Диверсанты - Евгений Андреянович Ивин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Надо ехать! – согласился Лазарев. – И осторожно, чтобы не вызвать в семье осложнений. Их отношения – это их заботы. Все это очень интересно, но на весах Сержа не потянуло. А как у нас здоровье Соколовской Александры Зиновьевны? О драгоценностях и валюте заявлений не поступало? – повернулся он к Самарину всем телом.
– Нет! Здоровье у нее отменное. Но заметна встревоженность, немного нервничает, резковата с сотрудниками, в остальном – никакой информации. Был звонок Сержу. Интересовалась Черняком, встревожена его исчезновением. Однако это ей не помешало побывать на аукционе мехов и там за двенадцать тысяч купить себе шубу.
– Вот это уже кое-что значит. Ваши действия?
Самарин пожал неопределенно плечами и пробурчал:
– Кабы я была царица, я бы подбросил информацию о Черняке прямо Соколовской.
– А дальше, дальше! Это я и сам сообразил, хотя еще не знаю, как! – заторопил Самарина полковник.
– Это детали. Главное, что она тут же позвонит Сержу или приедет к нему на встречу. Он начнет нервничать, метаться.
– Все, все, все, садись, двойка тебе! – прервал его Лазарев.
– Почему? – возмутился Самарин и уставился с обидой в лицо полковнику.
– Для одаренных и двоечников разъясняю особо. Черняк не знает ничего о Серже и то, что он там наплел про него на допросе, выставлял его руководителем подполья – это из области «чистосердечного признания», очко для суда. Почитай протокол допроса. Как только Соколовская сообщит Сержу об аресте Черняка, он оборвет с ней всякую связь, если уже не оборвал, и прикажет напрочь забыть его телефон и имя. Она, очевидно, о нем тоже ничего не знает, кроме телефона и имени. А квартиру в Лианозове он уже бросил. И никто из них абсолютно не знает, что Черняк находится у нас. Переход границы – это был его экспромт. Он продолжает твердить, что валюту и камни ему завещал Жиган? Где хранилось, сказать отказался.
– Тут он держится стойко. И про документы американца говорит, что тот ему их специально отдал для посадки в самолет, и про доллары тоже. Он уже все продумал и заявление американца не принимает, утверждая, что он был пьян и, видимо, забыл. Американец высказывает сомнения, говорит, что был до такой степени пьян, что мог подарить Черняку Белый дом вместе с президентом.
– Ну и стервец! – непонятно в чей адрес выругался полковник. – Если так пойдет, то придется Черняка освобождать. Что еще предлагаете, чтобы исправить «двойку»?
– Как бы я была царица, я бы пошла напрямую к Соколовской и всей ей рассказала. Может быть Жиган все это для жены и завещал, а Барышня присвоила. Во всяком случае мы ничего не проигрываем, если перед ней откроемся со стороны Черняка. Другую сторону деятельности Соколовской умолчим, чтобы ее не насторожить. Вдруг в состоянии обиды – а женщины бывают очень мстительны, если их бросает любовник – выскочит нужная им информация.
– Хорошо! Другого у нас все равно пока нет. Пошлем Баркова к Соколовской, он у нас по женщинам теперь специалист. Да и засиделся он в ожидании Сержа. Если Куц объявится, пусть проявит нетерпение, понервничает, он же придет с делом, – Лазарев снял телефонную трубку, пощелкал клавишами, подождал и сказал:
– Хорошо делаешь, что сидишь дома, нужен бываешь. Алеша, тебе надо проветриться в Ленинград к Соколовской. Нет, ненадолго: день отъезда, день приезда – сутки в пути и один час работы. Екатерину пока спрячь у матери. Вот и славненько! Не прихвати «хвост», в поезде встретишься с Ребровым, он тебя проинформирует. Нет, ему просто с тобой немного по пути.
* * *
Красивый как с рекламного проспекта небольшой двухэтажный домик, окруженный сетчатым забором, за которым стояли, увешанные шапками снега, яблоневые деревья. Ребров постоял у калитки, полюбовался домиком и нажал на кнопку звонка. Через несколько секунд дверь веранды распахнулась, и молодая темноволосая женщина в толстом вязаном свитере, украшенном орнаментом, появилась на пороге.
– Входите, открыто! – громко, чуть с акцентом сказала она, и Ребров, высокий, широкоплечий, в меховой куртке и лохматой шапке предстал перед ней.
– Я ищу Дзидру Голобко, – сказал он, поклонившись.
– Это я и есть! Входите в дом.
Ребров переступил порог комнаты и замер, пораженный чистотой и порядком, который царил в этом доме. Все здесь излучало свет: мягкие кресла, книжные шкафы карельской березы, палас, даже картина цветущего лета, написанная прямо на стене.
– Я – майор Ребров из Комитета Государственной безопасности. – он протянул ей удостоверение личности, но она отстранила его руку и предложила раздеться и сесть в кресло.
– Я и так вам верю и слушаю вас, – Дзидра села в кресло напротив.
«Она не красавица, но в ней что-то есть обаятельное, что привлекло к ней летчика-истребителя. Глаза, улыбка, элегантные движения рук, они, пожалуй, гармонируют с ее необыкновенным именем», – присматривался к ней Ребров и вдруг решил, что она не сможет ему солгать.
– Меня интересует один эпизод из вашей жизни, может быть, он настолько незначителен, что вы и не вспомните, но служба заставила меня найти вас и спрашивать о том, что было более трех лет назад.
– Миша! – тихо, с горьким чувством промолвила она. – Вы хотите знать, что произошло с Мишей Праховым?
Ребров едва заметно кивнул головой и стал внимательно смотреть в ее лицо без единой морщинки. Он так и не спускал с нее глаз, все время пока она тихо и, как ему показалось, с болью в голосе рассказывала.
– Мы мало друг друга знали, но я могу сказать, что он был прекрасным и глубоко честным человеком. Поэтому когда Миша сказал, что любит меня, я поверила ему, это не был
