Грозное лето - Михаил Соколов

И вдруг Варшавский военный округ был объявлен на военном положении и мобилизован…

— Это война, господа, — сказал Жилинский на военном совете.

Девятнадцатого июля по старому стилю — первого августа по европейскому — Германия объявила войну России, третьего — Франции, четвертого — Бельгии.

Англия потребовала от Германии соблюдать нейтралитет Бельгии, но ответа не получила и тогда, четвертого августа, объявила ей войну.

Шестого августа Австрия объявила войну России, а одиннадцатого Франция и Англия объявили войну Австрии.

Наконец, двадцать третьего августа, Япония объявила войну Германии.

Началось самое кровопролитное, самое жестокое всеобщее побоище, поставившее под ружье семьдесят миллионов солдат и охватившее страны с населением в пятьсот миллионов человек.

Николай Второй намерился стать во главе своих войск верховным главнокомандующим, как Вильгельм Второй, но весь совет министров во главе с его премьером Горемыкиным уговорил его отказаться от этого намерения.

И тогда верховным главнокомандующим был назначен великий князь Николай Николаевич.

Главнокомандующими фронтами были назначены: Северо-Западным — генерал от кавалерии Жилинский, Юго-Западным — генерал от артиллерии Иванов.

Второго августа в Зимнем дворце состоялась торжественная литургия по случаю объявления манифеста о войне, в присутствии высшей знати Петербурга, гражданской и военной, при чудотворной иконе Казанской божьей матери, у которой молился Кутузов перед отправлением на фронт.

После литургии священник двора прочитал манифест, а царь сказал перед ликом божьей матери:

— Я торжественно клянусь, что не заключу мира, пока останется хоть один враг на родной земле.

И напутствовал офицеров гвардии, присутствовавших на молебне, под неистовые возгласы восторга в огромном Георгиевском зале дворца, а потом вышел на балкон к собравшимся на площади чиновникам, промышленникам, коммерсантам, гимназистам и реалистам, полицейским чинам, дворникам и всякому прохожему и проезжему люду, вставшему на колени и опустившему национальные флаги и церковные хоругви под пение гимна.

И, постояв считанные минуты с опущенной головой, бледный и мрачный, не зная, что сказать этим тысячам верноподданных своих, повернулся и ушел с балкона.

А девять лет тому назад тысячи и тысячи рабочих петербургских заводов, пришедших к нему за милостью с хоругвями и иконами, под защитой священника Гапона, приказал расстрелять.

На этой же площади, перед этим же дворцом…

Тогда Россия взорвалась революцией и положила конец бесславной войне с Японией.

Сейчас началась новая война, и неизвестно, чем она кончится… Николай Второй хотел ее, стремился к ней, боялся ее начинать, боялся ее конца… Фатально боялся грядущего, рока, своей судьбы, своего народа…

И поэтому не знал, что сказать верноподданным, и молча удалился. Так что многие и не заметили, и не верили: был ли он на балконе Зимнего?

ГЛАВА ПЯТАЯ

А началось так…

Пятнадцатого июня тысяча девятьсот четырнадцатого года, в столице Боснии, городе Сараеве, населенном преимущественно сербами, гимназист седьмого класса Гаврила Принцип, серб по национальности, выстрелом из револьвера убил морганатическую супругу наследника австрийского престола, герцогиню Гогенбург, а вторым — самого наследника, эрцгерцога Франца-Фердинанда, племянника Франца-Иосифа и старшего сына его брата Людвига.

Двумя часами раньше то же пытался сделать студент Неделька Цабринович, бросив в автомобиль Франца-Фердинанда две бомбы кряду, но ранил лишь сопровождавших эрцгерцога, поручика Морицци и графа Боосвальдека.

Францу-Фердинанду еще в Иене не советовали ехать в Боснию, где были назначены маневры австрийской армии, оккупировавшей Боснию и Герцеговину при прямом участии и настоянии эрцгерцога, но он поехал, желая продемонстрировать полное пренебрежение к каким-то там не любящим его боснийским националистам. И он ехал в Сараево не за любовью, он ехал показать всем и каждому силу и могущество австрийской короны, которую он уже фактически держал в руках и перед которой положено стоять на коленях.

И не устоял сам на бренной земле, и пал от руки своего же, австрийского, подданного, хотя и серба по происхождению, пламенного патриота попранной австрийской короной Боснии.

Никто в Вене, в том числе и в высших кругах, и слезы не уронил по поводу бесславной кончины наследника престола и его возлюбленной, однако правительство приказало наместнику края, генералу Потиореку, объявить Боснию на военном положении. Генерал сделал это и инспирировал погромы сербов мусульманскими черносотенцами, а в самой Вене были инспирированы антисербские демонстрации. Демонстранты орали что было силы: «Долой Сербию». «Смерть убийце» и «Долой короля Петра» — и сожгли сербский флаг у посольства Белграда и перед особняком посланника Ивановича. И на этом, казалось, страсти кончились и можно было ожидать, что дальнейшая процедура наказания причастных к трагедии лиц пойдет в обычном дипломатическом порядке, так что даже лорд Грей, английский министр иностранных дел, заявил в палате общин, что «великие державы благополучно пережили балканский кризис», и публично выразил Францу-Иосифу сочувствие по поводу случившегося в Сараеве.

В Вене поняли: Англия не станет вмешиваться в конфликт. И тотчас все венские газеты открыли травлю Сербии и без всяких околичностей заявили, что за «преступление» Гаврилы Принципа и Недельки Цабриновича должно ответить сербское государство. А начальник австрийского генерального штаба генерал Конрад фон Гетцендорф прямо заявил, что «единственным возможным ответом Сербии является война». Сербия не имела к сараевскому убийству никакого отношения, но зато являлась «смертельным врагом Австрии», как говорил премьер-министр двуединой монархии граф Штюрг.

Не отставали от венских газет и берлинские и тоже без всяких околичностей заявили, что конфликт между Австрией и Сербией является их внутренним делом, то есть что остальные европейские Державы не должны в него вмешиваться, а значит — не должна вмешиваться в первую очередь Россия, главная славянская держава.

Было ясно, этого хотела и требовала Германия, союзница Австрии по Тройственному союзу: Германия, Австрия, Италия.

Министр иностранных дел России Сазонов тотчас же предложил Англии и Франции, совместно с. Россией, оказать воздействие на Вену и потребовать от Франца-Иосифа сдержанности в конфликте, но лорд Грей отклонил это предложение и встретился в Лондоне с австрийским послом графом Менсдорфом, с целью выяснить обстановку в Вене, хотя знал из лондонских газет о том, какой недопустимо наглый ультиматум Сербии приготовила Австрия. Однако заявил Менсдорфу, что предпочитает «увидеть документ воочию» прежде, чем обсуждать его официально, и выразил сожаление, что Сербии будет дан слишком малый срок для ответа. Тут же лорд Грей разразился целой тирадой по поводу того ущерба, который может быть нанесен торговле в случае войны между Австрией, Россией и Францией.

Об Англии не было сказано ни слова.

И Австрия предъявила Сербии ультиматум из десяти наиболее важных требований, в том числе: торжественного публичного осуждения сербским правительством всякой пропаганды и агитации против Австрии; недопущения такой пропаганды и агитации в сербской печати; закрытия противоавстрийских организаций: увольнения офицеров, чиновников и учителей, причастных к противоавстрийской пропаганде и деятельности по спискам, составленным австрийскими органами; устранения из программ школьного обучения всего, что хоть в малой степени было похоже на противоавстрийскую пропаганду; наконец, участия австрийских властей в подавлении противоавстрийского движения на всей территории Сербии, и в частности участия в следствии по поводу сараевского убийства.

Сазонов, едва узнав об ультиматуме, воскликнул:

— Это европейская война!

Королевич Сербии Александр обратился к России с мольбой вмешаться в конфликт и предотвратить нападение Австрии.

Русское правительство посоветовало Сербии отвести свои войска от границы во избежание провокаций со стороны австрийских войск и проявить сдержанность в ответе на ультиматум. В случае нападения Австрии Россия заверила Сербию, что не останется в стороне.

Русскому же послу в Лондоне графу Бенкендорфу Сазонов приказал обратиться к английскому правительству с просьбой твердо осудить политику Австрии, ибо молчание Англии может поощрить Вену на военные акции, но сэр Грей, прочитав австрийский ультиматум, лишь пришел в отчаяние, назвав его «самым страшным документом, когда-либо порожденным дипломатией».