Апокриф - Владимир Гончаров

Дальше пошло необходимое вранье.

— Я там встретился со своим товарищем еще по университету. Совершенно случайно… на рыбном рынке, представляешь? Ну, обрадовались, завернули в кафе посидеть… Мы ведь вместе юридический факультет заканчивали. Я-то пошел в цивилисты, а его на следствие тогда понесло. Короче, сейчас он гэбэровец, насколько я понял. Я не знаю, что у него там за история… то ли с начальством разлад, то ли с совестью, не такая уж редкость это сейчас… сам знаешь. Вот, Майфет наш тоже свое таможенное управление с какой-то стати бросил, да к тебе прибился… Бывает, словом… Так вот, трепались мы долго… Понятное дело — сто лет не виделись: «Как ты?» — «А как ты?» — и все такое прочее. Ну, наконец, дошел я до того места, когда с тобой познакомился… Рассказал, как мы мотаемся по стране… ну, и вообще, как… Ведь не секрет же? И вот с этого места его как-будто подменили: стух как-то, отвечает невпопад… Ну, а, когда из кафе вышли… я, собственно, прощаться собирался… И вот тут он попросил себя проводить. Я так и понял, что неспроста… Видно по нему было, одним словом… Когда проходили через парк, он остановился и говорит: «Сам не знаю, зачем я это делаю, но имей ввиду; в окружение твоего Острихса внедрен агент. И не просто стукач, а специалист, по моим сведениям. Откуда у меня такая информация, не твоего ума дела. Я и так предельно рискую. Кто именно, мне не известно, но задача его — подготовить основания для изъятия Острихся из игры. Под этим подразумевается обвинение в каком-нибудь преступлении, связанном с экстремизмом, и арест. А дальше может быть все, что угодно, вплоть до физического устранения, в зависимости от того, как он себя поведет» Вот это последнее, сказанное от имени придуманного «университетского товарища», было уже самой чистой правдой.

Глава 21. Больной

— Значит, на Объединенное Отечество он не будет работать ни под каким видом?

— Я так понимаю, что никого, кто окажется «у руля», он поддерживать не станет. Хоть бы там у него и мама родная за главного была…

— Так, может, он просто анархист?

— В какой-то степени… Но ни к какому подобному политическому течению не примыкает… Я же докладывал! В этом смысле он одиночка… Он, видите ли, «свободный индивид», который ставит некий эксперимент, сути которого мне объяснить не пожелал. В целом это укладывается в его философскую концепцию. Самому себе хочет доказать, что можно быть не связанным ничьей волей, кроме воли случая. Именно поэтому он отворачивается от тех, кто непосредственно сидит во власти, как от представителей государственного насилия. А кому помогать из прочих — выбирает исключительно по жребию.

— Для чего?

— Наверно, для того, чтобы быть уверенным в том, что его выбор не результат чьих-то манипуляций с его волей. Я думаю, что его самоизоляция от средств массовой информации — это из той же оперы: не желает попасть под воздействие.

— Идиотизм какой-то!

— Ну, знаете, шеф, если нормальный средний человек попытается вникнуть почти в любой философский опус, то после первых же трех страниц его реакция почти всегда будет такой же. У всех этих экзистенциалистов, концептуалистов, индетерминистов, солипсистов и прочих… их там хренова туча… наверное, мозги по-другому, чем у нас с вами, устроены. Впрочем, что касается «Чужого» и его «эксперимента», — это лишь моя реконструкция, не более. Что там у него на уме в действительности, я точно сказать не могу.

Мамуля не отвечал, видимо, обдумывая полученную информацию, а Тиоракис к этому времени уже высказал все, что хотел, и на некоторое время в полусумраке комнаты повисла тишина.

Встреча происходила на конспиративной квартире. Самое забавное, что шифровались на этот раз вовсе не от того, против кого работали, а, можно сказать, от своих, а также от тех, кто именуются «широкими кругами общественности». «Чужой», не предполагавший, что на него может вестись профессиональная охота, демонстрировал совершенную беспечность, а вот допустить утечку информации о том, что партия власти готовится руками ФБГБ убрать со своего пути ставшую очень серьезной помеху, было никак нельзя. Скандал мог выйти грандиозный. Поэтому человек, который в последние месяцы успел примелькаться в окружении Острихса и соответствующим образом «засветиться» в средствах массовой информации, и человек, возглавлявший политический сыск, встречались по доброй шпионской традиции с соблюдением всех мер предосторожности.

— Если подводить итог, — всплыл из своих раздумий Мамуля, — то мотивы, по которым объект отказывается идти на сотрудничество, не так уж важны, — эту линию работы с ним следует считать исчерпанной. Судя по всему, она действительно бесперспективна, да и времени не остается вовсе. Резюме такое: переходим к подготовке принудительного изъятия «Чужого» из игры. По твоей информации и из других источников известно, что его обхаживают «Либеральный Центр» и «Радикальные демократы». Кого бы из них он ни осчастливил своим жребием, это будет очень опасно. Нужно успеть все провернуть, пока он не бросил свою монетку…

— Ну, и какой план? — спросил Тиоракис.

У него еще оставалась надежда, которую он сам считал наивной и призрачной: а вдруг Мамуля предложит что-то такое, более или менее человеческое, и свое участие в этом можно будет как-то для себя оправдать.

Как и следовало ожидать, не выгорело.

— Общая схема та самая, которая предполагалась с самого начала. Первое — подвести объект под контакт с группировкой, которая воспринимается в обществе, как однозначно негативная сила. Второе — произвести надежную фиксацию контакта. Третье — обеспечить обнаружение у объекта предметов, доказывающих продолжительные конспиративные контакты с такой группировкой. Нужно сделать это так, чтобы изъятие вещественных доказательств, с процессуальной точки зрения, выглядело безупречным. Четвертое — хорошо бы как-нибудь спровоцировать самого «Чужого» или кого-то из его окружения на сопротивление при аресте. Возможно, вам, Тиоракис, это придется взять на себя. Над таким вариантом мы еще подумаем. Пропагандистское прикрытие всей акции, это уже не наша задача, но оно будет самое мощное и, собственно, уже началось… Вопросы?.. Что молчим?

Тиоракис уже понял, что сейчас совершит второй в своей жизни поступок, который радикально, а может, и фатально повлияет на дальнейшую его жизнь. Однако, для этого нужно было решиться и произнести необходимые слова, которые застряли не в горле у него, а где-то в узости между инстинктом самосохранения и совестью. Тут простым прокашливанием не обойдешься.

Тиоракис все ждал того самого внутреннего толчка, который с самого детства помогал ему совершать иногда совершенно отчаянные шаги, и, пребывая в этом ожидании, совершенно механически продолжал задавать вопросы, которых от него ждал Мамуля.

— Что за группировка?

— Ваши старые знакомые, Тиоракис: «Свободный Баскен».

— Ну, я то имел дело с ФОБом, с боевиками.

— Не придирайтесь, все они одним миром мазаны! У «Свободного Баскена» есть свое боевое крыло. У нас все доказательства в наличии, осталось только реализовать. Вот как раз одним заходом и…

— «Свободный Баскен» запрещен. «Чужой» вряд ли свяжется с нелегалами.

— А откуда он узнает, что на контакт с ним выходят нелегалы? Мы тут, вроде, выяснили, что он в информационной самоизоляции и политикой не интересуется. Вы же ему не скажете, я полагаю? А он в предварительных контактах почти никому не отказывает. Так?

— Репт может отказать.

— Не откажет.

— Почему вы так думаете?

— Мне почему-то так кажется. А потом, вы ведь уже как-то пробовали… для тренировки, так сказать… в обход Репта? Получилось, однако… И в этот раз получится!

— Я не буду в этом участвовать.

Слова эти выскочили у Тиоракиса так спокойно и, как бы в контексте разговора, что Мамуля на полном ходу чуть было не пролетел мимо них:

— Ну и замечательно! Теперь в деталях… Простите, Тиоракис, я не расслышал, кажется… В чем вы не будете участвовать?!

Это, конечно, не было арестом в полном смысле слова. Тиоракис хорошо понимал, что побег из госпиталя не представляет для него большой сложности, однако, такой ход означал бы окончательный, демонстративный даже разрыв с системой и переход в разряд ее врагов со всеми вытекающими последствиями. Он немедленно превратился бы в дичь, охота на которую ведется без лишних сантиментов.

«И без того удивительно, — мысленно увещевал сам себя Тиоракис, что Мамуля повел себя подобным образом. В общем-то он старается меня таким образом прикрыть. Хотя… Может быть, и свою задницу прикрывает! В конце концов, это он меня поставил на операцию. Наверно, ручался кому-нибудь за мою надежность… Так что теперь представить мой провал следствием нервного срыва, а не сознательной изменой присяге, — для него тоже выход».