ОНО - Стивен Кинг

— Вы невозможны, Ричи, — холодно провозгласила Беверли. — Вам бы следовало повзрослеть.

Ричи посмотрел на нее, его ухмылка сменялась неуверенностью.

— Пока я не приехал сюда, я думал, что уже вырос, — сказал он.

— Ричи, а ты, наверное, самый преуспевающий диск-жокей в Штатах, — сказал Майк. — Ты, конечно, покорил Лос-Анджелес одной левой. У тебя две объединенные программы, кроме всего прочего, одна из них прямо-таки нокаутирующее представление, другая под названием «Причуды сорока».

— Лучше посмотри назад, дубина! — сказал Ричи грозным голосом Мистера Т., но покраснел при этом. — Я заставлю тебя побегать туда-сюда. Я прочищу тебе мозги кулаками. Я…

— Эдди, — продолжал Майк, не обращая внимания на выходки Ричи, — у тебя процветающая автомобильная служба в городе, где при переходе улицы тебе достаточно шевельнуть локтем, чтобы все машины остановились. Дела у тебя идут нормально, в то время как каждые две недели разоряются две автокомпании.

— Бен, а ты, наверное, самый популярный молодой архитектор в мире. — Бен открыл было рот, чтобы возразить, но тут же захлопнул его.

Майк улыбнулся им, разведя руками.

— Я не собираюсь никого смущать, но я хочу все разложить по полочкам. Есть люди, которым повезло в молодости, и есть люди, которым повезло стать настоящими профессионалами. Не будь людей, умеющих хорошо зарабатывать деньги, я думаю, все бы развалилось. Если бы к такого рода людям принадлежал один или двое из вас, можно было бы подумать, что это случайность. Но вы все такие, включая Стэнли Уриса, который был самым преуспевающим молодым подрядчиком в Атланте, что означает… на всем Юге. Мне представляется, что ваш успех проистекает из того, что произошло здесь 27 лет тому назад. Если бы вы все эти годы дышали асбестовой пылью и заработали рак легких, связь с теми годами была бы не менее доказательной. Хочет ли кто-нибудь из вас оспорить это?

Он посмотрел на них. Никто не ответил.

— Все, за исключением тебя, — сказал Бен. — Что же случилось с тобой, Мики?

— Разве это не очевидно? — усмехнулся он, — Я оставался здесь.

— Ты хранил огонь на маяке, — сказал Бен. Билл дернулся и испуганно посмотрел на Бена, но Бен сурово глядел на Майка и не видел Билла. — Это заставляет меня, Майк, чувствовать себя препогано.

— Аминь, — сказала Беверли.

Майк покачал головой.

— Вам не за что винить себя, никому из вас. Вы думаете, это был мой выбор, остаться здесь или уехать? Или это, может быть, был ваш выбор? К черту, мы были детьми. По той или иной причине ваши родители были вынуждены уехать, а вы, ребята, были просто частью их багажа. Мои родители остались. Было ли это их собственное решение, каждого из них? Не думаю. Как они могли решать, кому уехать, а кому остаться? Была ли это удача? Судьба? Оно? Что-то другое? Я не знаю. Но это решали не мы, ребята. Так что прекратите.

— А ты… не того, не злишься? — ласково спросил Эдди.

— Я был слишком занят, чтобы сердиться, — сказал Майк. — Я много наблюдал и ждал… Я наблюдал и ждал, даже прежде, чем осознал это, но последние пять лет я был, что называется, на стреме. С конца прошлого года я начал вести дневник. А когда человек пишет, он начинает думать больше… или просто острее. И одна из тем, над которой я размышлял, пока писал, — это природа Оно. Оно меняется, мы знаем это. Я думаю также, Оно подтасовывает факты и оставляет на людях Свои метки, в зависимости от того, кем Оно является; как оставляет свой запах скунс; даже, если вы примете ванну, запах останется. Или как кузнечик оставляет свои выделения у вас на ладони, если вы схватили его в руку.

Майк медленно расстегнул свою рубашку и широко распахнул ее. Все увидели розоватые полосы шрама на гладкой коричневой коже его груди между сосками.

— Такие следы оставляют когти, — сказал он.

— Оборотень, — почти простонал Ричи. — О, Господи! Большой Билл! Оборотень! Когда мы вернулись на Нейболт-стрит.

— Что? — встрепенулся Билл, как человек, которого только что разбудили. — Что, Ричи?!

— Ты что, не помнишь?

— Нет… а ты?

— Я почти… Я почти вспомнил! — Ричи был и сконфужен и испуган.

— И ты говоришь, это не дьявольские вещи? — спросил Эдди Майка. — Он уставился на шрамы, как загипнотизированный. — Это что же, явление… естественного порядка?

— Это не то явление естественного порядка, которое мы понимаем и прощаем, — сказал Майк, застегивая свою рубашку. — И я не вижу причин исходить из иной посылки, чем та, которую мы в самом деле понимаем: что Оно убивает, убивает детей, и что это ужасно. Билл понял это прежде, чем кто-либо из нас. Ты помнишь, Билл?

— Я помню, что я хотел убить это Оно, — сказал Билл, в первый раз услышав, что это местоимение обрело (и, наверное, навсегда) значение имени в его собственных устах. — Но у меня никогда не было такой широты охвата предмета, вы, надеюсь, понимаете, что я имею в виду. — Я просто хотел убить Оно, потому что Оно убило Джорджа.

— А ты и до сих пор этого хочешь?

Билл старательно обдумывал свой ответ. Он посмотрел на свои сложенные на столе руки и вспомнил Джорджа в его желтом дождевике, веселого, с бумажной лодкой, покрытой тонким слоем парафина. Он взглянул на Майка.

— Ббболше, чем когда либо.

Майк кивнул, как будто только этого и ожидал.

— Оно оставило свои знаки на нас. Оно избрало нас объектами приложения своей воли, так же как весь наш город, изо дня в день даже во время тех длинных периодов, когда Оно спит или находится в спячке, или что-то там еще делает в промежутках между… между более деятельными периодами. Но если Оно каким-то определенным образом распространило на нас свою волю, то и мы тоже воздействовали своей волей на Оно. Мы остановили Оно, прежде чем Оно что-то успело сделать с нами, — я знаю это точно. Ослабили ли мы Оно? Причинили ему боль? Не убили ли мы Оно? Я думаю, мы так близко подошли к этому, что устранились, думая, что уже свершили это.

— Но ты тоже не помнишь эту часть? Да? — спросил Бен.

— Нет. Я могу вспомнить все до 15 августа 1958 года, почти все. Но с 15 августа до 4 сентября, когда начались занятия в школе, — все в плотной завесе тумана. Но это не туманная дымка, а полное отсутствие памяти. За одним исключением: мне кажется, я помню, как Билл кричал о чем-то, называя это мертвые огни.

Рука Билла конвульсивно дернулась. Он сбил одну из пустых пивных бутылок, и бутылка разбилась об пол, как бомба.

— Ты не порезался? — спросила Беверли. Она привстала.

— Нет, — сказал он. Голос у него был сухой и хриплый. Руки покрылись гусиной кожей. Казалось, он ощущал свои скулы