Девятый Замок - Хаген Альварсон

— Ты хотел вызвать меня на судебный поединок, Дарин, сын Фундина? — рычал неистовый северянин, отправляя в Золочёные Палаты низкорослых двергов одного за другим. — Сбылось твоё желание. Вот он я, так начнём же хольмганг!

Тысяча обоеруких викингов с изуродованными лицами смели ратанов за минуту. Едва ли половина их окрасили мечи и топоры алым. Соединенные рати Асклингов и Дэоров врезались в остатки гормов, не вполне понимая в упоении боя, что происходит, а потом мир в очередной раз вывернулся наизнанку.

Потому что Снорри, сын Турлога, защищал свой мир от врагов — но не стал защищать от друзей. Мясники Эльри деловито готовили начинку для мясного пирога. Друзья убивали друзей, и гром над миром ворчал от негодования.

И, подобно грому, хохотал чёрный дракон-убийца с куском железа вместо сердца. Мудрый змей, Чёрный Волк, Хранитель Глумхарр.

Хохотали Хранительницы Герна и Хьёлле.

Заходился хохотом Хранитель Лоддир.

А те, что стояли вдалеке, хлопали в ладони. Приветственно потрясал тростью Кромахи, и вороны кружили и кричали над ним. Била в ладони уродливая полуслепая Лишайная Ведьма, и слёзы текли из-под белых бельм. Смеялся Король Дикой Охоты, и призраки выли в том смехе. А за ними возвышались иные: Багровый Кракен в алом небе хищно распростёр щупальца, Маркенвальд Ётун тряс громадной секирой и мешком денег, плыл по небу, скрипя обшивкой из ногтей, Корабль Мёртвых, и туманом висели его паруса, поймавшие проклятый ветер. Раскрывал свои вечно голодные, горящие глаза Терх Взор Ужаса. Ворочался, просыпаясь, Спящий-в-Горах. Рычала великая Матерь драконов.

Корд'аэн недоумённо качал головой. Он не мог понять, что происходит.

Гнев моря и земли обрушился на середину поля. Дэоры и Асклинги стали стеной щитов, но это мало помогло: их давили, их мяли, их засыпали камнями, их топили, хватали, жрали. Нет проку смертным воевать с великанами и чудовищами.

И тогда Корд'аэн зло, нехорошо улыбнулся, и порыв ветра едва не сорвал с него плащ.

— Хорошо и достойно опираться друг на друга, — медленно проговорил он, — но что мы друг другу? И что мы сами себе? Не мы ли создаем мир по своему образу и подобию? Поглядим, что сталось с богами и смертными. Так ли одинок каждый из нас?

Он воткнул посох в землю, и он пустил корни, и потянулось из бездны в небеса Мировое Древо. Сам же Корд'аэн превратился в Народ Холмов. Словно его разрезали и растащили по всем уголкам Альвинмарка.

Отважные мореходы Мидерина, стражи башен в заливе Бельтабейне и мастера-корабелы, отсалютовали мечами. Венценосный лебедь на их знамени важно покачал головой. Садовники и лесничие Гланнлаген стукнули копьями и вскинули луки, готовые убить во имя золотого яблока на алом поле своего стяга. Жестокой улыбкой сверкнули кривые мечи всадников Ун-Махи. Они ждали приказа, и серебристый единорог нетерпеливо перебирал копытами на зелёном поле. Взвихрились длинные одеяния друидов; жрецы Тар Друид, мужи с посохами и жены с чашами, готовились принести великую жертву. Огни Сэмхена плясали в их глазах. Трепетали белые знамёна Раттаха и Кондала. Багровый пёс и Алый сокол рвались в бой. Воины и охотники стояли, обратив взор на вождей в кузовах колесниц.

Плещут на ветру плащи и знамёна. Глашатаи поднесли рога ко ртам, готовые дать знак к наступлению. Барды идут в бой последними. Не из страха, но чтобы выжить и петь песни о великой битве.

А ещё там были Стражи Границы. Сегодня они все ушли с постов. Ушли, чтобы принять участие в сражении, память о котором переживет века.

Эльгъяр, Альвинмарк, был за спиною Корд'аэна. Пастбища и лужайки, ручьи и сады, виноградники и дубравы. Сиды, пляшущие на Зеленых Холмах, священные огни, возжигаемые друидами дважды в году, безмолвие Горы Каммлех, жуткое несмолкаемое эхо Ущелья Кейхеллаха, кислая морошка Мокрой Низины, чарующие голоса водопадов… Они все возникли из его плоти и крови, они стояли за его спиной — герои древности, мудрые друиды, храбрые вожди, искусные менестрели и мастера, меткие стрелки, прекрасные танцовщицы, радостные дети…

А под Мировым Древом, на янтарном престоле, восседает Эмайн Матрэ, Великая Мать, и её порывистый сын, Ранэдах-Ветер, расправил свои огромные белоснежные крылья.

Потом начали меняться те, кто был Асклингом. В жутких корчах рождались герои. Самоубийцы. Берсерки. Изгнанники. Одинокие странники, чужие везде, чьи плащи — пыль дорог.

Громким криком, страшным криком зашёлся Дэор Хьёринсон, и древний, несокрушимый Север встал за его спиной. Скалы и туманы, льды и фьорды, ветра и волны. Бородатые викинги, изгои, разбойники, сомкнули круглые щиты, выставили копья, мечи без гард и секиры сверкнули клыками Железного Волка… Ярлы и конунги выехали на конях, объезжая боевые порядки. Лесные охотники приготовили луки, а колдуны приготовили гибельные чары.

И, набросив синюю ткань неба на плечи, Тэор, Конунг Грома, возвышался над рядами северян, улыбался, оглядывая героев, а десница его покоилась на изголовье молота, Сокрушителя Великанов.

За спиною же Снорри, сына Турлога, вставали с колен свартальфы, каждый из которых звался Унтах кан Орвен. Вставали могучие Лундар, похожие на дубы, и дочери Народа Лесов, похожие на березки, откидывали волосы с дивных лиц. Синеглазая невеста Митрун улыбнулась застенчивым солнышком. Рыжий пузатый Турлог сын Дори обнял свою сероглазую Асгерд, поправил её клетчатый платок, и она ответила ему усталой улыбкой. И ещё много лиц предстали перед Эльри-мясником. Предстали без тени страха.

Но — с бесконечным сочувствием.

Среди тех лиц улыбались те, что носили каштановые бороды, лесорубы и путешественники, Эльри. Эльри-мясник сошёлся с Эльри-героем. Грудь на грудь, лицо — к лицу. Эльри-Бродяга убивал себя тысячу раз — и секиры сомкнулись челюстью Мирового Змея, вновь терзавшего собственный хвост.

Исходил жаром Старый Балин.

— Наконец-то! — раздался гром из драконьих глоток. — Пускай всё погибнет в Час Рагнарёк!

Ледяной ветер и потоки Муспелля пронзили мир. Из бездны беззвёздной ночи неслась костяная колесница, запряжённая волками. Плащ, сотканный из раскалённой докрасна боли, вился, оставляя шлейф искр, на плечах того, кто высился в кузове. Маска чернёного серебра скрывала его лицо, а тёмные доспехи — тело. Седой клок волос торчал на голове. Жертвенная секира гудела в воздухе, требуя насыщения.

— Это еще кто? — спросил Асклинг.

— Не трудно ответить, — друид почти шептал. — Тот, о ком ты подумал.

— Благодарю, успокоил…

Дэор молчал. Он видел глаза Эльфрун, волшебницы из Эльварсфьорда. Он помнил, как она корчилась от боли на каменном полу. А в её глазах, глазах мудрой вещей птицы, кипел гневом чужой взор. Тот взор заставил Дэора нестись из обители вёльвы сломя голову, поминутно оглядываясь, забыв о чести и гордости. Взгляд Хельгрима, северного бога тьмы, обжёг сердце запредельным холодом.