Девятый Замок - Хаген Альварсон

Жестоко?

Жестоко.

Но — справедливо.

А главное — весело.

И коль скоро мне грозило бы бесчестие, Нибельхейм и его змеи-кровососы, — Эльри спустился бы под землю, в Край Туманов.

— Или… нет? Или я плохо знаю тебя, Бродяга?

— Нет, — был ответ.

— Нет, — повторил Убийца Щенков и мой лучший друг, — не думай, что мне неведома благодарность — кем бы я был, если б ты не нанял меня тогда?.. Я всё помню, мой безумный друг… — его губы искривились в улыбке, и у меня ёкнуло сердце от её пронзительного тепла, мало уместного в Чертогах Смерти. — Я люблю тебя, Снорри. И я рад, что твоей чести ничего не грозит. И я не требую от тебя жертвы. Просто пожелай мне…

— Удачи! — выпалил я.

— Нет, — отвернулся Эльри. — Чести!

— Чести… — глухо повторил я.

А он уже скрывался во мгле на холсте, среди теней, и снег пожирал его следы.

— Нет! — закричал я тогда. — Он не последний! Это я — последний. Я…

— И я, — добавил Асклинг, наверняка вспоминая своего друга Тидрека.

А Корд'аэн засмеялся:

— Разве ты не видишь огня, Хьёлле? Разве пламя не жжёт тебя?! Эльри идёт по дороге во тьме, освещая её огнем сердца, вырванного из груди. Они все идут, идут и пылают. Гори же, гори, вечное, неугасимое солнце!

До сих пор чародей стоял боком ко мне. Теперь же я увидел его лицо. Посох исходил белым светом, гнавшим прочь промозглый мрак. И в этом чудесном свете я увидел яму из крови и сукровицы на месте правого глаза заклинателя.

Рукоять секиры едва не треснула в моих руках. Кровь из прокушенной губы ползла по лицу липкой струйкой. От моего гнева вскипело вечнохолодное Море Мёртвых, вскипело Эливагаром, яростной купелью, побоищем Рагнарёк, и молнии вспороли тьму, хлеща хлыстами волны.

И волны те были солоны и горячи.

Как кровь.

Как костёр любви.

Как раскаленные угли на пути возвращения из мёртвых.

Друид что-то рисовал, и страшный оскал натянул кожу на его череп.

…волны, молнии, пенные гривы — и вихрастое ало-золотое пламя тянется смерчами к небу. В огненных коконах танцуют любовники и враги…

Горящие.

— Живые! Они все живые!

Кто исторг этот крик? Крик, в котором тесно сплелись боль и сладость? Я? Аск? Корд? А может, дракон-Хранительница Хьёлле?..

…вокруг снова был мрак.

Дэор выпал в Престольный Зал. Там уже стояли двое двергов и сид. Асклинг выглядел очень неплохо для бочонка. Сид же лишился глаза. Дэору не впервой было видеть такие раны, некоторые из них были нанесены его копьём или стрелой. Он не удержался:

— Я гляжу, ты уже отдал око за глоток из Источника Мудрости?

Корд не ответил.

— А ты где ухо потерял, герой-скальд? — съехидничал Снорри.

— Между двух корней березы, между трёх стволов осины, — ухмыльнулся тот.

— А мы тут рисуем, — похвастал Асклинг.

— И как успехи?

— Пока ничья. Кажется, — сообщил Корд.

— Самое время подбить итоги, — пророкотал древний старец Глумхарр. И Хранители сбросили с себя человечьи облики, высвобождая кольца свёрнутых драконьих тел.

А Зал стал исполинским полем битвы. Там, где стояли мы, зеленела трава и сиял бирюзой небосвод. Там же, где были они, земля скорбно чернела, небо же кипело медью.

Раскат грома и крики воронов возвестили о начале сражения.

Тысяча гормов в тяжелых кольчугах и красных плащах, с огромными бородатыми топорами и чёрными двуручниками, подобно огненной реке потекли слева. Золотой Круг сиял на алом стяге. Одновременно багряный дракон развернул крыло, и герои увидели три фигуры вдалеке, наблюдавшие за происходящим.

— Кто это, вон там? — указал рукой Снорри.

— Это те, с кем не садятся за один стол. Пришли полюбоваться.

Корд'аэн поднял руку, и за его спиной встала тысяча сидов в тёмно-зелёных плащах, со странными, корявыми посохами. Они также откинули капюшоны, обнажив лица тысячи Корд'аэнов, лишённые одного ока.

Правого.

На их зелёном знамени тянулось к небу Мировое Древо.

— У нас, у Народа Холмов, есть выбор, — говорил друид, словно на священном обряде, — покинуть навсегда эти земли или сражаться рядом с прочими. Я хочу… хочу сделать всё, чтобы нам не пришлось выбирать.

И рывком опустил руку.

Сиды вскинули посохи, которые оказались громадными луками. Загудели тетивы, смертоносный ливень обрушился на приближающихся гормов. Доспехи и шлемы помогли не всем: многие падали, пронзенные навылет. Остальные шли дальше, переступая через павших. Сотни звонких голосов прокричали клич:

— Оксар Хёльтур!

— Знакомый голос, — грустно заметил Асклинг.

Корд'аэн пожал плечами, а Дэор и Снорри переглянулись.

Меж тем чёрный дракон Глумхарр трижды ударил оземь хвостом. Твердь дрогнула, пошла волнами. Из разломов вставали тёмные исполины, высокие и широкоплечие, состоящие, казалось, из сплошной чешуи доспеха, залитой изнутри свинцом. Великаны выросли из земли и застыли неподвижно, словно горы.

А справа двигалась змеёй рать ратанов, также в красном, с чеканами и моргенштернами. На их чёрном знамени ярился багровый круг. А багровый змей Лоддир раскрыл пасть, извергая бушующее пламя. Из пламени рождались золотые орлы и медные змеи, духи огня земного и небесного.

Духи неслись вперед, оставляя полосы гари и пепла.

— Началось, — предупредил Корд. — Драконы сильны в колдовстве, они призвали древние силы земли, чтобы стереть род людской. Не надо обманываться, духи земли ненавидят нас, всех нас. Горы породили двергов, и горы же их поглотят. Огонь дал человеку тепло, но в огне и погибнет род людской. Мир желает уничтожить нас, слишком долго менявшим его под себя.

— Чудесно! — перебил его Дэор. — На что нам опереться?

— Сначала — только на самих себя. Там поглядим.

Тогда Асклинг взял знамя. Откуда — никому не ведомо. Размахивая им, он бросился вперед, на змеящееся пламя. За ним шли герои. Герои-самоубийцы. Тысяча двергов с лицами Асклинга.

Пламя поглотило жертву сотней глоток.

И подавилось, кашляя золой.

Пять сотен Асклингов осталось там, на земле, и кости их почернели от страшного жара, истончились, точно обгоревшие лучины.

Когда огонь и дым рассеялись, пехотинцы устремились на Асклингов, намереваясь зажать их в "тиски".

Озверевшие Асклинги бросались на врагов, ломали им шеи голыми руками. Чёрные гадюки ран пробивали их насквозь в едином, слитном колющем выпаде, топоры рассекали ребра и черепа, чеканы разрубали головы, моргенштерны дробили кости, а златобородые дверги всё упорствовали. Без оружия, без доспехов, одной лишь яростью и лютью, точно благословленные медвежьим богом…