Из пережитого. 4-е издание - Юрий Толстой

Особо следует сказать об Анатолии Ивановиче Лукьянове, который, несомненно, является самой крупной политической фигурой из тех, кто томится сейчас в «Матросской тишине». Он поистине оказался между Сциллой и Харибдой. С одной стороны, сорокалетние тесные контакты с Горбачевым, хотя бы они и не переросли в дружбу, несомненная приверженность начатому Горбачевым делу перестройки, каждодневные (по достоинству еще никем не оцененные) усилия превратить парламент в профессиональный. С другой – происходящий на глазах развал Союза, нарастание сепаратистских тенденций и межнациональных конфликтов, распад хозяйственных связей, обнищание людей, падение международного авторитета страны, война законов и парад суверенитетов – все это Анатолий Иванович наблюдал, разумеется, не мог этому сочувствовать и мучительно искал выход из кризиса. Добавьте к этому нерешительность Президента, его непоследовательность и пассивность, и вы поймете весь трагизм положения Анатолия Ивановича. К тому же он постоянно подвергался травле и в средствах массовой информации, и со стороны наиболее радикальных депутатов, в первую очередь Собчака, многие из которых (да простят мне непарламентское выражение) просто-напросто бесились с жиру и сами не знали, чего они хотят. Вследствие амбициозности и вопиющей юридической неграмотности многих депутатов Анатолию Ивановичу приходилось терпеливо разъяснять им самые элементарные вещи, которые профессионалам понятны с полуслова. Вот в каких условиях ему приходилось работать. Ясно, что это была работа на износ, и Анатолий Иванович с честью нес свою нелегкую ношу. Будучи государствоведом самого высокого класса, Анатолий Иванович не мог не понимать, что подготовленный к подписанию проект Союзного договора несет на себе печать компромисса и может стать впоследствии яблоком раздора. Эти опасения Анатолий Иванович и высказал в своем заявлении, и я почти целиком с ним согласен.

Анатолий Иванович, несомненно, понимал, что в сложившейся в стране экстремальной ситуации без чрезвычайных мер не обойтись, но, будучи юристом до мозга костей, считал, что эти меры должны быть строго легитимными. В этом, как мне кажется, трагизм и двойственность его положения по возвращении в Москву с 18 на 19 августа. С одной стороны, документы ГКЧП появились в обрамлении документов, подписанных Лукьяновым (заявление о проекте Союзного договора и постановление о созыве сессии Верховного Совета СССР). Все это создавало внешнее впечатление, будто Анатолий Иванович вместе с заговорщиками. С другой – отказ войти в состав ГКЧП, настойчивые предупреждения в адрес заговорщиков, что из их затеи ничего не выйдет, не менее настойчивые попытки связаться с Горбачевым, борьба за то, чтобы ни один из депутатов не был лишен парламентской неприкосновенности. Не случайно Б. Н. Ельцин заявил, что от заговорщиков по существу отмежевался Лукьянов. Кажется, это заявление было сделано 20 августа. Не думаю, чтобы это был только ход Ельцина в шахматной партии. К сожалению, Ельцин забыл об этом заявлении, Лукьянов был арестован. Ну что ж, в политике за добро никогда не платят добром, хотя Анатолий Иванович много сделал, чтобы ни один волос не пал с головы депутатов, в свое время причинивших ему немало зла.

В известной мере роль Лукьянова можно сравнить с ролью Сперанского в деле декабристов. С одной стороны, великий реформатор, несомненно, сочувствовал многому из их программ. С другой, для него как законника до мозга костей были совершенно неприемлемы методы борьбы декабристов, замышлявших цареубийство, и другие нелегитимные средства борьбы за власть. Не случайно именно Сперанскому царь, который отнюдь не был глуп, поручил разработку всего ритуала суда над декабристами. Хорошо, что хоть от этой участи Анатолий Иванович был избавлен!

Поспешно данная санкция на его привлечение к уголовной ответственности и арест была одной из самых позорных акций в истории бесславно почившего в бозе Верховного Совета СССР. Выдать на поток и разграбление своего Председателя, который делал все, чтобы придать этому форуму цивилизованный облик, мог только орган, не уважающий самого себя. В таком случае он и не заслуживает участи лучше той, которая была уготована ему историей. И уж совсем непонятно, какие есть законные основания, чтобы содержать Анатолия Ивановича в «Матросской тишине» после того, как парламентская комиссия Верховного Совета СССР, состоящая отнюдь не из расположенных к нему лиц (достаточно сказать, что в ее состав входил небезызвестный депутат Оболенский, с которым Анатолий Иванович не раз схватывался), признала, что А. И. Лукьянов в числе заговорщиков не был, хотя они в своих замыслах и отводили ему достаточно видную роль. Во всяком цивилизованном обществе после такого заявления подследственный (особенно если речь идет о бывшем Председателе парламента) должен быть немедленно освобожден, ему должны быть принесены извинения, возмещен материальный и моральный ущерб. То, что у нас этого не происходит и, по-видимому, не произойдет, еще раз подтверждает, как далеко нам до демократического правового общества и государства. Трагизм Лукьянова как политического деятеля, ученого и человека состоит в том, что он явно переоценил силу закона и права, сбросив со счетов, что ныне у нас правит бал не закон, а власть толпы. То, что Лукьянова до сих пор держат в «Матросской тишине», вызвано, на мой взгляд, двумя факторами: во-первых, сведением счетов и, во-вторых, желанием обезопасить себя от более сильного конкурента. Расправа над ним – одна из позорнейших страниц периода перестройки.

Не могу не поделиться здесь впечатлением о встрече с Анатолием Ивановичем, состоявшейся до принятия в первом чтении Основ гражданского законодательства. Анатолий Иванович вызывал меня главным образом для того, чтобы выяснить, готовы Основы для принятия в первом чтении или нет. Без каких бы то ни было колебаний я ответил на этот вопрос утвердительно. Принятию Основ Анатолий Иванович придавал исключительно большое значение, считая, что они помогут сохранению и упрочению единого экономического пространства в масштабе Союза. Помнится, он сказал:

– Удастся сохранить единое экономическое пространство – сохраним Союз. Не будет единого экономического пространства – не будет и Союза.

Во время этой встречи Анатолий Иванович очень тепло говорил о Михаиле Сергеевиче Горбачеве. Я понял, что Горбачев составляет наиболее важный пласт его жизни. Говорил он и о трудностях, связанных с руководством Верховным Советом, но говорил без какого бы то ни было озлобления, а, напротив, подчеркивал, что Верховный Совет заметно вырос и стал куда более профессионален. Вскользь Анатолий Иванович обронил:

– Может быть, зря я во все это ввязался?

Сейчас эти слова звучат в какой-то мере пророчески, во всяком случае, гораздо лучше понимаешь, какой тревогой они были проникнуты.

Из беседы, которая длилась около часа, я вынес совершенно твердое убеждение: в лице Анатолия Ивановича мы имеем очень крупного политического деятеля, по-настоящему обеспокоенного судьбой Отечества и готового служить ему не за страх, а за совесть. Тем горше становится при мысли, какая судьба его постигла.

Простить себе не могу, что у меня не хватило мужества и решительности открыто выступить в защиту Анатолия Ивановича, когда над ним готовилась расправа, используя свое положение члена Комитета конституционного надзора. Хотя и с опозданием, делаю это сейчас.

А. И. Лукьянов глубоко верил в то, что именно с помощью Советов мы сможем радикально преобразовать всю нашу общественно-политическую систему. Эта идея получила разработку и обоснование во многих его трудах. Можно по-разному относиться к ней (я, например, считаю, что ныне в социальном управлении все более возрастает значение профессиональных начал), но нельзя не отдать должное последовательности и настойчивости, с которой Лукьянов, ученый и государственный деятель, эту идею внедрял.

Вскоре после августовских событий мне довелось участвовать в работе внеочередного Съезда народных депутатов, с помощью которого попытались придать видимость легитимности дальнейшему распаду общесоюзных структур, а по существу происшедшей на наших глазах смене общественного и государственного строя.

В дни работы съезда на проспекте Калинина, 4, где находился ряд комитетов и подразделений Верховного Совета СССР и его Президиума, мне довелось встретиться с Собчаком. Он обрушился на меня с упреками за то, что я не выступил с заявлением, осуждающим августовский путч.

– Если бы вы в дни путча это сделали, я бы дал указание, чтобы ваше заявление немедленно опубликовали. Почему вы до сих пор не подали в отставку? – гневно вопрошал меня Собчак, чувствуя себя спасителем Отечества и демократии.

Мои попытки объяснить, как было дело, были им отвергнуты.

– Вы можете говорить об этом своему сыну, но не мне, – заявил Собчак в завершение нашей «теплой» беседы. Впрочем, ничего иного я от него и не ожидал.