Статьи из журнала «Компания» - Дмитрий Быков

Мне не так уж страшно было бы жить в стране, где нет свободы слова: она никуда не девается — просто уходит в те сферы, где ее никакое правительство не достанет. Мне гораздо страшнее жить в стране, где попадание в борцы, либералы и светочи (а также сатрапы, гонители и душители) — до такой степени лотерейно. Работаешь ты в телекомпании одного малоприятного магната — и ты светоч, а переходишь в телекомпанию одного малоприятного эстета — и ты душитель. Работаешь в администрации питерского мэра — демократ, переехал и попал в преемники — сатрап. Защищаешь в циничных и лживых репортажах интересы работодателя — лучший репортер отечества; защищаешь в столь же циничных и не менее лживых репортажах интересы Отечества — Иуда-предатель. Эти правила игры мне не нравятся. Люди-то одни и те же, и были одними и теми же — что в составе НТВ, что в составе РТР, что в Кремле, что в оппозиции. Убеждения их случайны, методы одинаковы, а принципы отсутствуют. Потому и история повторяется, как одна и та же пьеса в разных декорациях: от актера ведь не требуется, чтобы он по-настоящему душил Дездемону или умирал от ядовитого клинка Лаэрта. Он после спектакля спокойно себе пойдет домой, с сосисками в пакете, и сварит себе эти сосиски, и просмотрит дневник сына… А зрители из тех, что поглупей, долго еще будут митинговать в зале, делясь на «левых» и «правых» и обсуждая судьбы персонажей.

Нет уж, братцы. И пьесу вашу я видел, и играли вы так себе, и дома у меня — свои сосиски и свои дети.

21 апреля 2006 года

№ 411, 24 апреля 2006 года

Счастливый мальчик

Никита Гладышев — исключительно счастливый мальчик. Андрею Сычеву — другому мальчику, о чьей судьбе случайно или не случайно узнала вся страна, — повезло гораздо меньше. Его покалечили. Гладышев отделался легким испугом и сотрясением мозга средней тяжести. Но главное везение не в этом. Его судьба — вообще цепь удивительных случайностей. Когда два сержанта милиции из Басманного ОВД прибыли по тревоге в район детского сада, где сработала сигнализация, им попался именно Гладышев, а не кто-то другой, и Гладышев всероссийски прославился. Когда два сержанта стали его бить, Никита сгруппировался и прикрыл голову, так что получил всего несколько ссадин, хоть и обширных. Когда его пихнули в машину и повезли в отделение, пугая, что сейчас убьют и закопают на свалке у стадиона «Локомотив», друзья тринадцатилетнего Гладышева не испугались и бросились за машиной следом, чтобы заметить, в каком направлении повезли их товарища. Когда Гладышева вытаскивали из машины и в наручниках (несовершеннолетнего-то!) волокли в отделение, поблизости случилась местная жительница Регина Ермолаева, услышавшая его крики и решившая усовестить милиционеров.

Но главное везение Никиты Гладышева заключается в том, что его мама — судебный пристав. Если бы милиционеры могли это заподозрить, они бы, конечно, не стали бить мальчика. И мы с вами так ничего и не узнали бы о нравах Басманного ОВД (вот же проклятое название), а могли только догадываться о них. Ведь они почему его взяли-то, мальчика? Они решили, что он обычный беспризорный хулиган, прячущийся в подъезде. Одет он был так, поскольку собирался играть в футбол на грязной весенней улице. Они думают, он беспризорник, озоровавший тут неподалеку в детском саду, а он сын судебного пристава! Сюрприз. Ну, тут они так забоялись, что сразу выдали свою версию: это, значит, он на них напал. Мальчик. На двух сержантов. То есть они не просто храбрые и порядочные, но еще и такие умные.

Проблема, однако, заключается в том, что Никита Гладышев — не самый типичный представитель современной российской молодежи. Он ходит в спортшколу, занимается конькобежным спортом, имеет надежных друзей, живет в полной, слава Богу, семье, и мама его имеет отношение к судебной системе. И потому дело получило огласку, хоть Кире Гладышевой и предлагали замять его полюбовно за скромную сумму. Чтобы о подобном деле сегодня заговорили — надо либо обеих ног лишиться, либо иметь в родне судебного пристава. А вы говорите, стабилизация, суверенная демократия.

Порадуемся за Никиту Гладышева, товарищи. Его уже выписали из больницы. И в интервью многочисленным корреспондентам он сказал, что постарается забыть произошедшее, как страшный сон, а помогут ему в этом занятия любимым спортом.

А теперь на секунду представьте, что они делают с теми мальчиками (и, возможно, девочками), у кого мама — не судебный пристав. А, допустим, алкоголичка со стажем. И рубище на них надето не потому, что они собираются поиграть в футбол. А потом вспомните, что никакой внятной статистики по беспризорным у нас нет — мы не знаем их точного числа и не отслеживаем их бесследных исчезновений. Их как бы нет. Представляете, что бы сделали с настоящим беспризорным в том отделении, куда отволокли Гладышева, спасенного пенсионеркой и родителями? Его-то некому было бы вытаскивать. На нем, вероятно, там бы еще долго оттаптывались, и никто бы слова не сказал.

Это я не к тому, чтобы мы все дружно поздравили Никиту Гладышева. Он-то пускай действительно постарается все это забыть. Я к тому, чтобы вы не удивлялись, когда уцелевшие беспризорники вырастут и захотят все-таки отомстить. И не только тем, кто топтал их в отделениях, а и тем, кто шел мимо, полагая, будто так и надо.

5 мая 2006 года

№ 413, 8 мая 2006 года

Детородные органы

Главной проблемой современной России президент Путин считает демографию. Оно и правильно. Мы рожаем мало и неохотно. Причин хватает. Президент призвал резко повысить выплаты за первого, капитально — за второго и колоссально — за третьего ребенка. Он также намерен поощрить усыновление и вместо семисот опекунских рублей платить ежемесячно четыре тысячи. Короче, с некоторой частью Стабфонда мы, кажется, определились: не с самой большой, большая самим нужна, но тем не менее.

Пока он все это говорил, в зале счастливо аплодировали. Каждому повышению, каждой выплате. То есть все как бы согласны, что с демографией у нас дело швах. И что лучший способ разрешить эту проблему — выплатить матерям пособия. Но это какой-то, простите, очень уж материалистический подход. Был во времена моей юности такой анекдот: студенческая любовь — это когда негде, трагическая — когда некого, комическая — когда нечем. А бывает еще философская: есть где, кого и чем, но зачем?!

Завести ребенка — значит некоторым образом представлять себе будущее страны. Рожают там, где верят в завтрашний день; где могут купить квартиру; где есть надежда на вертикальную мобильность и окружающую стабильность… Ради четырех тысяч рублей может родить только алкоголичка, которой похмелиться не на что. Надо чувствовать, что ребенок твой нужен стране. А как уверишься в этом, когда и родитель не больно-то нужен? Когда в том же самом Послании вторая главная тема — враждебное окружение, от которого нам обязательно надо спасаться? Ясно же, почему стране нужны дети. Президент так и сказал: армия — полтора миллиона, а воевать некому. Правда, он имел в виду боеготовность. Но, поскольку отмена отсрочек случилась только что и была, кажется, не последней, — ясно, что не в одной боеготовности дело. Служить некому. У меня, честно говоря, давно уже есть ощущение, что России не нужно особенно много населения — трубу обслуживать хватит, и ладно. Но тут выясняется, что трубу надо еще и защищать. А для этого требуется несколько больше народу, чем для разведки недр и их последующего опустошения.

Собственно, меня пугает не только тот факт, что кадры востребованы сегодня главным образом в армии. Меня пугает то, что никакого нового смысла для увеличения рождаемости никто так и не придумал. Ребенок — это, как хотите, ответственность, и я должен представлять, в какой мир его привожу. А приводить его в мир, полный конфронтаций, скучный и демагогический мир современной России, где нет ни чувства всенародной солидарности перед лицом новых испытаний, ни сколько-нибудь внятных правил игры, — мне лично совершенно неохота. Я не уверен, что в мире тотального лицемерия, где ни одно слово не равно себе, а залогом процветания является лизательская верность под псевдонимом «государственничество», ребятам будет так уж комфортно. И в то, что наши дети будут счастливее нас (любимое обещание всех российских правительств), — я верю не особенно, поскольку моим родителям это тоже говорили. И счастливее я пока только в том отношении, что не живу в коммуналке. Я уже поучаствовал в приросте российского населения. Дочери моей предстоит через год поступать в институт, который, сколько я могу судить об отечественном образовании, подготовит ее к чему угодно, кроме реальной жизни, и не гарантирует никакого трудоустройства. Сыну пока восемь. И лет через десять, если мы все доживем, ему предстоит защищать Родину, у которой весьма приблизительные представления о собственных принципах, но неизменно твердая уверенность в своем величии. Последние пятнадцать лет русской жизни были неуклонной деградацией всего и вся, кроме свободы торговать и торговаться, и что-то я пока не вижу, чтобы эта тенденция переломилась. Разве что за детей стали больше платить.