Провинциальный фотограф - Василий Веденеев

Окружавшие Кривцова люди были одеты весьма пестро. На одном старая австрийская куртка, но крестьянские штаны и высокие офицерские сапоги со шпорами. На другом – высокая барашковая шапка и грязный парадный гусарский ментик, видневшийся из-под распахнутой сербской солдатской шинели. Третий – в пастушьей шубе, вывернутой овчиной наружу, и полосатых городских брюках, заправленных в постолы с обмотками из сукна, перевязанных смолеными веревками. Говорили хозяева положения на сербском, из чего фотограф заключил, что поезд все же успел пересечь границу Венгрии.

– Шагай! – Владимира грубо толкнули в спину, приказывая подняться на второй этаж.

Стараясь выглядеть как можно более жалким и подавленным, этаким маленьким неудачником, не представляющим никакой опасности, Кривцов послушно поднялся по лестнице и вошел в комнату, где провел ночь.

В очаге пылал огонь, весело пожирая остатки мебели. Ланкаш лежала на соломе с закрытыми глазами и фотограф подумал, что было бы неплохо, если она догадается не подавать вида, когда придет в себя.

У дверей стоял вооруженный карабином мужчина в меховой безрукавке, с заткнутым за пояс большим кинжалом, а над женщиной склонился еще один человек. Он обернулся, и Владимир увидел бледное лицо, обрамленное слегка вьющейся бородкой. На него в упор уставились желтоватые, немигающие глаза. Видимо, это и есть начальник конного отряда, судя по хорошим сапогам и костюму военного покроя из тонкого, защитного цвета сукна?

Усевшись за стол, командир конников осмотрел отобранные у пленников вещи и пролистал паспорта.

– Ну, что скажете, господин шпион? – откинувшись на спинку стула, бородатый покрутил барабан револьвера. Говорил он на немецком вполне сносно, но с акцентом.

– Почему вы меня принимаете за шпиона? – пожал плечами фотограф, отвечая также на немецком языке. – Чей же я шпион? Вы же видели мой паспорт. Я чех, Карл Чавелка, коммерсант из Прешова.

– Как это чей? – захохотал стоявший у двери страж. – Австрийский!

– Вы страшно ошибаетесь, – прижал руки к груди Владимир. – Поверьте, я не шпион и не лазутчик, тем более, не австрийский. Я тоже славянин!

– Ладно, ладно! – небрежно отмахнулся бородатый, досадливо дернув головой. – Кончай болтать! Ты задержан с оружием в руках передовым отрядом повстанческой армии Орлича. Что ты тут делал со своей бабой? Отвечай! Почему ходишь с револьвером? Откуда у тебя столько денег в карманах? А?

«Ну, насчет повстанческой армии ты, положим, врешь, – подумал Кривцов. – Твои парни больше смахивают на ночных работничков, попросту говоря, на банду, скрывающуюся в горах. Но надо как-то выворачиваться и утекать отсюда, пока целы».

– Мы заблудились, – понуро опустив голову, сказал он. – А револьвер нужен каждому мужчине в наше неспокойное время.

– Ты считаешь себя мужчиной? – усмехнулся бородатый, закидывая ноги на край стола. – Я – Орлич! Слышал обо мне?

– Нет, не приходилось, – честно признался Кривцов. – Но я рад знакомству.

– Вот как? Не спеши радоваться! Нам тут попался недавно один, вроде тебя, тоже складно плел всякие небылицы. Знаешь, что с ним сталось? Из него соорудили живое распятие и оставили подыхать на радость воронью. Я и тебя распну, иуда! Говори правду, кто такой?!

«Плохо дело, – чувствуя, как взмокла от напряжения спина, понял Владимир. – Точно банда! Угораздило же…»

– Отпустите, ради Христа, – жалко скривился фотограф, хлюпнув носом. – Мы ни в чем не виноваты, ей Богу! Мы просто заблудились.

Орлич отбросил револьвер и закурил сигару из портсигара, отобранного у пленника. Раскачиваясь на стуле, он, попыхивая дымком и явно рисуясь, начал рассказывать:

– Никто никогда не виноват. Знаете, я был офицером, когда началась Первая Балканская война в октябре двенадцатого года. Болгария, Сербия, Черногория и Греция сцепились с Турцией. Друже Орлич, сказали мне, надо выступить против турок. Выступили, разбили, образовалась Албания. А что получил Орлич? Ничего! Летом тринадцатого года болгарский царь Фердинанд Кобургский решил, что его недавние союзники захапали слишком много и начал Вторую Балканскую войну. Теперь против болгар объединились Сербия, Греция, Черногория, Румыния и побитые турки. Разбили болгар, друже Орлич опять воевал и опять не получил ничего. И никто не был виноват. Потом террористы из организации «Млада Босна» ухлопали в Сараево наследника престола вашей Австрии Франца-Фердинанда. И в драку с радостью полезли все: Германия, Россия, Сербия, Болгария, Италия, Австро-Венгрия, Турция, Англия. Кто виноват? Гаврила Принцип, спустивший курок браунинга? Убитый Франц? Кайзер Вильгельм или царь Николай? А виноват опять Орлич! Но мне надоело, и теперь я воюю сам за себя! Я здесь хозяин, понял?

«Да, – подумал Кривцов, – война портит всех: добрых и порядочных, любителей животных и хороших семьянинов, усиливает злобу и без того злых, делая отъявленными мерзавцами людей с порочными наклонностями. Как же иначе, когда противник обесчеловечен и убивать считается доблестью? В конце концов, многие сами теряют человеческий облик. И это случается не только с такими, как Орлич, наверняка отличающимся воинственностью и упрямством. А теперь к этому добавилась извращенная психика. Как же вырваться из рук маньяка и вытащить Марту? Но захочет ли он отпустить свои жертвы? Похоже, от него только одна дорога: на тот свет».

Лихорадочно отыскивая выход из смертельной западни, фотограф оглянулся и с ужасом увидел, что Марта села. Он хотел подать ей знак, чтобы она опять притворилась бесчувственной, но не успел.

– О, пташка открыла глазки, – хихикнул Орлич. – Как тебя зовут, милашка?

Женщина, поймав предостерегающий взгляд Кривцова, схватилась за голову руками и начала раскачиваться, тонко подвывая и всхлипывая.

– Что с ней? – подозрительно спросил Орлич, покосившись на пленника.

– Несчастная не в себе, – на ходу включаясь в игру, заявил Владимир. – Вы же видите.

– Выходит, ты путешествуешь в обществе умалишенной? – заржал бандит, стоявший у двери. – А баба-то ничего!

– Заткнись! – рявкнул Орлич и встал. Подойдя к Марте, он взял ее за подбородок, заставив поднять голову.

– Действительно, ничего, – наматывая ее волосы на руку, усмехнулся он, ударом по лицу пресекая попытку женщины укусить его. – Пошли, развлечемся немного!

Орлич потащил Ланкаш в смежную комнату. Кривцов рванулся следом, но грубая рука ухватила его за плечо и сильно осадила назад:

– Ты уже наигрался, – отшвыривая фотографа к стене, угрожающе сказал бандит. – Теперь наша очередь.

Он встал над упавшим пленником, держа в руках карабин. Показав в ухмылке желтые, прокуренные зубы, пнул Кривцова сапогом по ребрам:

– Пошел в угол!

– Не надо! – взвизгнула за дверью Марта, и Владимир решился.

Медленно поднявшись, он сделал шаг к наваленному в углу комнаты вороху сена, на котором всего несколько часов назад видел сладкие сны и, неожиданно обернувшись, рубанул бандита ребром ладони по кадыку, вложив в удар всю силу скопившейся злости.

Бандит засипел, страшно выпучил глаза, выронил оружие и кулем осел на грязный пол, царапая обломанными черными ногтями перебитую гортань. Схватив карабин, Кривцов добавил для верности прикладом по голове стража и подтащил к двери массивный стол. В этот момент в смежной комнате хлопнул выстрел и раздался дикий крик Орлича.

Бросившись туда, фотограф увидел бледную Марту в разорванном платье, сжимавшую в руке никелированный пистолетик. Около кровати катался по полу Орлич, закрыв ладонями окровавленное лицо и завывая, как смертельно раненый зверь.

Подскочив к нему, Кривцов разом оборвал крик, пнув главаря бандитов ногой в живот, потом схватил женщину за руку и потащил ее за собой. Но дверь той комнаты, где их недавно допрашивали, уже трещала под ударами, готовая сорваться с петель. Только массивный дубовый стол не давал ей распахнуться, впустив разъяренных бандитов.

Владимир схватил документы, деньги и свой револьвер. Крутнувшись на месте, пошарил глазами по сторонам и метнулся к очагу, выхватив из него горящую головню. Широко размахнувшись, он бросил ее на кучу соломы. Тут же вспыхнуло веселое яркое пламя, потянуло дымом.

– Сюда, быстрей! – он подтолкнул Марту к дверям смежной комнаты, вбежал следом за ней и, перепрыгнув через корчившегося на полу Орлича, выбил прикладом раму окна вместе с закрывавшими ее ставнями. – Прыгайте!

Марта шустро вскочила на подоконник и, зажмурив глаза, шагнула вниз. Владимир выглянул. Женщина на четвереньках ползла к выпавшему из ее рук пистолету, валявшемуся на мокрой земле. Слава Богу, цела. Дом хотя и не слишком высокий, но все же сажени две от окна до земли будет.

Сев на подоконник, фотограф бросил взгляд через плечо – комнаты наполнились дымом, наверное, уже занялся деревянный пол. Грязно ругались бандиты, выламывавшие дверь, а Орлич, хватаясь за спинку кровати, пытался встать на ноги.