Идущая - Мария Капшина

Два лица Кошки — ол Кайле: герцогиня в салонах, безупречно вежливая, более утонченная, чем узоры илирских шелков, — и резкая, беспринципная стерва во главе тайной полиции. В чем-то она очень походила на свою императрицу. Разве что, Кошка всегда была более — живой. Особенно — в сравнении со своей императрицей.

Была.

Жизнь есть путь в смерть — как сказал ещё Вартен Арнакиец. Мне много не надо: помочь добраться в пункт назначения особо памятным людям — и будет. Сама я ещё в дороге помаюсь, так уж и быть.

Реда усмехнулась. За срок чуть дольший, чем полвека, она не успела вволю "намаяться", и встреча с Кеилом не входила в её ближайшие планы — пока не раскачивает ветер трупы бунтовщиков на площади, пока ещё не покорён Дазаран, Лаолий продолжает трепыхаться, арнакийские баронства то и дело вспыхивают, Алирон тоже не спешит приносить дань… Вот добраться до Авойнаха…

Она попала под оползень на Шозденском перевале в начале осени 2307 года. Последним вспыхнуло сильное желание всадить кинжал в Кеила, потому что именно он, а не Тиарсе, должен был подвернуться под руку первым. Месяц спустя в столице объявили, что совсем мёртвый труп погибшей Реды непонятно как сам собою обнаружился в чёрно-серебряной комнате в Даз-нок-Рааде. Столь экстравагантное поведение трупа общественность потрясло, но не удивило, потому что труп и при жизни не отличался уважением к законам ни человеческим, ни божеским. И тело женщины, отдалённо похожей издали на Реду, императрицу Лэнрайну ол Тэно, было успешно сожжено на площади перед Даз-нок-Раадом, отчасти успокоив умы и отлично иллюстрируя занимающийся в трещащей по швам Империи пожар смуты.

XXVII

Как правильно: "у рыбов нет зубов",

"у рыбей нет зубей"

или "у рыб нет зуб"?

Старая загадка

В ежеутреннем предложении сдаться наметилась очередная перемена. Первая пришлась где-то день на десятый после Порога полудня, когда Шегдар предложил выдать Лаолийца в обмен на снятие осады. Задумался город над предложением или нет — из-под стен видно было плохо. Зато хорошо слышались выкрики в поддержку Ведоирре и весёлая замысловатая ругань в адрес наглых южан. Под конец первой луны после Порога ситуация поменялась. И Шегдар выдвинул новые условия.

Хоть тот и держался, как всегда, со всем возможным почтением, Раир прекрасно знал, каким упёртым может быть лорд Нохо, граф ол Лезон.

— Ваше Величество, нам действительно разумнее уступить.

— Ол Лезон! — почти с возмущением отреагировал Раир. Граф не шевельнулся.

— Подумайте, Ваше Величество. Что ещё нам остаётся? Единственная надежда была на зангский флот — и где он? Или вы рассчитываете продержать оборону до той поры, когда союзники соберут новый?

— Ситуация ещё не настолько безнадёжна, — безнадёжно сказал Раир. Заноту — и то проще переспорить.

— А когда она будет "настолько"? Когда вся наша армия пойдёт на дно священной реки, как флот Занги?

— Эрлони не так просто взять. Нам хватит припасов хоть до весны! А штурмом Дракон ничего не добьётся.

— У вас есть план, или вы просто не хотите признавать очевидное? — позволил себе откровенную дерзость ол Лезон.

— Хэноар! Да, у меня есть план! Ждать невыгодно не только нам, но и Шегдару! Окрестные села вычистил почти полностью ещё ол Жернайра, готовясь к осаде! Они не смогут кормить кадарскую армию достаточно долго. И нам не придётся сидеть до весны — под конец осени можно будет дать решающее сражение и…

— И славно погибнуть от пятикратно превосходящих сил противника.

— Победа возможна.

— Возможна. Но не с людьми, которые возненавидят вас уже концу первой осенней луны.

Ол Лезон прикрыл глаза веками; когда не видишь его глаз, кажется, что более слабого, нерешительного и безвольного человека не отыскать. Такая уж у графа внешность. "Ему бы ол Каехо быть, а не ол Лезоном: старый герцогский род не признаёт никаких цветов, кроме оттенков серого…" Слушать, как тебе доказывают твою умственную несостоятельность — удовольствие на любителя. Раир любителем не был. Но слушал, потому что ол Лезон не замолчит, пока не выскажется. И потому, что старый знакомый слишком часто прав…

— Без осенней ярмарки четверть города вымрет за одну луну сразу после недели костров, — ровно продолжал граф. — Тэрко запас продовольствия довольно для армии, но не для горожан.

— Но я же дал слово, что хлеб станут раздавать всем!

— Они верят вам сейчас, но до конца осени успеют передумать. Дворяне Арны не позволят вам выиграть так просто.

— У меня ещё есть время. И продавать своих людей я не стану.

— У нас нет времени. А вассальной присяги она вам, насколько я помню, не приносила. Следовательно, перед Вечными вы не отвечаете за неё, равно как и перед людьми.

— Реан, слыхала новость? Шегдар обещает снять осаду в обмен на твою душу!

— Глупость какая! Ну откуда у меня душа?

Расправившись с объединённым лаолийским и северным зангским флотом, армада Кадара направилась не на юг, как ожидал и надеялся Раир, а к Эрлони. Надежда была не вполне необоснованной: Форбос в очередной раз перешёл из рук в руки (на этот раз — дазаранские), и представилась очень удобная возможность вернуть Кадару острова, разбив ослабленный флот-победитель. Но Шегдар определённо предпочёл сперва разобраться с главной проблемой — Древней столицей.

До заката оставалось немногим больше часа. Реана, вместо того, чтобы спать, лунатически бродила по городу. Вначале она пыталась гулять сознательно, однако как-то неожиданно вышла к храму Таго. Отвернулась, избегая смотреть на широкие ступени с попрошайками по сторонам, на распахнутые тяжёлые двери, на неровную щель переулка, которую стало можно разглядеть позади храма, когда Реана почти прошла уже мимо здания.

Ритм собственных шагов действовал гипнотически. Тени удлинились и загустели, и это было единственным признаком, по которому Реана могла понять, что бродит уже довольно долго.

Когда она осознанно огляделась, то обнаружила себя сворачивающей вправо с Серпного переулка — в дверь. Дверь эта с внешней стороны выглядела обычным чёрным ходом: глубокий проём, толстые, небрежно обструганные некрашеные доски, знак Кеила на притолоке. Петли не скрипнули, Реана свободно вошла — подумав только: "Что я делаю?.." За дверью был коридор, узёхонький, с почерневшей побелкой на стенах, с высоким потолком и с ярким, вытянутым вертикально прямоугольником света в десятке метров впереди. Реана, придерживая край рубашки, чтобы не цеплять грязных стен, шла вперёд, похрустывая щебёнкой под ногами и сохраняя совершенно невозмутимый вид. Свет от низкого солнца косо падал снаружи на правую стену, отсекая неровный кусок. На этой границе Реана помедлила секунду… шагнула два раза, закрыв глаза. Представила пустырь. Открыла глаза. Точно. Глубоко вздохнула и пошла наискосок, как тысячи раз прежде, вброд по густой траве, которую так и не смогли вытоптать ни козы, ни ребятня… И земля-то дряненькая, глинистая, но воды вдоволь — и бурьян буял, сочный, изумрудный. Перехлёстывал через крыльцо полусгнившего сарая слева, наполовину скрывал сидящего на бревне старичка с бородкой точь-в-точь козлиной, из-под старой яблони приглядывающего за своим стадом в три козьих ехидных головы; с хрустом ломался под палками двух мальчишек (лет десять на двоих), скакавших дальше и правее, возле полуосыпавшейся саманной стены. Метрах в ста пятидесяти впереди и слева темнел камыш. Ещё дальше вперёд по той же стороне — рыжая от лишайника стена, во младенчестве Эрлони охранявшая северо-западную границу города. Туда, наискось через пустырь, за стену — домой.