Слово атамана Арапова - Александр Владимирович Чиненков

искусно расставленную сеть. Но пока он увяз в ней только одной ногой. Если за визиря не вступится сам шайтан, то ему недолго осталось дышать на этом свете.

Нет, восстанавливать силы своего врага искалеченный Исмаил-бек не станет. Он владеет секретом изготовления из трав живительного снадобья, обладающего и способностью омолаживать. Но вернуть силу жестокому из жестоких? Кровопийце, тому, кто без жалости превратил его в жалкий человеческий обрубок? Нет, он не будет этого делать. Наоборот, он воспользуется предоставленной судьбой возможностью и станет мстителем. И даже перед лицом надвигающейся смерти не отступится от задуманного.

* * *

В назначенный день Нюра предстала перед Арсан-бием. Смиренно поприветствовав его, она протянула глиняный сосуд.

– И это мутное пойло должно вернуть меня к жизни? – спросил визирь с надеждой, взяв в руки сосуд.

– Именно это. Только не сразу. День ото дня сил у тя будет все больше и больше, великий визирь.

– Как принимать?

– Кажный вечер по одной чаше перед трапезой.

– А ты сегодня уже ела?

– Нет, я спешила принесть те энто снадобье, благословенный визирь. Не до еды мне было.

Арсан-бий приказал слуге подать чашу, наполнил ее, посмотрел, понюхал мутную жидкость и протянул Нюре:

– Испей.

Девушка предвидела это. Она покачала головой и сказала:

– Нет. Энто снадобье токо для мужчин. Я приготовила энтот отвар, как сказал Исмаил-бек. Пить будет приятно: заглушила горечь соками сладких семян и корней. Мне известны теперя многие свойства целебных трав, из которых сварен энтот чудный напиток. Будь совершенно спокоен и уверен.

– Хорошо!

Но Арсан-бий не стал пробовать отвар, вид которого вызывал у него отвращение, а его целебные свойства – большие сомнения. Он позвал слуг и велел принести из темницы Исмаил-бека. Когда калеку внесли в покои, визирь сам поднес чашу к его губам и сказал:

– Испей-ка снадобья, который приготовили по твоему рецепту!

Арсан-бий внимательно следил за выражением лица калеки, но на нем не дрогнул ни один мускул. Исмаил-бек выпил напиток до последней капли и что-то промычал.

– Унесите его обратно в подвал, – приказал слугам визирь. – Наблюдайте за ним день и ночь! Если нечестивец подохнет, немедленно сообщите мне.

Как только Исмаил-бека вынесли из покоев, визирь снова обратил свое внимание на притихшую Нюру:

– Едва лекарство окажет действие – ты свободна! А до того ты еще «погостишь» у меня, но не в качестве рабыни.

– Я верю те, великий визирь! И подожду. Я уверена в успехе.

– Кликни палача, – приказал Арсан-бий слуге.

Вошел палач, огромный детина, на лице которого засыло выражение отупения. Он глянул на девушку, потом на визиря.

– Запри эту рабыню у себя. Но не забывай кормить и поить ее.

Палач молча кивнул, взял Нюру за руку и потянул ее за собой.

17

Потеряв значительную часть своего войска в боях с казаками и кулугурами, а также всех женщин и детей, султан Танбал с оставшимися воинами решил укрыться у своего старшего брата – повелителя Малой Орды. Танбал не надеялся оправдаться перед ханом Хивы без помощи влиятельного брата.

Получив хорошую нахлобучку от брата, Танбал вернулся в свой шатер. Разлегшись на леопардовых шкурах, он распорядился, чтобы подыскали подходящего человека для отправки гонцом в Хиву.

Его брат брал часть вины на себя. Но часть эта была незначительна. За все остальное приходится отвечать самому Танбалу. Как ни раскидывал султан, не мог придумать, каким образом ему сгладить плачевные результаты своей позорной победы над казаками. Ведь, не приведи Всевышний, узнает хан все подробности от Исмаил-бека, тотчас велит снести ему голову.

В отчаянии Танбал начал пить. Пил он много, а потому, едва где присядет или приляжет, сразу засыпал. Вот и сейчас султан дремлет. Однако при каждом шорохе то и дело разлепляет веки, выжидающе поглядывает на вход в шатер, с досадой ударяет кулаком по подушке, а через секунду опять засыпает. Но вот он углядел воина в полном боевом снаряжении, который, прижав руки к груди, бросился ему в ноги и, не поднимая головы, ждал.

– Ну, что смотришь, как шакал, подавившийся костью? Говори! Представь, что ты видишь сейчас не меня, а хана! – осипшим голосом приказал Танбал, не меняя позы и с трудом удерживая зевоту.

– О сиятельный хан! – затянул «гонец». – Наше войско наполовину погибло и… Виной тому предатель Исмаил-бек, который…

«Гонец» сбился. Он забыл текст и вспотел от напряжения, вспоминая его. Танбал схватил плеть и стеганул его по склоненной голове. Тот только крякнул от боли, но не пошевелился.

– Ты не гонец, а верблюд безмозглый! А башка твоя дырявая и пустая!

Султан кликнул десятника и кивнул ему на несостоявшегося гонца:

– Сверни башку этому верблюду, а мне найди человека посмышленее!

Когда десятник потащил воина на казнь, Танбал неожиданно смилостивился:

– Ладно, пусть живет пока, безмозглая скотина! Пусть в бою умрет!

Прощеный припал к ноге своего повелителя, облобызал сапог и, пятясь, быстро выскользнул вон. Оказавшись за пределами шатра, воин бросил радостный, но еще затуманенный пережитым страхом взгляд на солнце, на все вокруг, глубоко вздохнул и побежал, желая скорее убраться от злополучного места.

В шатер вошел посыльный от брата, который учтиво поклонился и сказал:

– О великий султан, ваш брат, повелитель Малой Орды и…

– Оставь, – оборвал его Танбал, – говори, для чего тебя прислал ко мне мой брат.

– Он сам назначил гонца и заготовил послание хану!

– Кто гонец?

– Ваттых. Силой убеждения и красотой слога он может представить хану все именно так, как нужно. Позвать его к тебе?

– Не надо, – после минутного раздумья ответил Танбал. – Мой брат сам знает, как поступить лучше! Позовите ко мне музыкантов и Юлдуз! Только она одна способна успокоить и усладить мою душу.

* * *

Когда Юлдуз вспоминала свое детство, перед глазами возникали беспредельные степи, низкие заросли верблюжьей колючки, одинокие войлочные юрты. Кочевая жизнь досталась в наследство ее родителям от дедов и прадедов.

Два верблюда и осел перевозили по бесконечным дорогам семью и жалкий скарб отца Юлдуз. Постоянным спутником их была черная и лохматая собака. Она была преданна и зла, как подобает хорошей собаке.

Кое-как приладив на горбах верблюдов юрту и домашний скарб и посадив сверху бабушку, которой было очень много лет, жену и дочь, отец скитался от холма к холму, от аула к аулу. Кормились чем могли, едва поддерживая жалкое существование.

Из далеких степей отец привозил в Бухару на продажу то саман, то саксаул. Саман он вез летом и осенью, в те месяцы, когда беднота заливала глиной земляные крыши своих жилищ, а саксаул – зимой и весной –