хлебниковой, когда она пришла в Александровский сад.

С тех пор как у Кремлевской стены нашел свой последний покой Неизвестный солдат, погибший в сорок первом под Москвой, гостей в Александровском саду намного прибавилось. К Вечному огню не так легко пробиться, не так просто найти местечко для букета среди венков, корзин с цветами и таких же, как твой, букетов, устилающих гранитные плиты.

И москвичи, и миллионы столичных гостей приходят к Вечному огню, чтобы поклониться безвестному герою. Высшие однополчане перенесли место своих традиционных встреч к могиле Неизвестного солдата.

Зимой Александровский сад становится строже и торжественнее. Оголенные деревья и кустарник не заслоняют памятников, башен, стен. Не отвлекают пышные цветы на клумбах, обилие зелени, запах распустившейся сирени — все то, чем богат сад весной и летом.

Ольга Николаевна остановилась у Вечного огня. Справа от нее были трое: старушка в черной шали и черном легком пальто и двое молодых людей с кепками в руках, в модных пальто с поднятыми воротниками. Они чуть не вдвое выше старушки; чтобы слышать ее, парням приходилось наклоняться. Здесь все говорят вполголоса. А она, с заметным кавказским акцентом, рассказывала:

— Сын мой тогда моложе вас был. Как я ни удерживала, ушел добровольцем в восемнадцать лет. Писал потом: увидел, наконец, Москву; очень она ему понравилась. Хоть и завалены мешками с песком, забиты фанерой нарядные витрины… И еще писал, что сердце разрывается, когда идешь по городу вечером и ни одного огонька ни в одном окошке не видно — маскировка! Москва на осадном положении… Разве такую столицу мечтал увидеть мой сын?!