Девятый Замок - Хаген Альварсон

— Их же… его же сейчас… — сжимая кулаки, бормотал Снорри. — Корд, почему ничего не?..

— Не визжи, — перебивает Корд. — И приготовься. Зайдёшь гормам сзади. А ты, Дэор, ударишь на ратанов. Я… мы прикроем Снорри, так что ты уж постарайся справиться сам.

— Вот уж я не догадался бы, — фыркнул Дэор. — Веди нас на тинг мечей, Одноокий! Ха-ха-ха-ха!

Зеленая дракон-Хранительница Герна изящно развела крылья — вперед вышли дверги в жёлтых плащах и широкополых шляпах. Арбалеты и прочая механическая ерунда заработала в умелых руках. Недаром сольфы слыли искуснейшими механиками Эльдинора! Камни, чугунные ядра, тяжёлые бельты не знали пощады ни для чужих, ни для своих.

Асклинг, сжимавший древко знамени, вскрикнул: с одного из гормов спал шлем, открыв лицо Борина. Все ратаны оказались, конечно, Даринами, а под полями шлемов Асклинг разглядел бородатые лица Тидрека.

— Рагнарёк настал, — прошептал он. — Конец Света — это когда друзья сходятся на бой. Теперь я знаю это.

А в небе уже неслись белые всадники с белыми волосами на лошадях цвета грозовых туч. Духи ветра рванулись вскачь по небу, заслышав трубный глас Герны. Конники вскинули луки, и молнии вспороли небосвод, выкашивая ряды стрелков-друидов.

Снорри радостно ухмыльнулся, заметив в руках стяг — башни борга, лента реки, белое древо и орлица в его ветвях на зелёном поле — и пошёл, пригибаясь, заходя слева. За ним шла тысяча огненнобородых воинов в подаренных доспехах и зеленых плащах, славно укрывших их в высокой траве.

На лицах сидов вдруг проступила смертельная бледность, под глазами залегли тени. Державший знамя устало прошептал:

— Какая глупость… Зачем?.. Почему мы не можем… Почему?

Небесные всадники заметили движение в траве и как один устремились туда. Сиды вскинули луки-посохи, стрелы превратились в полёте в комья серой мглы, в уродливые чудища, и те сшибались со всадниками, разрывая тучи-лошади, и воздушные воители падали наземь осколками мраморных статуй.

Новый залп сольфов обрушился на ряды сидов. Ядра и стрелы щедро сеяли смерть. Поле стало доской для разделки мяса.

— За Норгард! — раздалось за позади Боринов, когда Снорри ударили им в спину. Секиры клевали шлемы, ножи искали щели в доспехах. И дрожали от радости, когда находили. Началась давка. Гормы не могли развернуться, от длинных мечей и топоров мало было толку в тесноте.

Но синий дракон-Хранительница Хьёлле отправила на бойню невиданных морских чудовищ, которым место на глубине. И прямоугольник нового отряда двергов отправился к левому краю поля под знаменем глубокого синего цвета с золотым кольцом. Снорри оборачивались навстречу новому противнику, шедшему не таясь. Глаза застывали, глядя на солнце посреди чистого неба. Как когда-то, над Норгардом…

Каштановые бороды наступавших заплетены в три косички. Доспехи и топоры ничем не отличались от броней и секир Снорри. Вовсе ничем.

Даже иззубрины и трещины в мелочах повторялись на щитах и лезвиях.

А над лазурным знаменем закипало медью небо…

Снорри-пивовар, безумец, молча всматривался в позолоту боевой маски вражеского знаменосца, что скрывала лицо — но не злое, пекущее пламя обиды в глазах.

Закат был невыносим.

Позднее Снорри Турлогсон напишет об этом так:

Было время — я любил слушать сказания и легенды. А кто не любил? Да только попасть в сагу — немного радости. Коль скоро кто-нибудь станет рассказывать о нашем походе, я отрежу ему язык и губы. Кто сочинил эту сказку? Кто поёт эту песнь? Кто выткал на полотне этот узор?

Будьте вы все прокляты. Не найти вам места ни на земле, ни под землёй.

Мало красивого смотреть, как сотни людей мешают кровь с железом. Кто говорил на том тинге мечей — тот знает, о чем говорю я.

Крики гибнущих под стрелами — не крики ужаса и боли, но гнева и ненависти. И это страшно. Корд'аэн не хотел побоища — но вот он приказывает нам биться. Но убить — легко, то всем ведомо. А не убить? А сказать слово? Волшебники, чародеи, шаманы, вы что, забыли слова?..

Асклинг, только что обретший живую плоть, тут же бросает её в огонь, сдаётся пламени на съедение, зная, что пламя подавится золой. И не важно, что у него тысяча тел — он отдаёт всю тысячу, и его счастье, что сгорели только пять сотен. Асклинг, прошедший жар Муспелля, бросается под острое тяжёлое железо, не чуя боли и страха. Что же это за девять миров, которые надобно защищать так? Где вы, боги и герои Чертогов Павших?

Разве стоят девять миров того, чтобы юный на вид Корд'аэн превращался в сердце своём в злого, холодного старика? А он превращается: ведь только холодом внутри можно противостоять жару чужой боли. А когда все чародеи станут стариками в сердцах, что же станет с их чарами?

Испуг: я вонзил нож в тёплый, мягкий бок соплеменника. И радости моей не было предела. Я резал Борина дрожащими руками, я бил его по голове топором, я убивал его сотни раз — и не скажу, что печалился. Нет, убивать весело, а ещё веселее — когда это скальд. Смолкали скрипки, арфы, лютни и голоса. Обращались в пыль непостроенные чертоги. Неспетые песни так и остались неспетыми. А мне было весело! Борин, славный внук славного деда, я плакал, когда твои пальцы ласкали струны арфы. А теперь я тебя режу.

Как овцу.

Я никогда не скажу, что это печально. Нет. Это так весело, что впору выть.

Тысяча Эльри идёт на меня. Тысяча моих друзей идет убить меня тысячу раз. Небо вскипает на их плечах, земля под ногами исходит дымом. Они все — воины и мясники, они привыкли.

Но я-то не привык.

Я срываю шлем. Крик рвёт горло:

— НЕЕЕТ!!! ЭЭЭЛЬРИ!!! ЭЭЭЭЭЭЛЬРИИИ!!! НООООООРГАААРД!!!

Мне неведомо, что будет дальше. Будьте вы прокляты, сказители, за вашу ложь и за вашу правду. Будьте прокляты, боги и волшебники, за этот лучший из миров.

— Что с ним? — спросил Дэор, указывая на Снорри, снимающих шлемы и щиты, бросающих наземь секиры и ножи.

Вместо ответа Корд'аэны обрушили на подступающих Эльри тучу стрел. А морские чудища, которым, видимо, не сиделось в глубине, ломились посередине.

— Асклинга затопчут… — простонал друид. — Страшен гнев моря.

— Но не так, как гнев викинга! — заревел Дэор. — Асклинг! Асклинг сын Сульда! Держись!!!

Знамя с вороном затрепетало в его руках. Засвистели стрелы охотничьих луков, и ратаны падали, падали, падали…

— Ты хотел вызвать меня на судебный поединок, Дарин, сын Фундина? — рычал неистовый северянин, отправляя в Золочёные Палаты низкорослых двергов одного за другим. — Сбылось твоё желание. Вот он я, так начнём же хольмганг!